Устройство «Пандора»

Держа сигарету чисто по-женски — в вертикально поднятой руке, — она откинулась на спинку кресла и заложила ногу за ногу. Судя по ее манерам, дама ожидала беседы вовсе не на ту тему, что была у меня на уме.

— Расскажи о твоем отце.

Реган не заметила, что я перешел на серьезный тон.

— Это что, способ заигрывания? Надеюсь, он у тебя не единственный?

Она не собиралась идти на добровольное сотрудничество. Наверное, жизнь ее никогда серьезно не била.

— Расскажи о Мэллое. О Томасе Мэллое, твоем отце.

С лица Реган исчезла улыбка, точь-в-точь как с лица Кеннеди во время дорожной аварии. В глазах мелькнул страх, однако буквально через секунду она взяла себя в руки. Хладнокровия ей было не занимать, но сейчас я держал верх.

— Как ты докопался?

— Это несущественно. Главное, я теперь знаю, кто ты. И хочу поговорить по душам.

Реган затянулась. При этом рука, державшая сигарету, слегка дрожала. Видно, дочь Мэллоя не привыкла терять душевное равновесие. И от этого моя решимость слегка окрепла. Я поймал ее в силки и не собирался отпускать.

— У меня в офисе ты сказала, что Мэллой обречен. Согласись, такое не часто слышишь от любящих дочерей.

— Да, это правда, но он сам виноват. Я пыталась его предупредить… Он не послушал. Он никогда меня не слушал.

— На самом деле это не совсем так. Он мне сказал, что из-за тебя бросил курить.

Реган дернулась вперед.

— Ты с ним разговаривал? Когда? Где он?

Я закурил очередную сигарету. Может, все-таки стоит рассказать ей о судьбе отца? Она совершенно растеряна. Предположим, если расскажу, сумею разобраться в их отношениях?

Слишком холодный, слишком рассудочный план. Но другого в ту минуту у меня не было.

— С твоим отцом я разговаривал сегодня ночью.

— Где он? Я хочу с ним встретиться.

— Слишком поздно.

Прекрасное лицо побледнело.

— Что ты имеешь в виду? Он мертв?

Я кивнул и глотнул бурбона. Реган отвела взгляд. Она сидела, заложив ногу за ногу, слегка наклонясь вперед, уперев локоть в колено; правая ладонь под держивала подбородок.

Некоторое время я молча курил. Наконец Реган снова повернула ко мне голову, и две блестящие полоски пролегли от уголков глаз к уголкам рта. Она поставила бокал с вином, затем вытянула из-под него салфетку. Я изумлялся ее выдержке. Реган промокнула глаза и нос, пригубила «пино» и, слегка запинаясь, заговорила.

Я никогда не представлял, как должен себя вести мужчина при виде плачущей женщины. Было сильное желание обнять ее и сказать, что все будет хорошо, что я о ней позабочусь… Но я этого не сделал. Не смог себе позволить. Мерзкая штука цинизм — так въедается в душу, что ничем потом не вытравишь. Я смотрел, как она плачет, и хотел ее утешить, но при этом напоминал себе: ты будешь далеко не первым лохом, который купился на бабьи слезы. Мною руководил рассудок: сомневаясь, сомневайся.

— Я на минутку, — дрогнувшим голосом сказала Реган. — Ты не против?

И она направилась к дамской комнате. Я проводил ее взглядом до двери, а затем повернулся к своему дистиллированному и выдержанному приятелю. И тут обнаружил, что она оставила ридикюль и хозяйственную сумку. Я нагнулся и заглянул в сумку. Там лежала шкатулка, очень похожая на мою. Я выпрямил спину и затянулся. Значит, Реган играет по-честному. Меня редко подводит инстинкт частного сыщика. Вот только срабатывает он почему-то далеко не всегда. С другой стороны, мои представления о человеческой натуре ужасающе наивны, что наглядно подтверждается выбором жен и биржевых маклеров. Правда, на этот раз я не ошибся. Реган так разволновалась, что напрочь позабыла, зачем сюда пришла. Если б я не выбил ее из колеи, она бы ни за что не упустила шкатулку из виду.

Я привлек внимание бармена и заказал нам с Реган еще по одной.

Через несколько минут она вернулась к столику. Неопытному глазу показалось бы, что с ней ничего не случилось. Завидная сила воли. Все-таки хотелось бы с ней познакомиться поближе… Я произнес шелковым голосом:

— Мне очень жаль.

Реган отвела взгляд от бокала и вымученно улыбнулась.

— Мне тоже.

Мы надолго замолчали.

— Ты еще хочешь со мной разговаривать? — спросил я наконец. — Или заглянуть попозже?

Она сделала глубокий вдох и медленно выдохнула. Плечи ее расправились, улыбка казалась уже не такой натянутой.

— Все будет в порядке. — Реган осушила бокал. — Мне нужны еще две бутылки вина. И немного подумать. Напьюсь сейчас, а думать буду потом.

Я выжидающе смотрел на нее. Она взяла сигарету и сама зажгла спичку. Я сходил к стойке и вернулся с полной бутылкой «пино». К Реган, по всей видимости, полностью вернулось самообладание. Я наполнил ее бокал и сел.

— Ты, наверное, хочешь все знать, — произнесла она.

— Конечно.

— Хорошо. Я отвечу на все вопросы, но сначала расскажи, что произошло.

Я вкратце объяснил. В моем изложении беседа с Мэллоем свелась к сетованию, что дочка запретила ему курить.

Реган внимательно выслушала и даже улыбнулась, когда я описывал ее отца. Как только я умолк, она выпила вино и заново наполнила бокал.

— Твоя очередь, — сказал я.

— Ладно, начну сначала. Мои будущие родители были государственными служащими и познакомились, когда их перевели в Пекин. Почти все мое детство прошло в Китае. Мама умерла, когда мне было восемнадцать. Мы с отцом всегда дружили, а после ее смерти стали еще ближе. До тех пор… ну, скажем так: примерно год назад дружбе пришел конец. Он женился на девице, которая, на мой взгляд, была ему не пара. — Реган махнула в мою сторону рукой. — Да ты с ней знаком. У кого еще ты мог получить шкатулку?

Я молча кивнул.

— После того как он женился на Эмили, мы уже не могли жить в одном доме и не цапаться. Я переехала и несколько месяцев его не видела.

— Как у тебя оказалась шкатулка?

— Он прислал. С неделю назад.

— А зачем, знаешь?

Реган потушила окурок.

— Он совершил важное открытие, способное вызвать настоящую революцию в науке. И сразу нашлось очень много желающих прибрать это открытие к рукам. Когда папа понял, что к нему подбираются, он, похоже, разделил свой секрет на несколько частей и разослал людям, которым доверял.

— Что в шкатулках?

— Точно не знаю. Отец мало рассказывал о своей работе. Говорил, чем меньше я буду знать, тем лучше для меня. Но я все-таки совала нос куда не следует. И кое-что разнюхала.

— Например?

— Вероятно, ты уже в курсе: он был лингвистом. Заполнял блокноты непонятными закорючками вроде египетских иероглифов. Должно быть, пытался их перевести.

— А с чего ты взяла, что за эти иероглифы можно выручить кучу денег?

— Несколько лет назад подслушала разговор отца с одним незнакомцем. Тот человек был готов стать посредником в сделке, говорил, что речь может идти об астрономической сумме. Так и заявил. Папа не согласился. Он сказал, что не все на свете можно купить или продать, а количество нулей на чеке для него не имеет значения.

Слова Реган вполне увязывались с тем, что я уже знал о Мэллое.

— А тебе доводилось раньше видеть эти шкатулки? Он держал их в доме, где ты росла?

— Да, и долго. К сожалению, показал, как открывается только одна из них. И не та, которую он мне прислал.

Реган наклонилась и поставила на столик шкатулку, очень похожую на мою, только с узором на стенках. Я вынул из рюкзачка ее сестренку и поставил рядом. Реган ее внимательно осмотрела.

— Я и эту не смогу открыть.

Мы посидели молча. Я разглядывал шкатулки, и у меня рождались новые вопросы. Передо мной — две шкатулки Пандоры. Что внутри? Бывают ли на свете клады, ради которых стоило бы умереть?

В мои раздумья вторгся голос собеседницы:

— И что теперь будем делать?

Я поразмыслил.

— Наверное, для начала надо их открыть.

— А если не получится?

— Думаю, тогда их надо спрятать в надежном месте и поискать остальные. Нет ли у тебя предположений, кому еще он мог послать шкатулки?