Марид Одран

Я сел на кушетку и подождал, пока она сядет напротив. Несколько секунд она массировала лицо длинными, тонкими пальцами.

— Индихар, — сказала она, — ты моя жена.

Она перестала массировать лоб и посмотрела на меня.

— Я уже говорила тебе, — сказала она сквозь зубы, — что спать с тобой я не буду. Если ты разбудил меня среди ночи в пьяном…

— Нет, дело вовсе не в этом. Мне нужно услышать твое откровенное мнение по одному вопросу.

Она молча уставилась на меня. Не было похоже, чтобы она успокоилась.

— Как ты могла заметить, — сказал я, — последнее время Папа взваливает на мои плечи все больше и больше ответственности. И потому мне приходится прибегать к некоторым его методам, даже если мне лично они не по вкусу.

Индихар покачала головой:

— Видела я, как ты отсылал бен-Турки в Наджран по… по делу. Мне не показалось, что тебе было трудно приказать убить человека. Не так давно тебя бы это ужаснуло, и ты оставил бы все на усмотрение Юссефа или Тарика.

Я пожал плечами:

— Это было необходимо. У нас сотни друзей и партнеров, которые зависят от нас, и мы не можем спускать оскорбления. Если мы это допустим, то потеряем наше влияние и власть, а друзья потеряют нашу защиту.

— Нашу. Мы. Ты подсознательно начинаешь отождествлять себя с Фридландер-Беем. Он полностью овладел тобой, так? Что же так оскорбило тебя?

Я опять почувствовал депрессию, несмотря на соннеин. Это означало, что мне нужно принять еще дозу, но я не мог этого сделать. Только не при Индихар.

— Я собираюсь выяснить, кто на самом деле убил Халида Максвелла, а затем позабочусь, чтобы с ним случилось то же, что и с сержантом в Наджране.

Индихар невесело улыбнулась:

— Как хитроумно ты стал говорить правду! С ним «случится то же самое», вместо «его убьют». Словно твое сознание записано на какой-нибудь чертовой училке и ты никогда не включал ее.

Я встал и глубоко вздохнул:

— Спасибо, Индихар. Я рад, что мы поговорили. Можешь идти спать.

Я повернулся и пошел прочь, закрыв за собой дверь. Мне было плохо.

Молча я пошел по коридору мимо комнат моей матери. Свернул в темный проход в главной части дома. Из темноты выскользнула чья-то фигура и направилась ко мне. Поначалу я испугался — всегда была возможность того, что хитрый наемный убийца обманет охрану — как людей, так и электронику, но затем я увидел, что это Юссеф, Папин дворецкий и помощник.

— Добрый вечер, шейх Марид, — сказал он.

— А, Юссеф, — устало ответил я.

— Я только что проснулся и услышал, что ты тут бродишь. Тебе что-нибудь нужно?

Мы вместе пошли в левое крыло.

— Да нет, ничего, Юссеф. Спасибо. Ты только что проснулся?

Он мрачно посмотрел на меня.

— Я очень чутко сплю, — сказал он.

— А… Ладно, я просто хотел кое о чем поговорить с женой.

— И тебя удовлетворила беседа с ней?

— Не совсем, — хмыкнул я.

— Ну, может, тогда я помогу?

Я отклонил было его предложение, но затем подумал: «А вдруг Юссеф и есть тот самый человек, с которым можно поговорить о своих чувствах?»

— Индихар заметила, что я несколько изменился за последний год.

— Она совершенно права, шейх Марид.

— И ей не нравится то, чем я, по ее мнению, стал.

Юссеф пожал плечами.

— Я и не стал бы ожидать, что она это поймет, — сказал он. — Ситуация очень сложная, в ней сможет разобраться только тот, кто стоит у власти. То есть Фридландер-Бей, ты, Тарик и я. Для всех прочих мы чудовища.

— Да я и сам себя считаю чудовищем, Юссеф, — печально сказал я. — Я хочу вернуть себе прежнюю свободу. Я не хочу быть у власти. Я хочу быть бедным, молодым и счастливым.

— Этого никогда не будет, друг мой, потому хватит дразнить себя фантазиями. Тебе выпала честь заботиться о многих, и ты обязан им своими лучшими поступками. Это и означает концентрацию, которую не в силах поколебать сомнение в себе.

Я покачал головой. Юссеф меня не совсем понял.

— Теперь у меня много власти, — медленно проговорил я. — Но откуда мне знать, правильно ли я ее использую? Например, я послал молодого человека прикончить гада, который грубо обошелся с Фридландер-Беем в Наджране. Конечно, святой Коран допускает месть, но не более жестокую, чем нанесенное тебе оскорбление. Можно было бы жестоко избить сержанта и не чувствовать за собой вины, но отнять у негожизнь…

Юссеф поднял руку и перебил меня.

— А, — сказал он, — ты путаешь Промысел Аллаха и свои собственные чувства. То, что ты говорил о мести, конечно же верно — для обычного человека, у которого есть только его жизнь и жизни членов его семьи. Но поскольку с привилегиями прибавляется и ответственности, то противное также верно. То есть чем больше ответственность, тем больше привилегий. Потому мы, живущие в этом доме, выше прямого толкования воли Аллаха. Для того чтобы в Будайине и во всем городе был порядок, мы должны зачастую действовать быстро и точно. Если нас оскорбляют, как ты это называешь, мы не должны ждать до самой смерти, чтобы ликвидировать угрозу. Мы поддерживаем благосостояние наше и наших союзников, действуя быстро, и можем продолжать действовать в том же духе, не опасаясь того, что мы исказим смысл поучений Святого Пророка.

— Да будет с ним мир и благословение Аллаха, — сказал я. Я прилежно делал невинное лицо, хотя в душе мне хотелось выть. Таких нелепых рассуждений я не слышал с тех пор, как старый шейх, что жил в домике на нашей улочке в Алжире, пытался доказать, что вся земля плоская, потому что такова Мекка. Что на самом деле было неверно.

— Меня беспокоит, что ты до сих пор выказываешь такое упрямство, шейх Марид, — сказал Юссеф.

Я махнул рукой:

— Это пустяки. Меня всегда немного трясет перед тем, как приходится что-то делать. Но вы с Фридландер-Беем прекрасно знаете, что я всегда выполняю порученное. Разве необходимо, чтобы я еще и удовольствие от этого получал?

Юссеф издал короткий смешок:

— Нет. Даже хорошо, что тебе это не доставляет удовольствия. Если бы было так, то ты мог бы кончить как шейх Реда.

— Не приведи Аллах, — пробормотал я.

Мы дошли до моей двери, и я отпустил Юссефа. Я вошел внутрь, спать мне не хотелось. На душе у меня по-прежнему было неспокойно. Я некоторое время подождал и принял еще четыре таблетки соннеина и пару таблеток трифета, для того чтобы взбодриться. Затем я медленно приоткрыл дверь, чтобы не разбудить Кмузу, и осмотрел холл. Юссефа нигде не было видно. Я снова выскользнул из комнаты, спустился по лестнице и сел за руль своего электроседана.

Мне нужно было выпить, и чтобы вокруг было много веселого народа. Я поехал в Будайин, наслаждаясь этим особенным, приятным одиночеством раннего утра, когда на дороге никого нет. Не говорите мне о езде подшофе — я знаю, это глупо. Меня нужно было бы остановить и наказать в назидание другим. Я просто думал, что при той реальной угрозе, что нависла надо мной, дорожное происшествие просто не может со мной случиться. Это была искусственная самоуверенность, вызванная наркотиками.

Короче, я подъехал к восточным воротам безо всяких приключений и припарковался у стоянки такси на бульваре аль-Джамаль. Мой клуб был закрыт — уже час или больше, да и большинство остальных зданий были темны. Но здесь было полно баров, что работали после часа, и круглосуточных кафе. Множество танцовщиц после работы шли в «Бриг». Можно подумать, что, после того как восемь часов в сутки они пьют с посетителями, им уже хватит, но это не так. Они любят посидеть вместе в баре, попивая шнапс и болтая об идиотах, с которыми им пришлось говорить всю ночь.

«Бриг» был темным, холодным баром у южной стены Будайина на Седьмой улице. Я пошел туда. На дне моей души шевелилась слабая надежда, что я на кого-нибудь наткнусь. На кого-нибудь вроде Ясмин.

В «Бриге» было шумно и дымно, лампы, покрытые синим гелем, придавали всем мертвецкий вид. У стойки не было ни одного свободного табурета, потому я сел в отгороженном зале у противоположной стены. Владелец бара, Камаль Ибн аш-Шаалан, который к тому же работал за стойкой, увидел меня и подошел. Он пару раз провел по столу тряпкой, вонявшей прокисшим пивом.