Конгрегация. Гексалогия (СИ)

– Лишь поначалу; да, это было… интригующе, – признала Маргарет нехотя. – Но – послушай; в любви всегда так, первый толчок ничего общего не имеет с возвышенными чувствами, с душевной привязанностью; первый толчок вообще не касается ни возвышенности, ни души. Изначальное желание получить кого‑то зарождается вдалеке от всего этого. Обращая внимание на красивую женщину, ты, разве, думаешь о ее душе, чувствах, мыслях? Нет. Ты думаешь о своих чувствах, вернее, лишь об одном из них, причем весьма низменном. И чем это более достойно, нежели что бы то ни было иное?

– Софистика, – шепотом возразил Курт; она вздохнула, с улыбкой проведя ладонью по его щеке:

– Боже; нециничный инквизитор… Но ведь ты понимаешь, что я права. Что ты сам нашел во мне? В первый день нашей встречи – что ты мог во мне увидеть? Тело? И все?.. Но сейчас это не имеет значения – ни то, что видел ты, ни то, что видела в тебе я; сейчас все иначе.

– А Шлаг? С ним как это было? Долго он продержался?

– Прекрати, – велела Маргарет строго. – Да, Шлаг был мил. Умен. Выдержан – до поры. Но и он вскоре стал таким же, как все – с той лишь разницей, что угрожал мне неявно.

– Оклад для книги…

– Да, – кивнула она. – Оклад для книги. Когда я узнала, что происходит, когда он не удержался и рассказал мне, какой подарок готовит, что мне было делать? Любовь и сострадание не являются моими добродетелями настолько, чтобы со всем смириться и изготовиться идти вместе с ним на эшафот, взявшись за руки.

– Я был готов, – еще тише возразил Курт, и она придвинулась ближе, обхватив руками за шею и прижавшись к его виску щекой.

– Да, – согласилась Маргарет. – И это покорило меня совершенно. Никто в моей жизни никогда не делал для меня ничего подобного; и будь уверен, никто из этих влюбленных глупцов не сделал бы.

– Это сделала Рената, – напомнил он; Маргарет помрачнела.

– Да. Она – сделала.

– Ее ты тоже привязала к себе какими‑нибудь иголками, нитками… чем еще…

– Нет, – жестко отозвалась та, вновь отодвинувшись. – Рената любила меня искренне, потому что в ее жизни лишь я и была чем‑то добрым. Лишь со мною она знала, что важна для кого‑то, лишь я ценила ее, а это, милый, многое значит для человека.

– Уж я‑то знаю, – согласился Курт, снова уставясь в пол у своих ног и стиснув в замок пальцы. – Кому, как не мне, это знать…

– Ты о своей Конгрегации, верно? Для которой ты важен был лишь как шестеренка, как один из своры, не более – ты об этом?

– Не надо, – покривился он. – Я сам говорил все это, но – не надо. Невзирая на все, невзирая на свое… назовем своими именами происходящее… предательство, я сейчас молюсь о том, чтобы Керна не послушали, чтобы кураторское отделение решило, что старики накручивают, а я в самом деле добросовестно исполнил дознание. Я поступился принципами, которые признаю сам, своими , не принципами Конгрегации. Один раз. Но, невзирая на все, Маргарет, я не желаю оставлять службу, и веры я не менял. Incende quod adorasti, adora quod incendisti[224] – это не обо мне.

– Я не призываю тебя к этому, – возразила она. – Ты желаешь исполнять свою роль дальше? Хорошо. Я помогу тебе.

– Ты? – усмехнулся Курт, обернувшись к ней, но Маргарет была серьезна.

– Да, я. Сейчас, когда я готова ко всему, я уже знаю, как защитить себя от повторения… всей этой истории, а кроме того – я смогу защитить и тебя от твоего начальства. Сейчас меня уже не застать врасплох.

– Бред… – лихорадочно засмеялся он, вновь уронив голову на руки, вцепившись во встрепанные волосы. – Господи, слышал бы это кто‑нибудь – ведьма предлагает инквизитору помочь сделать карьеру…

– Знаешь, слышал бы кто‑нибудь из твоих братьев все то, что сейчас проповедуется Конгрегацией, лет так пятьдесят назад – и их реакция была бы такой же, – по‑прежнему без улыбки возразила Маргарет. – Все меняется, милый. Как знать, что будет признаваться дозволительным еще через пятьдесят лет? Все зарождалось так, любые большие перемены начинались с одного‑двух восставших против учрежденного порядка.

– И что же – ты надеешься переменить Конгрегацию с моей помощью? Для этого я нужен?

– Прекрати немедленно! – повысила голос Маргарет, ударив ладонью по подушке. – Прекрати! Я люблю тебя, и это правда, но если ты станешь требовать от меня беспрерывных подтверждений, я взбешусь!

– И что сделаешь? – согнав улыбку с лица, спросил Курт мрачно. – Меня ждет еще один поцелуй ламии? Тогда уже последний?

– Не смей. Довольно. Мы, мой дорогой, в равном положении: у тебя против меня есть мощная Система за твоей спиною и сила, а у меня, невзирая на мое положение – только сила. Твои претензии ко мне равноценны обвинениям, которые мог бы выдвинуть вооруженный до зубов наемник, коему не понравилось, что его оруженосец выше, сильнее и при желании мог бы свернуть ему шею одним движением. Да, я – могу. Всего лишь могу , Курт. Как я должна доказать, что не сделаю ничего подобного?

– Не знаю, – сникнув, ответил он, отведя взгляд; Маргарет кивнула.

– Вот так все и началось. Вся история Инквизиции построена на этом: твои предшественники не знали, как увериться в своей безопасности, а потому решили попросту истребить каждого, кто способен на нечто большее, нежели залепить пощечину или подать заявление в магистратский суд.

– Ты, однако же, свои способности употребила, – заметил он тихо. – И не раз.

– А ты никому в своей жизни не причинил вреда? – парировала та. – Не ударил никого? Не убил?.. Дай руку, – призвала Маргарет вдруг, требовательно протянув ладонь, и, не дождавшись ответа, повторила: – Дай руку, Курт.

Он промешкал мгновение, глядя на свои сцепленные пальцы, а потом медленно вытянул руку к ней. Маргарет разжала стиснутый кулак, глядя на покоробленную плотными шрамами кожу, вздохнула.

– Видно плохо, лишь средоточие всех линий… Возможно, и в этом есть действие твоей Судьбы? Ты сжег свое минувшее и будущее, осталась лишь сущность как таковая. Но даже сейчас я вижу: и ты не ангел, милый. Ты убивал – и не раз, и не только по долгу службы; верно? И впереди у тебя еще не одна прерванная жизнь.

– Ты и хиромантией владеешь, – безвыразительно заметил Курт, отдернув руку; она вздохнула.

– Ерунда все это… – Маргарет усмехнулась. – Ересь, если угодно. Мало заучивать расположение линий и их значение – для того, чтобы вот так сказать о человеке, надо уметь видеть их, не глазами, а душой. Я – вижу. И… не вздумай засмеяться над моими словами… у тебя великое будущее. Ты переменишь многое вокруг себя.

– Изменю Конгрегацию? – усмехнулся он невесело, глядя на ладонь скептически, и снова сжал кулак; Маргарет кивнула.

– Не исключено. Я не мастер, и всего я сказать не могу.

– Я не стану смеяться, Маргарет, но это… глупо. Я de facto никто, причем с повисшей надо мною угрозой следствия и обвинений в нерадивости, попросту следователь четвертого ранга, выпускник лишь год назад; что я могу изменить? я не Великий Инквизитор…

– Станешь, – убежденно оборвала она, и Курт все же засмеялся.

– Это пророчество?

– Я сказала – у тебя большое будущее, – повторила Маргарет строго. – Что же до карьеры, каковую тебе может сделать ведьма, то лет через пятнадцать ты припомнишь свое нынешнее недоверие, и тебе станет совестно за него.

– Через пятнадцать лет… – повторил Курт, посерьезнев, и теперь уже сам взял ее за руку, приблизив к себе и приподняв за подбородок чуть осунувшееся лицо к своему лицу. – Ты уверена, что спустя такой срок тебя все еще будет тревожить моя участь? Что ты не утратишь интереса, не сочтешь меня опасным или просто скучным?

– Я ударю тебя, если ты спросишь об этом снова, – шепотом ответила Маргарет, глядя ему в глаза прямо, не отводя взгляда, не дрогнув ни единой ресницей. – У тебя большое будущее, и в нем буду я.

– Это ты тоже увидела вот тут? – чуть шевельнув ладонью, спросил он. – Наше будущее?

– Нет. Себя я не вижу; как я уже сказала тебе, я не мастер. Я просто знаю, предчувствую, что… Неужто ты сам не понимаешь, что мы связаны – навсегда?