Рапсодия гнева

– Это со всех сторон хорошо, – одобрительно кивнул Саша. – Но если тебя вдруг возьмут за задницу, то на крышке от выварки есть твои пальцы. Доказать причастность к убийству будет легче, чем Джеку сдать экзамен по юниксу.

Саша встал, прошел на кухню и долил горячей воды в кружку. Зачем-то понюхал, бросил туда заварной пакетик.

– Да, самое главное! – сказал он, размешивая сахар в не очень горячей воде. – Без моей команды не делать ничего. Ничего, вы меня поняли? – Все трое молча кивнули.

– Но если юсовцы отчебучат что-то из ряда вон выходящее, если они действительно решатся на оккупацию, то… Блин… Будем оказывать сопротивление.

– Партизанский отряд имени Неуловимых Мстителей? – усмехнулся Джек.

– Тебе бы только поржать, – покачал головой Саша. – Ладно. Сейчас надо сделать вот что. У меня дома лежит одна оч-чень важная вещица. В кладовке рюкзачок такой старый. Уверен, что менты от меня подобной наглости не ждут и дом пасти еще не отправились. Сейчас наверняка проводят розыскные мероприятия по горячим следам – вокзалы, стоянки такси, катера. Туда с вашими московскими паспортами соваться не стоит. Джеки, знаешь короткую дорогу ко мне через парк?

– Вспомню.

– Хорошо. Подойдешь к дому со стороны подъезда и глянешь на мой балкон. Если старое полотенце висит, как висело, можешь позвонить Маринке и попросить выкинуть мусор, лежащий в кладовке. Понял? Сразу беги к контейнеру у станции «Скорой помощи», она выкинет туда. Заберешь мешок и пойдешь обратно длинной дорогой через балку, где гаражи.

– Ясно.

– Давай дуй. – Саша отхлебнул из кружки и со вздохом сел на диван. – Все равно бы когда-нибудь началось. Но при нынешних раскладах, я думаю, лучше раньше, чем позже. Такую болячку, как юсовцы, запускать нельзя.

– Поубивают нас всех… – хмуро буркнул Японец, когда Джек исчез во дворе. – А еще быстрее пересадят. Бли-и-ин… Куда я ввязался… Ну и урод же ты, Саша, вот что я тебе скажу. На какого хрена впутал меня в эту дрянь?

– Я впутал? – искренне удивился Фролов. – Я?! Ты хоть подумал, что сказал? Это я тебе всунул винтовку и велел гасить народ?

– А зачем учил стрелять?

– Дурак ты, – как-то сразу успокоился Саша. – Я просто ничему больше не мог тебя научить. Но на самом деле не важно, чему учиться – хоть рукоделию, хоть стрельбе. Любая наука требует самодисциплины и веры в себя. Как раз того, чего тебе так не хватало.

– Ага… Теперь как раз хватило. – У Японца явно начиналась истерика, только присутствие Тани удерживало от откровенных слез. – Теперь нас всех переловят и посадят на кичу. Блин, сколько раз я говорил, что любой герой всегда проклянет собственное геройство!

– Так это не герой проклянет, а тварь дрожащая вроде тебя в нынешнем состоянии, – презрительно скривился Саша. – Это все равно как зарекаться пить с похмелья.

– Да уж помолчал бы! – Японец так завелся, что встал со стула и нервно прошелся по комнате. – Что ты тут плел… Про исполнение желаний, про хозяев собственной жизни… Ну и что теперь делать? Сидеть, как барсуки в норе?

Фролов спокойно допил чай, поставил кружку на стол. На вокзале яростно свистнул поезд, стекла отдались чуть заметным звоном.

– Дурак ты, – тихо повторил Саша. – Ну и хрен с тобой. Живи как знаешь. Хотя, видят боги, я тебе раз десять предлагал смотаться отсюда к маменьке в Москву. Не захотел.

Японец подошел к окну и хмуро уставился на залитый солнцем двор.

– А знаешь, почему не захотел? – Фролов и не думал сдавать позиции. – Потому что самому надоело быть амебой, которая ничего, ровным счетом ничего в этой жизни не сделала. Ты понял, что можно жить иначе, захотел так пожить. Как в книгах. Да? Это ведь как вино, я знаю. Первые успехи, первые победы. Вот ты и напился допьяна новым ощущением мира, а теперь у тебя жуткая похмелюга.

Японец молчал, Таня смотрела на него с жалостью.

– Ты знаешь, что прав. Ты знаешь, что в собственных мечтах поступил бы так же, – напористо продолжал Саша.

– Так то в мечтах! – на полуслове оборвал его Женька. – В мечтах можно все, что угодно… А в жизни всё это…

– Больно? – так же резко вставил слово Фролов. – Больно, да? Так вот тем герой и отличается от размазни, что может отстаивать собственные моральные принципы, несмотря на вот эту самую боль. И знаешь, совсем нет разницы, зло ты творишь или добро. Веришь? Существуют и положительные герои, и отрицательные. Просто я по одну сторону, кто-то другой по другую. Каждый из нас выбрал знамя. И если мы столкнулись, значит, наши силы во многом равны, иначе он раздавил бы меня, даже не заметил бы. Или я его.

Саша почему-то подошел к столу, взял пистолет и, забросив его в черный непрозрачный пакет, валявшийся в углу, положил на диван рядом с собой.

– Ты победил, между прочим. – Он немного сбавил эмоциональный напор. – Не просто убил, а именно победил. Теперь юсовцы заведутся и всему миру покажут свои клыки, не прикрытые лучезарными улыбочками. Ты победил, не я. Но только дураки говорят о сладости побед. Лишь мелочные победы бывают сладкими, а настоящие, большие победы вроде твоей всегда оставляют в душе пустоту.

Японец не выдержал – на его глазах затрепетали первые слезы.

– Я даже скажу, почему победил ты, а не я. – В голосе Фролова послышались явственные нотки грусти. – Потому что тобой руководили любовь и жалость к этой вот девочке, а не ненависть, как мной. Ты так и не стал той частью Зла, которая необходима для торжества Добра. Ты просто остался Добром. Да, стал сильнее, ответственнее… Но я остался солдатом, а ты человеком. – Саша глубоко вздохнул и добавил: – Из таких, как я, получаются снайперы, а из таких, как ты… корректировщики.

Японец чуть сильнее ссутулил плечи.

– Не хочу я никем становиться. Хочу быть собой. А сам я – пустое место… Вот и все. Жаль, что ты убрал пистолет. Мне бы как раз хватило одного патрона. Башку себе снести.

– Романтик… – Саша безнадежно махнул рукой, встал с дивана и прихватил пакет с пистолетом. – Вся твоя беда в том, что понавыдумывал ты себе всяких романтических красот и теперь мучаешься, оттого что с реальной жизнью они не имеют ничего общего. Тебе небось казалось, что после убийства будешь чувствовать себя гордым мстителем? Почувствовал? Добро пожаловать в реальную жизнь… рядовой.

– Иди ты, – еле слышно всхлипнул Женька.

– Ладно. Там у меня во времянке кой-какая одежда осталась, пойду переоденусь, а то на бомжару похож. Для особо одаренных повторяю – с Лагерной ни шагу.

15 ИЮНЯ. ПО СЛЕДУ

Жара протискивалась в кабинет через стекла и занавески, кондиционер захлебывался собственным гулом.

– Отправьте оперативную группу на место обнаружения брошенной машины, – говорил в телефонную трубку Владислав Петрович. – Можете без собаки, но тогда сами пойдете по следу. Ну так не задавайте идиотских вопросов! Да… Хорошо. Я и не думал, что он пойдет на вокзал. Поймите вы, наконец, что это не бомж и не восемнадцатилетний подросток. Это даже не матерый рецидивист. Это хуже. Читайте в ориентировке! У меня нет времени по десять раз разжевывать одно и то же! И еще. Обязательно пошлите группу захвата и наблюдения к его дому. Он уверен, что мы не будем действовать с такой элементарной простотой, поэтому запросто может туда сунуться. Все. Работайте.

Следователь недовольно бросил трубку на рычаг телефона, встал со стула и отпер сейф.

Груды бумаг. Груды. Но все это может пока подождать.

Он вынул из-под увесистых папок табельный «ПМ», достал из стола подмышечную кобуру рыжей кожи, надел, застегнул пистолет.

Глупо. Можно было бы взять хоть автомат, но все равно было бы глупо.

Почему-то именно сейчас, чувствуя уверенную тяжесть оружия, Владислав Петрович в полной мере осознал, что Сашу Фролова лучше иметь другом, чем врагом. Именно эта всегда успокаивавшая тяжесть сейчас удручала обреченной бессмысленностью.

Да, маловато людей в группах захвата… Маловато. Но если добавить еще – засмеют. И так на каждом участке почти по десять человек: пять собровцев, по двое из «Беркута», участковый района и его помощник. Пришлось доказывать Деду, что на такого человека, как Фролов, может оказаться мало и десяти. Так что выпросить больше работников все равно не получится. Значит, надо не числом, а умением. Переиграть его надо, вот что.