Отступление

      От досады прапорщик замолк. Лишь в нестерпимом раздражении рефлекторно дернулась щека. Обдумывая ситуацию, Гуревич рефлекторно бросил взгляд на часы. Времени остается мало. Уже через час бригада подойдет к городу вплотную. Значит, нужно в ближайшие десять минут принимать решение.

      - Ясно, Иван Александрович, - искренне поблагодарил Добровольского Рустам. - Минут пять подумаю. Ты пока будь другом - предупреди наших, чтобы готовились. Так или иначе - все равно выступать.

      - Слушаюсь, командир, - кивнул прапорщик. Улыбнувшись напоследок чуть кривой, ироничной усмешкой, Добровольский подмигнул майору и растворился в ночи...

Глава 40

  Геверциони, Ильин, Лазарев. 02.05, 8 ноября 2046 г.

      Гуревич не знал, да и не мог знать, что не все так гладко в бригаде, как хочется думать. Хотя, ради справедливости следует признать: происходящее стало закономерным результатом событий последних дней. Началось достаточно буднично.

      Марш шел своим чередом: уставшие и продрогшие бойцы продолжали непреклонно продвигаться по заметенным снегом лесам. В эту холодную ноябрьскую стужу каждого согревала вера - в победу, в себя, в товарищей. И люди шли - ни единой жалобы, ни проявления слабости. Десантники словно забыли, что умеют уставать. А вслед за ними, кажется, потеряли эту память и члены экипажа. Медленно, но верно продвигалась вперед длинная колонна.

      Видя героизм, искреннюю самоотверженность бойцов, Геверциони никак не мог проявить слабость. За неимением лихого коня, генерал бодрым, твердым шагом вместе с большинством старших офицеров находился впереди. При всей очевидной наивности, жест производил должное впечатление. Десантники видели - не могли не видеть: их командир идет вместе со всеми, наравне - даром, что генерал, даром, что ГБ. Вообще за последние насыщенные бедами сутки память о принадлежности Геверциони к 'безопасности' как-то поблекла, истерлась. И, не смотря ни на что, постепенно сумел стать своим. Ну или почти своим. При этом Георгий не заигрывал с людьми, оставался ровно таким, как есть. Но при том не отсиживается в тепле, не закатывал капризов о транспорте.

      Бойцы явственно ощущали: Геверциони не делает вид, а действительно абсолютно искренне старается ни на шаг не отступить от нравственного идеала. Уж на что, а на такие вопросы чутье у армейского человека - будь здоров! Порой одного взгляда оказывается достаточно. И становится понятно - обезьянничает ли командир, заигрывая с подчиненными в популизм и демократию, или нет.

      Однако искренние начинания Геверциони не могли не повлечь закономерных последствий. Как и предупреждал Ильин, Георгий значительно переоценил свои возможности. Каждая тысяча и даже сотня метров постепенно превращались в каторгу, испытание. Вначале левую голень терзало давешнее онемение. Это в принципе было не особо страшно - скорее неприятно.

      Но после пришла боль: жгучая, пульсирующая. Каждый шаг отдавался маленьким взрывом, вспышкой в сознании. И притом онемение не только не прошло - наоборот, усилилось. Георгию казалось, что вместо ноги вынужден волочить то ли бревно, то ли замороженный кусок мяса.

      Сцепив зубы, Геверциони продолжал твердо вышагивать, как ни в чем не бывало. Так длилось какое-то время, но не могло - вечно. Каждый шаг давался всё тяжелее: нога наливалась свинцом, жар удушливой волной растекался по телу, набирал обороты лихорадящий озноб. И, как генерал не старался, момент развязки наступил.

      Внезапно Геверциони почувствовал, что не может оторвать левую ступню от земли. Сапог словно примерз. Но тело по инерции уже двигалось вперед. Пытаясь удержать равновесие, Георгий выбросил вперед руки с тростью. Но ничего не произошло. И руки уже не слушались приказов. Единственной реакцией стало едва заметное подрагивание.

      Время замедлилось - Геверциони ясно, абсолютно четко наблюдал, как мир вокруг резко уходит вверх и за спину. Доли секунд, показавшиеся Георгию минутами, он созерцал причудливую эволюцию, пока наконец с уколом острого отчаяния не понял, что это не сказочный сон, а простое падение.

      Почти сразу после жуткого прозрения последовал удар. Удивительно, но не было ни боли, ни холода. Геверциони просто ощутил волну дрожи, пробежавшую по телу. А следом опустилась тишина. Не обычная - звенящая тысячами невидимых струн, нет. Непробиваемая, вязкая, жуткая - словно мир вокруг оказался залит янтарем и Геверциони угодил в ловушку подобно мухе.

      Постепенно пропал и свет. Цвета разом выцвели, оставив лишь палитру из оттенков серого. И от границ зрения к центру стали сгущаться сумерки. Рябая чернота плотной поволокой окружала, убаюкивала. Пока наконец весь мин не сузился до размеров крохотной точки. Эта маленькая ослепительно белая звездочка на черном полотне - последнее, что запомнил Геверциони. Георгий уже не чувствовал ни боли, ни страха. Только слабая надежда продолжала упрямо теплится в слабо содрогающемся сердце. Геверциони понимал, что видит перед собой лишь отблески света, внезапно обретшего яркость на контрасте с подступившей слепотой. Но ему приятнее было считать последнее видение далекой серебряной звездой на выгоревшем небе...

      Со стороны происходящее определенно выглядело не так драматично. Кроме того, с точки зрения невольных очевидцев все случилось гораздо быстрее - почти мгновенно. Для них генерал, еще вот только что бодро вышагивающий на марше, внезапно споткнулся и безвольным кулем опрокинулся на снег лицом вперед. Лежащего на земле несколько раз передернуло жуткими приступами судорог, чуть ли не выворачивая наружу суставы. А затем Геверциони как-то разом обмяк, застыв без движения.

      Офицеры, преодолев замешательство, кто раньше - кто позже бросились на помощь. Первым подоспел Фурманов. Склонившись над генералом, полковник стремительно стянул перчатку, приложил ладонь к шейной артерии.

      - Что?! Что?! - наперебой, перекрикивая друг друга, возопили подоспевшие следом Чемезов с Лазаревым

      -Молчать! - зло рявкнул Фурманов в ответ. Офицеры, не ожидавшие подобного отпора, разом притихли. Невольно подтвердив главенство Юрия в данной ситуации, Роберту и Алексею Тихоновичу оставалось лишь молча наблюдать со стороны.

      Фурманову же в этот момент было абсолютно наплевать как на реакцию товарищей, так и на вообще происходящее вокруг. Превратившись в слух, Юрий с отчаянной, безумной надеждой ожидал биения сердца.

      'Хоть бы жив! - твердил про себя полковник словно заклинание. - Хоть бы! Хоть бы!'

      И надежда оказалась вознаграждена. Спустя несколько долгих, томительных секунд ожидания пальцы Юрия ощутили слабый удар. Отлегло! Оторвавшись от шеи Геверциони Фурманов отчаянно трясущейся рукой утер со лба внезапную испарину.

      Чуть придя в себя, полковник обрел и былую деловую хватку.

      - Кто-нибудь! Врача сюда! Быстрей! - крикнул Юрий в направлении замершего строя.

      - Ильин уже... - коротко ответил Чемезов.

      Коротко кивнув в знак одобрения, Фурманов вновь склонился к генералу. Аккуратно приподняв с земли за плечи, полковник переложил Геверциони головой себе на колени. При всех этих манипуляция Георгий не издал ни единого звука. Увы, ни единая черта так же не дрогнула. Только темно-карие глаза с расширившимися зрачками невидяще вглядывались в черноту неба.

      Выхватив из чехла на поясе мертвый карманный вычислитель, Фурманов поднес темный экран к лицу Геверциони. И вновь вздохнул с облегчением: на затертой блестящей поверхности экрана проступили слабые следы. А значит, что и сердце, и легкие работают.

      - Где там врач? - нетерпеливо бросил через плечо полковник.

      - Здесь! - донесся из темноты приглушенный выкрик.

      Обернувшись, Фурманов смутно разглядел надвигающиеся фигуры. Первым подоспел Ильин. Политрук бежал легко, свободно, словно и не было ни долгого марша, ни вороха прожитых лет за спиной. В руках же Иван Федорович небрежно держал огромные чемоданы. Следом едва держался полноватый майор-медик.