Точка сингулярности [= Миссия причастных]

Там интересный коллектив сложился. Старшие ребята-дипломники, увлекавшиеся сугубо запретным в ту пору тантризмом и ценившие в нем преимущественно сексуально-практическую сторону, задурили простодушной девушке голову, а к тому же красавчик Максим ей вдруг понравился. Короче, когда молодые супруги встретились после первой в их жизни серьезной разлуки, им было о чем рассказать друг другу. Тимофей на БАМе много сибирской экзотики повидал, правда, местных баб из поселка Звездный обслуживать ему было некогда, сил хватало лишь до койки в общей палатке доползти на негнущихся ногах. А вот молодая жена… Слово за слово, охи-вздохи, потом давай глаза прятать, потом — в слезы и… созналась в измене. Правильно сделала. Слухами земля полнится, а когда посторонние про тебя рассказывают, всегда хуже выходит: и гадостей по дороге больше налипает, и всем обиднее.

В общем, Тимофей поорал, поорал, да и простил, конечно. Не морду же бить, в самом деле? Но через месячишко выяснилась от друзей интересная подробность: Маринка-то его не с одним Максимом переспала, а с четырьмя(!) ребятами. Редькин вздрогнул, вмиг осознав, что это правда: неужели со всеми сразу? Нет, оказалось, по очереди. Но ведь это, пожалуй, ещё хуже. Маринка признала все, не сразу, но признала. И что это на неё нашло тогда? Объяснить не сумела, Тимофей — тем более. И странным образом именно чудовищный абсурд ситуации помог примириться со случившимся. Обида и ревность ослабли (один мужчина — это серьезная измена), а четверо за один месяц — это же просто бред и помутнение рассудка, тут не ревновать, а лечить надо. Но вот желание поквитаться возникло и прочно поселилось в мозгу. Не в буквальном смысле, разумеется — найти четырех девок, чтобы один к одному все вышло, а в принципе. Тимофей победил в себе этот комплекс только через три года.

Дело было так. Они с Маринкой оказались в компании золотой молодежи на подмосковной даче. Хозяин, молодой, но жутко толстый и потливый парень прослыл любителем эротических экспромтов, и когда все собравшиеся были уже на рогах, восьми самым бодрым предложил с ящиком вина отправиться на ближайший пруд — испытать все прелести романтического ночного купания. До воды добрались не многие, некоторые элементарно боялись утонуть — и правильно, между прочим! — зато все поголовно разделись и добрались друг до друга, нарочито перемешав мужей, жен и просто партнеров, с которыми приехали. В глазах Редькина четверо окружавших его девушек и трое парней давно уже превратились в четырнадцать зыбких фигур не вполне определенного пола, поэтому, в сущности, было все равно, что досталась ему не фотомодель, а самая страшная девица с вислым задом, большой, но некрасивой грудью, кривыми ногами и лошадиной челюстью. Тем более, что активность она проявляла невиданную и делала много такого, чего Маринка не умела или не любила. А это интересно. Рот у этой девицы работал, как форвакуумный насос, с ней нужно было сражаться, если не хотел иметь синяков на всех местах. И другими губами она тоже как будто целовала: обхватывала, например, голыми ляжками ногу или руку и елозила со стонами. А то вдруг, хитро извернувшись, коротко и страстно прижималась разгоряченным лоном к самым неожиданным местам: ко лбу, к шее, к груди. Наконец она чрезвычайно виртуозно ласкала все тело Редькина ладошками и пальцами, собственно с этого и начала. Сидя на коленях у Тимофея, деваха потрясающе нежно ерошила ему волосы. Он хорошо помнил, как именно в тот момент победил все ещё дремавшую где-то внутри робость, и давнее желание поквитаться с Маринкой с восторгом вырвалось наружу. Он осмелел и с наслаждением начал мять ещё под платьем большую мягкую грудь своей избавительницы, а дрожащей от нетерпения рукой потянулся к горячему и влажному, туда, пониже заветного треугольника…

Собственно вот только это все и было здорово, а потом, когда началась возня на мокрой, истоптанной прибрежной траве, когда он лежал, чувствуя лопатками какие-то веточки и жучков, а эта туша самозабвенно прыгала на нем, удовольствие уже кончилось, ему было душно, и даже немного больно, и было противно смотреть на мокрые складки живота, на тяжелые прыгающие титьки, на её непрерывно открытый слюнявый рот (нет не ту они выбрали позу, ох, не ту!) и особенно противно — на собственную детородную жидкость, мутными каплями запутавшуюся в её кудряшках… К финишу Тимофей пришел, как-то случайно, скучно, бесцветно. И после этого его почти сразу стошнило. Вина-то выпили очень много, а вначале ещё и водки.

Но цель — отомстить за супружескую неверность — была достигнута. На все сто. Почему? Да потому, что хозяин дачи сильно промахнулся, выбрав именно себе худенькую, стройную Маринку. Она и на трезвую голову, и даже в легкой эйфории подобных мужиков терпеть не могла, а тогда к моменту всеобщих совокуплений назюзюкалась уже сверх меры и готова была блевать сильно раньше мужа. Так что вывернуло Мариночку сразу, от первого же мокрого поцелуя и неистребимого запаха пота в объятиях сластолюбца, жирные лапищи которого даже похватать ни за что толком не успели — парень вынужден был сразу идти купаться. Ну а после того, как Маринку начинало тошнить, вернуть её к активной жизни — это уже дело нереальное.

Однако самое, быть может, интересное, что эта давняя оргия стала практически последним эпизодом в истории супружеских измен семейства Редькиных. Повзрослели, поумнели. Были, конечно, отдельные мелкие попытки — с обеих, надо думать, сторон, но успехом они не увенчивались.

Тимофей ещё и ещё раз вспоминал всякие пьяные поцелуйчики и пьяные обжимания, заводившие, разумеется, вспоминал и пьяные размышления, кого бы трахнуть. Но это все о другом. Последние пятнадцать лет на девушек и женщин он смотрел либо как на друзей, либо, как на красивые модели — возбуждение при этом может возникнуть вполне естественное, но любовь…

А вот на Юльку в тот августовский день он посмотрел именно влюбленными глазами. Глазами неженатого юнца. Всколыхнулось что-то давно и безвозвратно забытое, и от этого сделалось очень приятно и очень тревожно. Он даже ночью, когда Маринка уже спала, хотел было выпить по привычке, да передумал. Появилась у него — лет семь уж как — такая дурная привычка: где бы и с кем бы ни пил, добавлять потом в одиночку. Иногда стакан, а иногда хоть глоточек — но обязательно добавлять. Скверная привычка. А вот в ту ночь передумал, тормознуло его что-то неведомое, но сильное. Потом понял: играть в юность — так до конца. И ничего не сказал Маринке о своих ощущениях. О Кругловой в тот раз все рассказал, а о Юльке — ни-че-го. Вот это и было самое тревожное. Планировал, что ли, всерьез завести интрижку? Смешно. Если не сказать, страшно. Да нет, никогда бы он не пошел на такое, а тем более теперь — не тот уже человек. И не сказал-то жене, наверно, совсем по другой причине. Существует мнение, будто мужчины ревнуют больше телом, а женщины — душой. Измена душой, пусть только в мыслях, может обидеть сильнее, чем пьяный секс в полусознательном состоянии. Так зачем же делать больно любимому человеку, да ещё ни с чего? А он любил свою Маринку, действительно любил, несмотря ни на что.