Отступник

Впрочем, я полагаю, для степной полосы лучше говорить не опиум, а марихуана.

Поверь, мой чекистский друг Роман Светин, религия — это не только наркотик. Вспоминая того же самого классика, но абзацем выше, я тебе говорю: религия

—

Засим позволь откланяться. Твой нелюбимый шурин

Ян Заквасский.

P.S. Извини, кроме ОЗК и жратвы украду еще скрипку, должен же я иметь при себе оружие».

Роман отложил письмо, посмотрел на горящие свечи.

«Трепло, конечно, — подумал правитель. — Но ведь если отбросить шелуху, всю эту интеллигентскую рисовку и дешевое самолюбование, то Яшка не таким уж и психом был».

Действительно, религии для масс в Лакедемоне не было. Людей тупо забавляли работать под страхом смерти, оставляли без вздоха в бессердечном мире. Раб без иллюзий понимает, что он раб навечно.

В свое время церковь превратили в Храм Славы для того, чтобы занять чем-то лакедемонских гражданок, ведь им не положено было работать.

Вот жрицы и крутились сами с собой, придумывали какие-то молитвы и обряды. Потом в храме стали проводиться брачные церемонии. В мужской лексикон проникла фраза «священные воды Миуса». Однако всего этого было решительно мало. Крестьяне и рабы оставались без религиозной опеки. Нужно было срочно создавать опиум для народа. А значит, надо подумать о еще одной реформе — церковной, и конечно же, Антон опять будет против!

И Роман вдруг представил, как было бы здорово, если бы и Антон, и весь отряд вообще не вернулись из похода. Да, конечно, очень жаль тридцати с лишним воинов, это огромная потеря для Лакедемона, но в то же время, не такая уж большая плата за реформы без распрей, крови и насилия. Можно было бы сделать должность царя ненаследственной, ведь один из правителей вместе со своим сыном погиб бы, а второй — бесплоден. Выбрали из перспективных юношей кого поумнее, дали бы соответствующе воспитание... А на место Антона поставить бы Степана Быкова. Прекрасный соправитель и, главное, абсолютно управляемая фигура. Алёна Третья ушла бы из борделя и поселилась бы вместе с новым царем. А бывший журналист Глеб Словоблуд — отличная кандидатура на должность Первосвященника, несущего идею новой религии (которую сам же и придумает) в массы. И, конечно, немедленно отменить ритуальные убийства неполноценных детей. И всем, абсолютно всем начать принимать лекарства против радиации. Женька Долговяз, умный, толковый, боясь за своих детей, никуда бы не делся и таскал бы для всего Лакедемона этот порошок. И что с того, что дети будут рождаться с кошачьими зрачками? Главное ведь воспитание, преданность государству и стремление к цели, а не какая-то там мифическая «чистота» крови.

Царь тяжело вздохнул, поднялся со стула, посмотрел в окно. Все это было бы так легко осуществимо при условии гибели отряда...

Но мечтать не вредно. А сейчас нужно идти спать, ибо завтра много дел, завтра может вернуться царь Антон. И никто не знает, что будет послезавтра.

―

Никто не знает, что будет завтра, — бормотал вполголоса Игорь, зажигая фитилек в масляном светильнике. — Может, сволочь Орлов уже посажен на кол дикарями в Таганроге? О, хоть бы так и случилось! Я бы тогда поверил в бога!

Инспектор вывернул карманы и на стол, тускло блеснув краем, упал металлический квадратик. После очередного посещения борделя остался всего лишь один трудодень. «Проститутки в долг не верят, и занять в этом проститутском Лакедемоне не у кого... Развлечений ноль, хоть в петлю полезай. Придется рассчитывать только на тетрадь...»

Игорь сел на стул и, с пронзительным скрипом пододвинув его к столу взял в руку перо, проверил на пальце — хорошо ли заточено и обмакнул в чернильницу.

«В общем, читал я до самой поздней ночи. Не скажу, что было неинтересно, не скажу, что слова моего «друга» ввергли меня в отвращение, не скажу, что они меня возмутили. Однако спать я лег с тревожным сердцем. И не зря. Потому что на следующий день случилась война», —

прочитал он написанные недавно слова.

«Проклятая луна, это все проклятая луна и проклятые люди...» — приговаривал он, шаркая пером по старой бумаге.

Однако вскоре инспектор забыл о полнолунии, рука как заведенная вычерчивала закорючки, а Игорь погрузился в далекое для всех, но для него бесконечно близкое прошлое.

«Когда все началось, я находился на аэродроме. Взвыла сирена. Поступил приказ на построение. В моей роте почти половина личного состава находилась в увольнении. То же самое касалось и остальных подразделений. В этой суматохе удалось выяснить немного. Говорили, что Москва, Петербург, Ростов и прочие крупные города подверглись ядерной бомбардировке. Один из радистов сказал, что на Таганрог тоже шли две боеголовки, но одна взорвалась севернее, а другая в Азовском море, что вызвало пятиметровую приливную волну, накрывшую набережную. Где-то краем уха я услышал, что над городом разорвался странный фугас неизвестного типа. Это могло быть что-то из бактериологической дряни, однако никто ничего точно не знал. Связь с внешним миром прервалась. Мы оказались в состоянии полнейшего информационного вакуума. На взлетной полосе стояли несколько сотен человек и ждали неизвестно чего.

Вдруг к строю вэдэвэшников подъехал большой джип с тонированными окнами. Из машины вышли трое: капитан Орлов, старший прапорщик Руденко и мой друг Анатолий Алфераки. Я сразу забыл о том, где нахожусь, покинув строй. Меня никто и не пытался остановить. Тем временем Орлов заспорил о чем-то с командиром десантной роты майором Лукиным, а затем выстрелил ему в голову. Шокированный таким поворотом событий я застыл на месте. Между тем убийца принялся выкрикивать перед ошалевшими бойцами слегка путаную речь о том, что Родина кончилась, что теперь наступают новые времена, где все будет совсем по-иному, что всем не выжить и нужно сплотиться сильнейшим, чтобы защитить хоть какую-то территорию от будущего хаоса и беспредела.

Какой-то офицер вышел из строя, заявив о верности присяге и долге перед Родиной, и Алфераки, мой лучший друг, заорал, что все, кто не согласен, могут идти куда пожелают, но на припасы и оружие пусть не рассчитывают. В ответ офицер назвал их «дерьмом собачьим» и спустя две секунды был убит. Тут же началась пальба. Кто-то принял сторону Орлова и компании, кто-то был против них, а кто-то оказался просто на пути шальных пуль. Люди расстреливали друг друга с остервенением в упор. Жуткое помешательство накрыло всех. Впрочем, это не должно удивлять: все были испуганы до жути внезапно начавшейся войной, к которой, несмотря на многочисленные учения, оказались совершенно не готовы.

Когда все кончилось, на взлетной полосе осталось несколько десятков трупов. Сторонники нового порядка победили. Пока шла бойня, я стоял как вкопанный. Мне не повезло. Никто случайно не попал в меня, не заставил остановиться сердце, не погасил разум. Я стал свидетелем превращения людей в тех, кем они являлись всегда, — в кровожадных упырей. Это произошло за какие-то жалкие пять минут, как в фильмах про оборотней. Только это было не в страшном кино, а в жизни.

А потом мой взгляд пересекся с взглядом Алфераки. Он подошел ко мне и сказал:

― Как хорошо, что ты здесь.

― Что вы тут натворили? — спросил я не своим голосом.

А он ответил: