Кракен

«Это смесь солевого раствора и формалина. Аквариум изготовлен теми же людьми, что выполняли заказ Дэмиена Хёрста. Помните его аквариум с акулой?»

Все дети придвинутся к гигантскому сосуду как можно ближе.

«Глаза в поперечнике — двадцать три или двадцать четыре сантиметра, — продолжит Билли; посетители станут с помощью пальцев прикидывать, сколько это будет, а дети как можно шире раскроют собственные глаза. — Да, как тарелки. Как суповые тарелки. — Он говорил это всякий раз, всякий раз думая при этом о собаке Ханса Кристиана Андерсена. — Но сохранять глаза очень трудно, так что их не стало. Мы впрыснули в него ту же самую жидкость, которой наполнен аквариум, чтобы остановить гниение изнутри».

«Когда его поймали, он был жив».

При этих словах снова раздадутся взволнованные вздохи. Все вообразят себе массу изогнутых щупалец, вытянувшихся на двадцать тысяч лиг, с огромной глубины идущих в рукопашную против богохульства. Хищный мясистый цилиндр, разворачивающиеся канаты чудовищно цепких конечностей, что нащупывают корабельный релинг.

Ничего подобного не случилось. На поверхности гигантское головоногое было слабым, дезориентированным, обреченным. До одури испуганное воздухом, сокрушенное собственным весом, оно, вероятно, лишь раз просипело через свой сифон и тут же впало в паралич — студенистая умирающая масса. Но неважно: теперешнее состояние существа никак не уменьшало впечатления от него.

Головоногое будет глазеть на них пустыми глазницами размером со сковородку, а Билли придется отвечать на привычные вопросы — «Его зовут Арчи»; «Это от Architeuthis.Улавливаете?»; «Да, хотя мы полагаем, что это самка».

Когда спрута доставили, обложенного льдом и обернутого предохранительным полотном, Билли помогал его распеленывать. Именно он массировал мертвую плоть, разминая ткани, чтобы понять, насколько распространился противогнилостный состав. Он так был поглощен своим делом, что как бы не замечал существа в полной мере. И лишь когда монстра поместили в аквариум, Билли поразился по-настоящему. Он наблюдал, как рефракция заставляет головоногое сдвигаться, словно оно приближается или отодвигается — магическое движение в неподвижности.

Это не было видовым образцом, одной из тех заключенных в сосуд платоновских сущностей, которые определяют все им подобное. И все же это головоногое было целым и полным и никогда не подлежало рассечению.

В конце концов внимание посетителей привлекут и другие экспонаты: хитро сложенная рыба-ремень, ехидна, обезьяны в бутылях. А в конце зала стоит застекленный шкаф с тринадцатью баночками.

«Кто-нибудь знает, что это такое? — спросит Билли. — Давайте я покажу».

Вот надписи на этикетках: порыжелые чернила, старинный угловатый почерк. «Эти экземпляры собраны одним выдающимся человеком, — обратится Билли к кому-нибудь из детей. — Можешь прочесть это слово? Кто-нибудь знает, что оно значит? “Бигль”?»

Кое-кто поймет, конечно. И тогда они в изумлении уставятся на эту небольшую коллекцию, с трудом заставляя себя поверить, что вот она здесь, на самой обыкновенной полке. Маленькие животные, собранные, усыпленные, законсервированные и каталогизированные во время плавания к берегам Южной Америки, два века тому назад, молодым натуралистом Чарльзом Дарвином.

«Это его почерк, — скажет Билли. — Он был молод, он еще не пришел к своим поистине великим выводам, когда нашел этих животных. Они помогли ему выстроить теорию. В этих животных нет ничего особо выдающегося, но именно с них все началось. Скоро будет юбилей его путешествия».

Кто-нибудь изредка пытался затеять с экскурсоводом спор об озарении, постигшем Дарвина. Билли не давал себя втянуть в такие дебаты.

Даже эти тринадцать стеклянных яиц эволюционной теории, крокодилы чайной окраски и глубоководные нелепости, необычайно старые и ценные, мало кого интересовали рядом с головоногим гигантом. Билли понимал важность дарвиновских находок, а посетители могли понимать или нет. Это не имело значения. Вступая в этот зал, ты пересекал радиус Шварцшильда [2], выходил за рамки благоразумия, и этот труп головоногого был главной достопримечательностью.

Билли знал по опыту, что так все и будет. Но на этот раз, открыв дверь, он остановился и несколько секунд неотрывно смотрел вперед. Посетители входили в зал, натыкаясь на его неподвижную фигуру. Они ждали, не понимая, что такое им показывают.

Центр зала был пуст. Животные в сосудах взирали на место преступления. Девятиметровый аквариум, тысячи галлонов раствора, сам мертвый головоног — все исчезло.

Глава 2

Как только Билли поднял крик, его окружили коллеги, вытаращив глаза и требуя рассказать, что случилось и куда, черт возьми, подевалось проклятое головоногое.

Посетителей поспешно вывели из здания. Впоследствии Билли почти ничего не помнил об этом торопливом выдворении, только мальчика в слезах, совершенно безутешного — он не увидит того, за чем пришел! Приходили биологи, охранники, кураторы, и все с глупыми лицами смотрели на огромное пустое место посреди зала. «Что?..» — говорили они, в точности как Билли, и «Куда это?..»

Слух быстро распространился. Все бегали взад-вперед, словно что-то искали, словно положили что-то не на свое место и оно может найтись под каким-нибудь шкафом.

— Не может быть, не может быть, — повторяла Джози, девушка-биофизик.

Да, этого не могло быть, оно не могло исчезнуть, так много мяса из бездны не могло бесследно пропасть. Ни подозрительных кранов, ни дыр в стене с очертаниями огромного аквариума или головоногого, как рисуют в комиксах. Оно не могло исчезнуть — но его не было.

Правил для подобных случаев не существовало. Что делать в случае утечки химикатов — было известно. Если разобьется сосуд с экспонатом, если результаты не соответствуют ожидаемым, даже если посетитель во время экскурсии впадает в неистовство, ты действуешь согласно определенному распорядку. Но как же быть сейчас? — думал Билли. Какого черта?

Наконец прибыла шумно топочущая компания полицейских. Сотрудники Центра стояли в ожидании, ежась, точно от холода, — будто вымокли в придонной воде. Полицейские пытались брать показания.

— Боюсь, я не понимаю… — мог сказать кто-нибудь.

— Он исчез.

На место преступления никого не пускали, но поскольку пропажу обнаружил Билли, ему разрешили остаться. Он дал показания, стоя рядом с пустым местом. Когда полицейский закончил и отвлекся на что-то, Билли отошел в сторонку и стал наблюдать за работой стражей порядка. Те смотрели на древних некогда-животных, которые отвечали им неподвижными взглядами, на отсутствие гигантского аквариума, на громадную пустоту, оставшуюся от головоногого.

Они измеряли помещение, будто из-за своей обширности пространство могло что-то скрывать. У Билли не было идей получше. Помещение выглядело огромным. Все остальные аквариумы казались заброшенными и удаленными, а их обитатели словно просили прощения.

Билли уставился на подставки, на которых должен был стоять стеклянный сосуд с архитевтисом. В нем все еще бурлил адреналин. Он слушал разговоры полицейских.

— Да без малейшего гребаного понятия…

— Черт, понимаешь ведь, что это значит?

— Я лучше промолчу. Подай ту рулетку.

— Серьезно, говорю я вам, дело надо передавать, без вопросов…

— Ты чего ждешь, приятель? Эй, парень!

Наконец-то обратились и к Билли. Кто-то из полицейских — на грани вежливости — велел ему сваливать. Билли присоединился к остальным сотрудникам, ждавшим снаружи. Те приглушенно разговаривали и топтались, более или менее группируясь по специальностям. Билли увидел, как спорят между собой начальники.

— О чем это они? — спросил он.

— Закрывать музей или нет, — сказала Джози, которая грызла ногти.

— Что? — Билли снял очки и заморгал, агрессивно уставившись на спорщиков. — Да какого хрена это обсуждать? Туша здоровенная, да, но что теперь — закрывать нас из-за нее?