Седьмой сын

— С помощью этой штуки снимают колеса с машин, — зловещим шепотом произнес Джон Альфа.

Мужчина опустил оружие пытки, шагнул за спинку стула и осмотрел руки связанной жертвы. Пригнувшись к женщине, он зашептал в ее ухо:

— Позволь мне поделиться своими мыслями. Моими планами на будущее. Я думаю, что боль объединяет мир. И сейчас тут будет много боли…

Он зажал в гнезде инструмента один из ее пальцев. Когда шуруповерт вновь завращался, плоть и кости вырвались из кисти красными кусками. Кровь брызнула на ножки стула, пол и стену. Джон Альфа даже не моргнул. Он продолжал ворковать в ухо женщины. Его низкий уверенный голос усилился до крика, вторя визгу инструмента и воплям жертвы, наполнявшим комнату.

— Тут! Будет! Много! Боли!

Глава 6

Доктор Дефалько — тот бородатый луноликий мужчина, который вчера советовал Джону не дергаться в ремнях передвижной тележки, — вел «близнецов» по коридорам жилого сектора. Время на часах едва перевалило за семь. Тоскливое утро на секретной базе. Дефалько вежливо отказался отвечать на вопросы семерых экскурсантов. Однако когда тощий парень, упавший вчера в обморок, спросил: «Куда мы идем?» (кажется, Джей, если Джон правильно запомнил его имя), Дефалько пробубнил: «В столовую». А когда Джек, мышиный генетик, поинтересовался: «Мы сможем побеседовать с Кляйнманом?», бородатый доктор нехотя процедил сквозь зубы: «Да. После завтрака». Это вызвало у Майкла (морская пехота Соединенных Штатов) еще один вопрос: «Что там у вас за жратва?»

Бородатый очкарик — тот невнятно говорящий толстяк, которого Джон окрестил психом (между прочим, этот тип единственный, судя по запаху, не помылся в душе и не надел военную одежду, подаренную им правительством), — пропищал вопрос о своих компьютерах. Дефалько ответил, что вскоре их установят в общей комнате. Джон хотел спросить, почему Килрою разрешили пользоваться личными вещами, а остальным не предоставили такой возможности? Но затем он передумал и решил не возмущаться. Вряд ли его «Гибсон» мог пригодиться в подобной ситуации и выручить страну в момент чрезвычайного кризиса.

Коридоры базы уже не выглядели мрачными и пугающими. Теперь, когда Джон стоял на ногах, а не извивался в путах на тележке, они казались милыми и симпатичными. Он отметил довольно практичное освещение: флуоресцентные панели чередовались с белыми потолочными плитками. Серые оштукатуренные стены украшала скромная и искусно сделанная мозаика — по обеим сторонам в средней части стен тянулась и уходила вдаль горизонтальная двойная спираль.

«Вот на что идут мои налоги», — мелькнуло в голове Джона.

Какое-то время они шагали в полном молчании. Этот сектор походил на лабиринт и одновременно на больницу 50-х годов и государственную школу. Они прошли через несколько двустворчатых дверей, оборудованных кодовыми замками. Джон не заметил ни одного окна. Столовая располагалась в большом зале, где среди стальных колонн размещались ряды стульев и столов. При виде солнечного света Джон улыбнулся. Это помещение тоже имело остекленный потолок.

Они принялись нагружать подносы тарелками с яичницей, ломтиками колбасы и оладьями из горячей кастрюли. Когда все наконец собрались у раздаточного стола, Дефалько прочистил горло.

— Наслаждайтесь завтраком, джентльмены. Скоро к вам придет доктор Кляйнман.

— И долго его ждать? — дрожащим голосом спросил отец Томас.

Джон отметил, что, несмотря на хаки и черную рубашку, мужчина по-прежнему выглядел как священник.

— Вы и глазом моргнуть не успеете.

Дефалько переступил через порог и закрыл за собой двойные двери столовой.

Джон сел рядом с Джеком. Яркий солнечный свет, отражавшийся от колонн, слепил ему глаза. Он устало прищурился. После ночной беседы голова казалась высохшей пустыней — раздувшейся и эфемерной, как полузабытый сон; как фары в тумане. Несмотря на душ и бритье, Джон чувствовал себя отвратительно. Впрочем, Джек выглядел еще хуже. Бессонные ночи вдвойне тяжелы для семейных людей. Генетик сонно почесывал бороду и с отвращением смотрел на завтрак. Никто из них не произнес ни слова. Майкл прошел мимо Томаса, сидевшего за другим столом, и, опустив поднос на пластиковую столешницу, устроился напротив Джона. Морпех, как всегда, был бодрым и свежим. Он поставил на стол две пачки молока и хмуро покосился на двух поникших «близнецов».

— Ну-ка, выгрузить свинец из глаз, — прикрикнул он. — Сегодня рабочий день, бойцы. Сегодня мы узнаем все.

— Вот этого я и боюсь, — ответил Джек.

— Чего здесь бояться? — спросил Майкл перед тем, как набить рот яичницей.

Джон едва не рассмеялся. Он не верил своим глазам. Морпех держал вилку и нож, словно барабанные палочки. Он ловко орудовал ими и, зачерпывая еду с тарелок, с потрясающей скоростью отправлял ее в рот.

— Сегодня нам объявят приказы, — продолжил Майкл, нанизывая колбасу на вилку. — Мы больше не будем протирать штаны на задницах. Мы приступим к действиям.

Доктор Майк и Джей направились к столам. Джону они напомнили школьников, решавших, где им сесть. Лишившись делового костюма, доктор Майк уже не выглядел отважным Дэппер Даном. Да и синяк на виске не придавал ему бравого вида.

— И ты этому рад? — спросил Джек. — Прекрасно. Просто прекрасно.

Он покосился на приближавшихся «близнецов» и снова повернулся к Майклу.

— Только я не похож на тебя. Лично я не напрашивался на эту встречу и не хочу принимать чужие приказы. У меня имеется свой дом. Своя жизнь. Жена. Наверное, она сходит с ума, тревожась обо мне. И мои девочки…

Он осмотрел столовую.

— Меня тошнит от этой базы. Знаешь, какие два слова пришли мне на ум сегодня утром? Лабораторные крысы. Вот как я себя чувствую. Как крыса в лабиринте.

Майкл осушил одну из картонок с молоком, смял ее крепкими пальцами и весело хмыкнул.

— Что? — возмутился Джек. — Ты хочешь сказать, что чувствуешь себя иначе?

— Меня не волнует, кто вы такие, — ответил Майкл. — Дворник, генетик, пресс-атташе ООН… У каждого всегда имеется цепь команд. Всегда находится рыба крупнее. Все мы выполняем чьи-то приказы. Единственное, что отличает нас друг от друга, это уровень управления: кто и от кого принимает приказы.

— И что?

— Сейчас ты бесишься, потому что изменилась цепь твоих команд.

Тощий — кажется, Джей, — протестуя, взмахнул рукой.

— Минутку!

Он указал на Джека.

«Похоже, ему нравится говорить, размахивая руками, — отметил Джон. — Прямо как мне».

— Парень прав, утверждая, что мы другие. Возьмите, например, клонирование. Это вмешательство в личную жизнь. Вы хотя бы раз подумали о том, что сказал нам старик? Вы размышляли над его словами? Сколько, по-вашему, международных законов было нарушено при реализации этого проекта? Вы учли, что я могу знать все ваши мечты… все ваши грязные секреты, которые были у вас до наступления четырнадцати лет?

Майкл посмотрел на Джона и Джека.

— Да, я немного размышлял.

— И к какому выводу вы пришли?

— Я понял, что знаю все ваши грязные секреты, парни.

Майкл открыл вторую картонку с молоком. Она выглядела маленькой и хрупкой в его сильных огрубевших руках. Он повернулся к Джеку.

— Послушай, приятель. Я говорил лишь о том, что задолго до того, как тебя притащили сюда, ты уже был лабораторной крысой, искавшей свой сыр. Ты резал мышей и клонировал их. Я отправлялся туда, куда приказывало мне начальство. Джон играл на гитаре заказанные песни и готовил напитки для посетителей клуба. Единственное, что теперь изменилось, это наши боссы.

Джек бросил вилку на поднос.

— Нет, это не единственная перемена! И дело не в названии наших профессий. Все изменилось. Когда люди говорят о детстве, они обсуждают одни и те же фильмы, одни и те же книги… Они могут даже рассказывать о своих родителях, погибших в авариях. Но наша ночная беседа была другой. Когда ты, Джон и я вспоминали наше детство, мы говорили об одних и тех же переживаниях. Точно тех же переживаниях! Мы имеем одинаковую память.