Свет гаси и приходи (СИ)

Был у него шанс спастись, вырасти и поумнеть — но только если ближайшие семь лет будет его женой кто-то, кто сумеет его от глупостей удержать. Раз увидела такой исход, значит выхода нет — не знать и мимо пройти, это одно дело, а когда знаешь чем можешь помочь и ничего не делаешь, это уже преступление. Решила Варвара мальчишку спасать и сделала на него привязку, но не такую какую делали другие ведьмы — на страсть и на сушку. Она привязала его бережно, ласково, чтобы не мучился он и не страдал, ведь всякий приворот это и так насилие, а насилие противно женской душе.

Все это она рассказала дочери, когда ей исполнилось семь лет. Рассказывая, Варвара достала приворот, бережно размотала нить и положила куколку в серебряный таз с холодной водой, тем самым положив колдовству конец.

На следующий день бывший мальчик, а теперь солидный мужчина, Олег Викторович, без памяти влюбился, но не в женщину, а в страну. Он страстно захотел уехать в Нидерланды, чтобы из простого психолога превратиться в крутого специалиста "коуча" как он сам то называл, и "начать по-настоящему помогать людям". Варвара отпустила его с добром, зная что будет там ему лишней.

Вскоре после его отъезда, она умерла.

То был не тяжелый рок, не злая судьба — она болела с детства, а срок что отмерили врачи, успела трижды пережить. Зная, что такие тяжелые болезни не даются просто так, а наследуются из прошлых жизней за недобрые дела, Варвара помогала людям — не ради них, а чтобы закалить свой дух, сделать себя лучше. Оля, ее дочь, считала что ей это удалось — до самой смерти в маме как будто горела лампадка. Свет ее согревал и прогонял мрачные мысли. Без мамы в доме стало темно и пусто.

Папа горевал так, как будто обрушилось полпланеты. Потом горе ушло, оставив после себя светлую, нежную грусть, которая поддерживала его в трудные времена. Он стал двигаться дальше, благо дела пошли в гору.

Подрастая под неусыпной заботой отца, Ольга знала: у нее ведьмино сердце, а потому ничуть не удивилась, когда начала чувствовать разные вещи, вроде бы обычным людям недоступные. Она всегда угадывала, когда врут, могла сделать неуютное место хорошим, договорившись с духами: Оля не видела их, но откуда-то знала что им нравится.

А еще Олю звал Дом. В их районе на старом пустыре как-то начали строить высотку. Строительство довели до середины, а потом что-то застопорилось и заброшенный долгострой уродливым гнилым зубом торчал посреди промзоны. Видно его было почти с любой точки района.

Что-то было в этом полуразрушенном здании, что Оля, в силу неопытности, никак не могла перевести на язык слов, но знала — Дом он не просто какой-то дом. И он притягивал ее.

В конце концов, устав от его шепота, и от снов о Доме, после который она целый день ходила смурная, Оля решила сходить и разобраться, что к чему.

Другие попали туда вместе с ней случайно. У Егора, отличника в их группе, покойный отец был шахтером и оставил после себя коллекцию отличных фонарей, разного размера и назначения, от ручных прожекторов, до светодиодных налобников. Оля с Егором были не то чтобы друзьями, но ладили неплохо и потому Оля попросила у него хороший небольшой фонарь, не особенно вдаваясь зачем он ей. Егор согласился, ни о чем не спрашивая, но ее просьбу, как оказалось, запомнил. День спустя он подошел к ней на большой перемене, между алгеброй и академическим рисунком, и сказал:

— Ты собираешься пойти в заброшку. Ту, про которую говорят.

Оля от неожиданности хотела все отрицать. Но Егор считал себя "логическим типом" и слыл большим занудой: наверняка он целое расследование устроил, чтобы это узнать и Оля сообразила, что проще согласиться с ним, чем потом выслушивать многочасовое хвастливое доказательство его правоты.

— Ну да. И что? — как можно более равнодушно ответила она, втайне боясь, что Егор начнет ее отговаривать, или, чего доброго, настучит папе. После маминой смерти он окружал Олю повышенной заботой, а узнав куда она собралась, получит отличный повод посадить ее на домашний арест до конца учебы.

Он бы, конечно этого не сделал. Олег Викторович был психологом, а не тираном. Но Оля, как многие дети, значительно преувеличивала глупость и жестокость своего родителя.

А отличник Егор ее удивил. Смущенно и просительно он сказал:

— А можно мне с тобой пойти?

— Тебе-то зачем? — поразилась Оля, никак не ожидавшая такого поворота.

— Так интересно же, да и папа бы… в общем, пойдем вместе!

И Оля согласилась: вдвоем правда лучше, чем одной. Вот только на следующий день ей пришлось о том пожалеть: Егор приволок ей подарочек.

Пришел, красный как рак, в сопровождении главного альфа-самца всея шараги — рослого типа по имени Георгий, известного как Гога — гроза выпускного курса. Оказалось, Егор случайно при нем проговорился и Гога вытянул из него все. Гога безапелляционно заявил Оле, что без него это событие пройти не может и ей пришлось согласиться: такого как Гога переубеждать, все равно что танк зубочисткой останавливать.

Последней каплей для Оли стала ее подружка, Анечка, типичная блондиночка, довольно симпатичная, несмотря на слой штукатурки. Уму не постижимо как она догадалась про вылазку, но, ее интерес к походу в заброшку воспылал как торфяной пожар, стоило ей узнать что там будет и Гога. Тут уж Оля уперлась: ладно мальчишки, но какой прок там от Ани? Она ни за что бы ее не взяла, если бы Аня не пригрозила поднять такой шум, что не только Анин отец, вся шарага будет знать, кто подстрекает учеников шляться ночами по аварийным местам.

Так что, в назначенный день в окно на первом этаже заброшки влезли друг за другом все четверо.

Тут Алиса с Матвеем увидели их впервые. В этом воспоминании они были призраками, которые следили за призраками: Алиса не сомневалась, что все, кого они увидят, уже мертвы. Матвей втайне надеялся, что пострадал только один.

Они оба ошибались.

— У кого фонарик? — требовательно спросил Гога.

Егор и Оля синхронно подняли руки.

— Чего стоите тогда, светите, — распорядилась Аня, складывая руки на обтянутой тоненьким топом груди.

— Тебе тоже следовало бы фонарик взять. И одеться бы подобающе, кого ты собираешься таком виде клеить, призраков? — заметила Оля, отдавая свой фонарь Гоге.

— Ой, Оль, у тебя спросить забыла. Женщина всегда должна быть шикарной! — заявила она, призывно стреляя глазками в сторону Гоги.

— Идемте, — сказал Гога, светя фонариком вперед.

— Ой, можно я поближе пойду, я так темноты боюсь, — Аня с готовностью повисла на руке Гоги, глядя в его лицо с обожанием.

— Вот и иди сама, не волочь же мне тебя, — сердито ответил он, но стряхивать ее с себя не торопился. Только бросил на Ольгу короткий взгляд, которого она не заметила.

— Идемте в подвал! — предложил Егор, — Говорят, там двое рабочих утонули!

— Подвал затоплен? Разве под домом есть источник или труба? — удивилась Оля.

— В том то и загадка, что ни источника нет, ни воду сюда не подключали. А они утонули.

— Ты не выдумываешь? — протянула Аня.

— Ни в коем случае! Я и в газетах видел и в интернете читал.

— И я читал, — веско подтвердил Гога. — Значит, идем туда.

Подростки отправились вглубь Дома. Следуя за ними, Матвей чувствовал странное, как будто не они одни с Алисой следят за детьми. Он оглядывался и прислушивался, но преследователь никак себя не обнаруживал.

— Это Дом, — прошептала Алиса. — Наблюдает за ними. Усыпляет их бдительность, ведет все дальше. Он помогает тому, что в подвале.

— А что там? — хрипло спросил Матвей, чувствуя как крадется к загривку жуть.

— Те, кто пришел из подмира.

Дом просыпался. Безликие лица вечных его пленников оборачивались вслед детям. Живые, наполненные горячей кровью тела волновали Дом. Мерзкой жадной рябью, похожей на голодное урчание, то и дело заходились стены. Темная летучая жижа плотнее обволакивала головы подростков, затуманивая мысли и забирая страх, заставляя своих жертв глупеть.