По лезвию бритвы

— Возможно, — допустил я.

Селия задумчиво сжала губы. Я старался не замечать ее зрелости, пытался обмануть себя, будто не вижу, как помада на губах подчеркивает цвет ее глаз.

— Подожди-ка, — сказала она. — У меня есть кое-что, что может тебе помочь.

Я проводил ее взглядом и повернулся к Журавлю.

— Ваша подопечная быстро осваивается с новыми обязанностями.

— Она уже не та девочка, которой была раньше, — не взглянув на меня, ответил Журавль.

Я хотел продолжить наш разговор, но в меркнущем свете дня лицо старика показалось мне таким болезненно-бледным, что я решил молча дождаться возвращения Селии.

— Снимай рубашку, — велела она.

— Я знаю о своей неотразимой привлекательности, но, кажется, сейчас не время наслаждаться ею.

Селия закатила глаза и сделала рукой нетерпеливый жест. Я бросил свою куртку на соседний стул и стянул рубаху через голову. Раздетый, я почувствовал сквозняк в комнате. Хотелось надеяться, что в намерения Селии не входила пустая трата моего времени.

Она запустила руку в карман платья и достала оттуда сапфир кристально-синей воды размером с ноготь на моем большом пальце.

— Я заговорила камень. Если он нагревается или причиняет тебе боль, значит, вблизи тебя действует черная магия, сам колдун или его сообщник.

Она прижала камень к моей груди, чуть пониже плеча. Мне сильно обожгло кожу. Как только Селия отпустила сапфир и отвела руку, камень остался висеть на моем теле. Я вскрикнул и потер место на коже вокруг сапфира.

— Почему не предупредила меня, что собираешься делать? — возмутился я.

— Подумала, будет лучше, если для тебя это окажется неожиданностью.

— Глупости, — возразил я.

— Я дала тебе чудодейственный дар, а ты жалуешься на укус пчелки, который необходим, чтобы вживить камень?

— Ты права. Спасибо. — Я чувствовал, что должен был сказать больше, но благодарность — это то чувство, которое я редко выражал открыто, и перемена в наших обычных позициях смутила меня. — Спасибо, — снова произнес я неуверенно.

— Ни к чему благодарности. Ты же знаешь: я все сделаю ради тебя. — Ее взгляд скользнул по моей обнаженной груди. — Все.

Я надел рубашку и потянулся за курткой — лучшее, что я мог сделать, чтобы скрыть свое неумение произносить речи.

— Что дальше? — деловито спросила Селия.

— Есть некоторые соображения. Я загляну к вам на днях и расскажу, как продвигается дело.

— Не забудь. А я свяжусь кое с кем из своих знакомых в Министерстве магии, вдруг им что-то известно.

Журавль прервал свое молчание новым приступом кашля, и я решил, что мне пора уходить. Я поблагодарил Учителя, и тот, не прекращая кашлять, быстро махнул мне рукой на прощание.

Селия проводила меня до двери.

— Не пренебрегай помощью камня, — добавила она очень серьезно. — Он выведет тебя на виновного.

Спускаясь по лестнице, я обернулся назад. Кашель Синего Журавля грохотал эхом вдоль синих стен, а Селия, стоя в дверях, провожала меня взглядом. Ее лицо наполняла тревога, глаза потемнели.

13

Какие бы неприятности ни случились со мной в последнее время, я зарабатываю на скромную жизнь торговлей дурманом, и попытки скрыться от агентов Короны не имели бы смысла, если бы в результате я лишился важного источника своих доходов. Кроме того, в новых обстоятельствах даже простой сбыт товара, казалось, идеально приводил в порядок мой разум. Йансей просил меня зайти в имение одного аристократа, для которого он исполнял номера. При этом Рифмач намекнул на деньги. Я остановился у тележки островитянина около гавани и быстро перехватил тарелку пряной курятины перед началом пути.

Прямо на север от центра — и ты выходишь к Корским высотам, где старая аристократия и нувориши возвели райский сад вдали от взглядов толпы. Вонь железоплавильных мастерских и портовая грязь уступают тут место чистому воздуху, а узкие улочки и тесные хибары сменяются широкими аллеями и великолепными особняками. Я не любил бывать здесь, в этом мире, которому не принадлежу, но тогда я толком не расспросил, с чего это вдруг какому-то патрицию приспичило повидаться со мной за пределами «Пьяного графа». Я сунул руки в карманы и прибавил шагу, стараясь не создавать впечатления, будто проворачиваю некое дельце сомнительного свойства.

Придя по указанному Йансеем адресу, я остановился у входа. За коваными железными воротами моему взору открылись акры аккуратных лужаек, и даже в тусклом вечернем свете бросались в глаза сонные цветочные клумбы и искусно подстриженные кусты и деревья. Я направился вдоль кирпичной стены к заднему входу в имение — джентльмены моей профессии редко пользуются парадной дверью. Пройдя несколько сотен ярдов, я оказался у скромных и уродливых ворот для прислуги.

При входе в имение меня встретил привратник — краснощекий тарасаинец с необычной для обитателей болотистых равнин шевелюрой огненно-рыжих волос, продолженной до самого подбородка густым кольцом бакенбард. Поношенная униформа привратника, как и облаченный в нее человек, имела опрятный вид. Должно быть, ему перевалило за пятьдесят, главным доказательством чему служила небольшая выпуклость над ремнем.

— Я друг Йансея Рифмача, — представился я. — У меня нет приглашения.

К моему удивлению, привратник приветливо протянул мне руку.

— Дункан Баллантайн, и у меня тоже нет приглашения.

Я пожал его пятерню.

— Кажется, привратнику приглашения не требуется.

— Чтобы войти, приглашения не требуется вообще, во всяком случае для того, за кого ручается Йансей.

— Он уже здесь?

— Без Рифмача не было бы и праздника для высокорожденных. — Привратник огляделся по сторонам с видом преувеличенной секретности. — Конечно, лучшее из своего арсенала он припас на перерыв между выступлениями. Думаю, его можно найти снаружи — добавляет дымка кухонному чаду. — Он подмигнул мне, и я засмеялся.

— Благодарю, Дункан.

— Ерунда, ерунда. Быть может, еще свидимся на обратном пути.

Я направился на задворки имения по выложенной камнем тропинке через зеленый луг. До меня долетали звуки музыки, прохладный вечерний ветерок приносил знакомый аромат сон-травы. Насколько я мог судить, музыка звучала на вечеринке гостей, но благовонным дымком веяло от темнокожей фигуры, затаившейся в тени трехэтажного кирпичного особняка и ритмично бормотавшей что-то себе под нос.

Йансей передал мне свою самокрутку, не прерывая потока идеальных синкопальных рифм. Травка Рифмача, как всегда, была хороша, вязкий сорт, хотя и недостаточно крепкий, и я пустил в ночной воздух серебристую струйку.

Йансей дотянул последнюю ноту.

— Сто лет жизни, — поприветствовал его я.

— И тебе, брат. Рад, что ты смог прийти. В последнее время выглядишь немного вялым.

— Много сплю. Я пропустил твое выступление?

— Первое, сейчас выступает оркестр. Мама в недоумении. Спрашивает, почему не заходишь к нам. Я сказал, это оттого, что она не оставляет попыток найти тебе спутницу жизни.

— Ты, как всегда, проницателен, — отозвался я. — С кем я должен увидеться?

Его глаза сузились, и Рифмач взял из моей руки сигарету.

— Разве не знаешь?

— В твоем послании был только адрес.

— С самим королем шутов, братец. С герцогом Роджаром Калабброй Третьим, лордом Беконфилдом. — Йансей осклабил белые зубы, ярко блестевшие на фоне его смуглой кожи и наступающей ночи. — С Веселым Клинком.

Я тихонько присвистнул, жалея о том, что слегка опьянел от дури. Веселый Клинок — видный придворный, прославленный дуэлянт и enfant terrible. [1]Говорили, что он в хороших отношениях с кронпринцем, и еще он признавался самым грозным шпажистом после Каравольо Непревзойденного с тех пор, как последний лет тридцать назад перерезал себе вены, потеряв возлюбленного юношу во время красной лихорадки. Йансей выступал главным образом перед отпрысками мелкой знати и аристократов средней руки. Рифмач в самом деле шел в гору.