Не надо оборачиваться (СИ)

— Что ж, не ваши, так не ваши, — не стал спорить Нежный. — Но как же их не благодарить, если благодаря им я смог установить личность одного из Вань.

— Каких Вань?

— Тех, которые из Хельсинки.

— Ах, вот вы о ком. Что ж, поздравляю, — в голосе подполковника не прозвучало даже маленькой капельки радости.

— Спасибо. Приглашаю вас допросить этого замечательного человека.

— Товарищ Нежный, время уже позднее, так что давайте или перенесём это дело на завтра, или, если хотите, допросите его без меня.

— Никак нет, товарищ подполковник! Не хочу. Но есть опасения, что за ночь этот тип может улизнуть.

— Я поставлю людей проследить, чтобы этого не случилось. Кто он?

— Хоттабыч.

— Один или двое?

— Оба.

— Но я не знаю, где находится второй.

— Тогда пусть ваши люди присмотрят за первым. Второй далеко от него не отходит, так что никуда не денется.

Добравшись домой, Нежный похвастался жене, что раздобыл пятьсот долларов, и это, похоже, всё, дело совершенно не денежное, поживиться больше нечем. Деньги, заплаченные за турецкий отель, никто им не вернёт, так что по финансам они в любом случае в большом минусе.

— Юра, а эти пятьсот ты как заполучил? — поинтересовалась супруга. — Это не опасно? Возле тебя вертится этот Федералов…

— Это я верчусь возле него.

— Неважно. Откуда деньги?

— Милая, много будешь знать…

— Скоро состарюсь?

— Нет, сядешь, как соучастница. И это ещё не худшее, что может случиться.

— А что худшее? Юра, не пугай меня!

— Ты же сама сказала, возле кого я сейчас кручусь. А я совершенно не понимаю, что он хочет поиметь с этого дела. А раз так, не могу оценить, как он собирается поступить с теми, кто слишком много знает.

— Ты серьёзно? — она уже приготовилась заплакать.

— Что ты, родная! Как можно? Шучу, конечно, — расхохотался Нежный, и жена с облегчением тоже пару раз хихикнула.

Но майор вовсе не шутил.

Всё утро Люба пыталась понять, что же такого неправильного было в собаке Молли. Так сосредоточенно, что завтрак подгорел, а свежезаваренный кофе каким-то непонятным образом оказался в холодильнике. Недоумевающему мужу она попыталась подробно объяснить, о чём она думает и в чём там дело, но как только дошла до оборотней, увидела его выражение лица и остановилась. Он отпустил ехидное замечание о девочках, которые, даже став мамами, продолжают верить в сказки, из-за чего их мужья по утрам иногда остаются и без завтрака, и без кофе. На том их разговор и заглох.

Уже в машине, прогревая двигатель, она ещё раз представила Молли, лежащую рядом с ней на спине, мягкую шелковистую шёрстку у себя под рукой, и волну беспокойства, когда ладонь неожиданно прикоснулась к собачьим соскам. Люба по себе знала, какая там нежная и чувствительная кожа, и испугалась, что Молли возмутится и цапнет за руку. Собака не отреагировала, продолжала всё так же вилять хвостом и ласково на неё смотреть. Но Люба всё же старалась больше не задевать чувствительное место, ведь если огромные зубы Молли пойдут в ход, мало никому не покажется.

Родители мужа держали дома собаку, огромного добермана Магду, добрую и красивую, но без родословной. Она когда-то тоже обожала, когда ей поглаживают грудь и живот, но страшно рычала, если неосторожно задевали соски. Впрочем, дальше рычания дело никогда не доходило. А потом ей привели кобеля, такого же добермана, появились щенки, и характер Магды резко испортился. Теперь она позволяла прикасаться к себе только хозяевам, и Люба не рискнула бы даже руку протянуть в её сторону, не то что погладить.

Нечто неопределимое, не то интуиция, не то подсознание, подсказывало Любе, что между этими двумя собаками — огромная разница. Увы, в чём именно они разные, это нечто упорно держало при себе. Вчера точно так же мучился Нежный, будучи уверенным, что на фотографии груды женской одежды чего-то не хватает, но чего именно, понял только после следственного эксперимента с её, Любы, участием. Весьма неприятным для неё экспериментом, надо признать. Но это неважно. Главное, что ей тоже не разобраться без следственного эксперимента, а значит, придётся его провести.

В полиции немало служебных собак, наверняка среди них найдутся суки. Люба одну из них погладит, и поймёт, чем Молли от неё отличается. Осталось выяснить, где тут псарня, да и согласовать всё это с начальством тоже не помешает. Хоть было ещё очень рано, она позвонила шефу и попросила разрешения посетить собачий питомник, чтобы окончательно убедиться — Молли неправильная псина.

— Конечно, неправильная! — энергично поддержал её шеф. — Меня все собаки любят, а она покусать решила. Я сразу понял, что в ней что-то не так. А насчёт твоего дружественного визита к нашим собачникам, это ты, Сорокина, не по адресу обратилась. Ты сейчас в следственной группе Нежного, вот у него и спрашивай, можно тебе туда или нельзя. А я вот что хочу у тебя спросить. Тут у нас разные слухи о нём и тебе ходят, одни говорят, будто ты в него стреляла, другие — будто стриптиз ему показывала. А он о тебе хорошо отозвался, это ненормально.

— Что же тут ненормального? — удивилась Люба. — Я очень стараюсь, вот Юрий Николаевич это и оценил.

— Он ещё ни разу ни о ком из сослуживцев доброго слова не сказал. Ты — первая, значит, ты его всё-таки удовлетворила. А я и не против. Лишь бы у вас до стрельбы дело не дошло, это нам совсем не нужно. Так что я думаю, он тебе разрешит утречком личными делами позаниматься.

— Вообще-то, это служебное дело.

— Конечно, он будет считать это дело служебным. Но я в чужие отношения не лезу. Разбирайся с ним сама.

Пришлось звонить Нежному. Тот первым делом стал долго и нудно извиняться, что прошлым вечером не смог ответить на её звонок, потому что как раз прижал ювелира и заставил его принять на реализацию патроны с серебряными пулями, а это прерывать было никак нельзя. Он ещё собирался подробно рассказать, зачем понадобилось отдавать патроны ювелиру, но слушать ещё и это Люба не захотела. Попросила его минутку помолчать, и сказала, что ей нужно как-то попасть в собачий питомник и поставить там следственный эксперимент.

— Тебе так понравился вчерашний, что ты прямо с утра решила дальше экспериментировать? — даже по телефону было понятно, что Нежный ухмыляется. — Что ж, действуй, Сорокина. Где у нас сидят собачники, то есть, кинологический отдел, знаешь?

— Нет.

— Это на самой окраине, почти за городом, — Нежный продиктовал адрес и рассказал, как туда проехать. — Ты пытаешься доказать, что Молли — оборотень?

— Для начала хочу сама в этом убедиться. Она чем-то отличается от других собак.

— Хорошо, убеждайся. Но не вздумай по этому поводу составлять никаких документов, не посоветовавшись со мной. И если я прикажу тебе забыть обо всём, что ты там видела и что поняла, хочу в ответ услышать только «Так точно, товарищ майор!».

— Не понимаю, — растерялась Люба.

— Попробую доходчиво объяснить. Оперативнице с сомнительной репутацией, которая проходит у нас испытательный срок всего третий, если не ошибаюсь, день, мерещатся оборотни. Тебя сразу, без раздумий, отправят на психиатрическую экспертизу, и даже если ты когда-нибудь выйдешь из дурдома, с таким диагнозом служить в полиции уже не сможешь. Дошло?

— Нежный, что происходит? Мы расследуем убийство, или чем занимаемся?

— Убийство? Какое убийство? Шеф решил дело закрывать, это федералы против. Мы им помогаем в чём-то, чем они занимаются. Но мы не знаем, чем.

— Я так поняла, им нужны «Ван Хельсинги».

— О «Ван Хельсингах» ты вообще ничего слышать не должна была. Но слышала. И за меньшее люди остаток жизни проводили в психушках. Если им оставляли этот остаток. К тому же мне кажется, что «Ван Хельсинги» федералам совсем не нужны. По крайней мере, нашим, местным.

— Тогда, выходит, им нужны оборотни?

— Сорокина, я этого не слышал, потому что ты этого не говорила. Между прочим, мобильные телефоны иногда прослушивают. Езжай к собачникам, делай там, что собиралась, а потом обсудим, — Нежный прервал связь.