Битые козыри

— Неплохо, но слишком прозрачно и длинновато… Мы придумали другое: «Прополка».

— Пусть «Прополка», — не стал спорить Кокер. — Не возражаю.

Как и рассчитывал Боулз, Кокер уже забыл о связи своего юбилея со сроками операции и вопроса не повторил. Разъяснять ему сейчас подробности «Прополки» было бы трудно и преждевременно.

***

— Расшифровать первые слова, — рассказывала Минерва, — мне помогли голограммы других людей, тех, кто выступал по открытым каналам и давал нам возможность синхронно записывать их речи и изменения, происходившие в мозгу. Вот запись обсуждения в парламенте законопроекта о разоружении. Рядом стоят голограммы Пурзена и Кримена. Мы слышим их слова. Многие звучат одинаково, но попробуйте найти их графические отпечатки на голограммах и уловить сходство.

Как ни всматривались ученые, ничего похожего на рисунки отдельных слов найти не могли. На голограмме Пурзена мелькали искры импульсов. Откуда-то из глубины просвечивали контуры простейшего, видимо заимствованного, орнамента. По мере того как Пурзен, чеканя слово за словом, произносил свою речь, там же, в глубине, можно было заметить отдельные — то совсем слабые, то более яркие — вспышки. Никакой последовательности и связи со звучавшими словами ухватить не удавалось. Старыми знакомыми выглядели только яркие всплески эмоций.

— Где же рисунки слов, о которых ты говорила?

— Я пришла к выводу, что их вообще нет, — уверенно ответила Минерва. — Рисунки образуют не отдельные слова, а выражаемые ими мысли. Мы видим более или менее сложные линейные композиции, только когда сложилось умозаключение. От каждого слова в нее входит лишь та частица его значения, которая показалась говорящему наиболее подходящей. Но вы уже знаете, что смысл слова — величина не постоянная, зависящая от многих преходящих условий. Определить, какая частица использована, очень трудно. Часто ее просто придумывают, не разобравшись в подлинном содержании слова то ли по невежеству, то ли по злому умыслу. Наглядное тому доказательство — голограмма Пурзена. Он часто произносит слова: «свобода», «демократия», «цивилизация». Но никаких следов на уровне его Инта они не оставляют. Эти слова для Пурзена ничего не значат. Он использует их как готовые звуковые штампы с одной целью: воздействовать на своих слушателей — вызвать у них нужные эмоции. Но некоторые слова непосредственно связаны с орнаментом, отражающим его мысли. Вспышки, возникающие на его линиях, — это и есть следы слов, а точнее — следы тех значений, которые вкладывает в слова Пурзен.

— Но все вспышки похожи одна на другую. Неужели они могут помочь разобраться в мыслях? — недоуменно спросил Лайт.

— Для этого пришлось создать специальную аппаратуру, классифицирующую вспышки по их интенсивности, продолжительности и месту появления. И кой-чего мы добились. Иначе я не пригласила бы вас на этот-сеанс. Пурзен часто произносит слово «война». Проследите…

Минерва несколько раз воспроизвела фрагменты голограммы, сопутствующие этому слову, и они увидели яркую вспышку, повторявшуюся в одной и той же точке.

— Это слово Пурзен произносит, вкладывая в него совершенно определенный смысл — возмездие, предотвращение какой-то другой еще большей опасности, обязательная победа и связанные с ней выгоды. Точно определить значение помогает параллельный анализ сопровождающих эмоций. Сравните с тем, что происходит на голограмме Кримена, когда он произносит то же слово. В его мыслях оно также занимает прочное место. Но по эмоциональному фону можно с уверенностью сказать, что для него «война» имеет совсем другое значение: катастрофа, неизбежная гибель. Теперь поставим рядом голограммы Пурзена и Боулза.

Минерва выбрала фрагменты двух голограмм и продемонстрировала их в замедленном темпе. Теперь уже Лайт и Милз отчетливо увидели, как совпадают вспышки, возникающие у Пурзена при слове «война», с теми, которыми была разукрашена голограмма Боулза во время разговора с Кокером. Абсолютно одинаковыми были не только краски, но даже оттенки сопутствующих эмоций.

— Вот одно из слов, которое лежит в основе решения, принятого Боулзом и одобренного Кокером, — заключила Минерва. — Это слово — «война».

Наступила тишина. Длительная, тяжелая тишина, которая повисает, когда люди неожиданно умолкают, каждый в одиночку переживая страшную весть.

— Поставь их еще раз рядом, — попросил Лайт, словно надеясь найти ошибку.

Но чем дольше они смотрели и сравнивали, тем неопровержимей становился вывод Минервы.

— И это единственное слово, которое ты прочитала? — спросил Милз.

— С полной уверенностью пока одно. Достоверными считаю еще названные Боулзом цифры. Слова, которыми цифры обозначаются, дают наиболее стойкие импульсы — единицу всегда можно отличить от нуля. Они тоже включены в фундамент решения, но что они означают, не знаю.

— Назови.

— «Два», А потом, видимо, уточнено: «Один, десять, шестнадцать».

— Очень странно.

— Война, — повторил Лайт, — Ты уверена?

— Да.

— Это ужасно, Бобби! — повернулся Лайт к Милзу.

— А как же с инстинктом эгоцентризма, с личным самосохранением? — спросил Милз у Минервы. — Ведь война — это их собственная гибель. Кто-кто, а Боулз отлично должен понимать, что такое современная война.

— Все дело в изуродованных эмоциях. Когда они перерождаются до такой степени, как у Боулза или Кокера, направление мысли приобретает маниакальный характер. Механизм прогноза начинает создавать иллюзии. Так было всегда со всеми завоевателями. Боулз потерял способность реально оценивать последствия своих поступков. Опасность для себя ими преуменьшается, а уверенность в победе преувеличивается.

— Неужели нельзя доводами рассудка, расчетами, фактами пробиться к их разуму и заставить одуматься? — допытывался Лайт.

— Исключено. Эту ошибку совершали все великие утописты. Они надеялись, что разумными словами можно пересилить уродливые эмоции, которые расцветают в уродливом обществе. Перерождение Инса приобрело необратимый характер. Даже если бы удалось внушить Боулзу тень сомнения в успехе и мысль о возможности поражения, он все равно пошел бы на риск. Корни ненависти и враждебности так глубоки, что ничто не может заставить ни Боулза, ни Кокера признать свое поражение. История знает не мало таких примеров. Обреченные на гибель делают все, чтобы вместе с собой взорвать весь мир. А сможет ли это сделать Боулз… Это уже зависит от реальных средств, которыми он располагает.