Таинственная самка: трансперсональный роман

Как обычно, Сергей сразу же провел меня в маленькую комнатушку, служившую ему кабинетом. Он жил с женой и дочерью, но при мне они в этот самый кабинет никогда не заглядывали и, приходя к Сергею, я мог иногда и вовсе их с ними не встретиться. Как и всегда, я сел в кресло у окна, а Сергей разместился на старинном венском стуле напротив. Разлили джин, разбавили его швеп-сом. Для разминки поговорили об институтских делах, прошлись по ортодоксальности Альберта Аввакумовича, посплетничали о Пиковой даме и ее непрекращающихся атаках на секторальные чаепития. Потом — это было, кажется, под третью порцию джина — Сергей перешел к интеллектуальной части беседы. Начал он ни больше ни меньше как с недвойственности.

— Вот мы все привыкли называть «состояниями сознания», так ведь какое же это состояние сознания? Смотри, о недвойственности говорят обычно в нескольких смыслах: недуальность субъекта и объекта, недуальность мира и Абсолюта, недуальность «Я» и мира как Абсолюта. Первое и второе больше характерно для буддизма, третье и отчасти первое — для веданты. Понятия «сознание» и «недвойственность» так же совместимы, как «сухость» и «вода» или «дерево» и «железо». Contradictio in adjecto^[19] называется. Ведь все сознание и все его состояния покоится на двойственности субъекта и объекта! Так разве может сознание иметь какое-либо отношение к сознанию!

— Правильно, правильно! Это уже древние индийцы понимали.

— Древние индийцы-то понимали, а наши академики — нет!

— Сравнил божий дар с яичницей! Там ведь риши, мудрецы, были, а не директора институтов. Помнишь ты беседу Яджнявалкьи с Майтрейи из «Брихадараньяка упанишады»?^[20]

— В целом помню, но что конкретно ты имеешь в виду?

— Нет сознания после смерти, говорит Ядж-нявалкья, а его жена Майтрейи удивляется и просит пояснить. Яджнявалкья и объясняет ей, что сознание есть, только когда есть воспринимающий и воспринимаемое, а когда все есть лишь один сгусток познания, гносиса, и нет ни зрителя, ни зримого, — о каком сознании может идти речь?

— Верно! Вот и я об этом. И никакого картезианского театра! Слушай дальше. Но мы-то как раз исходим из того, что недвойственное сознание есть базовая и исходная форма сознания, вершина трансперсонального опыта и трансцендентальное условие всех других состояний сознания. Между тем опыт недвойственно-сти — это не опыт вообще. О каком опыте может идти речь, когда нет ни субъекта, ни объекта! Чей опыт-то? И вот что у нас получается: фундаментом сознания оказывается то, что сознанием не является!

— Браво! «Все три мира есть только сознание», — говорят буддисты-йогачарины^[21]. Но три мира есть сансара, феноменальный мир. Йога-чарины вовсе не говорят, что все вообще есть сознание, что нирвана есть сознание. Это не ви-джняна, различающее сознание, которое и есть собственно сознание, а джняна, недвойственный гносис. Без него сознания не может быть, но он все же не предполагает его наличие с необходимостью. Тут-то и происходит переход к учению «Трактата о пробуждении веры в Махаяну», где сансара, круговорот рождений-смертей, выводится из вторичного, иллюзорного и непросветленного аспекта самого недвойственного Абсолюта. То, что не есть сознание при определенных условиях — буддисты и ведантисты называют эти условия неведением, авидьей, — производит, тем не менее, сознание, которое отрицает потом само себя в практике йоги и обретении просветления. Вот какая диалектика получается!

— Ох, и взгрел бы тебя за эти рассуждения наш Лев Петрович! «Психология, психология и психология! И никакой философии!» Так ведь он говорит?

— Ну при чем здесь наши Великие Старцы Поднебесной? Ты лучше скажи: ты каббалу ведь знаешь?

Признаюсь, от этого вопроса меня просто потом прошибло, под ложечкой возникло ощущение пренеприятной пустоты, и дурное предчувствие, как говорится, возникло в сердце. С чего это Серега про каббалу заговорил? Ну дзэн там, сатори, кэнсё^[22], веданта…^[23] Или даосизм наконец. Но почему каббала?

— Ну знаю немножко, а что?

Тут Сергей одним глотком осушил очередной стакан с джином и швепсом, и его язык стал заметно заплетаться. Последнее время он начинал что-то слишком быстро пьянеть, что тоже несколько беспокоило меня — уж слишком опасный симптом у пьющего человека. С месяц тому назад мы были на дне рождения у одного институтского деятеля, так Сергей там заснул непробудным сном после трех рюмок водки и его еле добудились, когда пришла пора расходиться.

— Ты никогда не задумывался, почему в системе лурианской каббалы Бесконечный Свет вдруг возжелал творить, произвел сокращение, ушел из своего центра, образовав пустое пространство творения?

— Никогда не думал. Наверно, такова природа Света.

— Чудненько! А вот твой приятель Илья, которого я днями отвозил домой, рассказал мне, что каббалисты-саббатианцы считают, что отнюдь не весь Свет возжелал творить, что на этой почве в Абсолюте произошел настоящий раскол и Светы, предпочитавшие покой и недвойственность, восстали против нисхождения в сферу тварного. Значит, дело не просто в природе Света. Свет мог бы преспокойно пребывать в покое и самодостаточности, прости за неуклюжий каламбур.

— Так в чем же по твоему дело?

— А вот в чем. Все дело в желании самого Абсолюта освободить себя от корней зла, скрыто присутствующих в его природе в виде корней силы Строгого Суда. Эти корни должны быть сначала выявлены, показаны, продемонстрированы, наконец, чтобы можно было освободиться от них тем или иным способом. Абсолют должен как бы осознать эти корни, чтобы изжить их.

Значит, сам процесс творения как процесс упорядочения, ограничения и разграничения, — а все это — проявления силы Строгого Суда, даже структурирования, прости за позитивистские выражения, — является в то же самое время и процессом объективации корней потенциального зла. Поэтому можно сказать, что движущей силой процесса творения является тенденция, присущая самому Абсолюту: в его воле освободиться от потенциально злых корней Строгого Суда. Но этот процесс тесно связан с выявлением корней зла и их переводом из скрытого состояния в явное. Только наделяя действительным существованием силы Строгого Суда, Абсолют может освободиться от них или трансформировать их как свой объект в силы блага и святости. Недвойственность выделяет из себя двойственность, а потом снова интегрирует ее в себя. Все творение оказывается, метафорически говоря, своеобразным психоаналитическим сеансом Божественного Ума, освобождающим себя от угнездившихся в своем подсознании корней зла. Начало процесса творения есть сокращение, сжатие, с помощью которого в Боге высвобождается некое пространство, в пределах которого создается мир. Но любое сокращение или ограничение есть функция сил Строгого Суда и, в конечном итоге, зла. Следовательно, эти силы с необходимостью вовлекаются в творение, а это в свою очередь чревато появлением актуального зла. Подвожу итоги, — Сергей говорил слегка заплетающимся языком, но в стиле докладов на годичной сессии института. — Корни зла, как силы Строгого Суда, внутренне присущи, соприродны, самому Абсолюту, Свету, и содержатся в его глубинах. Процесс творения выявляет эти потенциальные корни зла. Выявление этих корней есть основание начала процесса творения через сокращение. Процесс творения есть изживание и исторжение из божественной природы элемента Строгого Суда — и, соответственно, зла — через его выявление, экспликацию и последующую ликвидацию в ходе божественного катарсиса. Однако Светы, лишенные воли к творению, восстают против этого акта интеграционной психотерапии Абсолюта как против бунта, мятежа против Него; для Творящих же Светов Нетворящие — мятежники, предпочитающие исходную неявленность Абсолюта как Deus Absconditus, Бога Сокровенного. Для Нетворящих Светов творение есть сатанинский акт, ибо он пробуждает дремлющее зло и делает его явным; для Творящих же Светов сатанинский принцип воплощают как раз их противники, ибо они препятствуют окончательному искоренению корней зла и санкционируют их присутствие в Абсолюте. Такие вот дела.