Наемники фортуны (сборник)

– Гав! Га-у-у! В-у-у!

Альбинос отпрыгнул, Разин скинул с плеча пулемет и, лязгнув затвором, прицелился.

– Стой! Не надо! Не стреляй! – заорал от ворот верзила.

Разин отступил на шаг и присмотрелся – перед ним корчился в грязи человек, невероятно худой, похожий на оживший скелет. Он был с ног до головы вывалян в грязи, на мослах болтались лохмотья, такие изодранные, что невозможно понять, чем они являлись в прошлой жизни, в прорехах виднелись синяки и ссадины, цепь тянулась за ошейником, и всякое движение одичавшего человека сопровождалось звоном.

– Гав! Гау-у-у-у! – вырывалось у него из горла.

Разин оттолкнул человека стволом, когда тот подобрался к нему совсем близко.

– И впрямь, стрелять не нужно, – заявил Альбинос. – Ты такого плевком убьешь, побереги патрон-то.

Привратник, тяжело топая сапожищами, подбежал и замахнулся дубиной.

– А ну, брысь!

Человек тут же заткнулся и, подбирая за собой волочащуюся цепь, пополз в конуру. Там затаился и притих. Верзила попросил:

– Вы уж не бейте его, ежели ночью по какой нужде выйти, а он облает. Это не мое дело, а хозяйкино, она не любит, когда его лупят. А так он не тронет, только шумит.

– Ну и порядочки, – произнес Разин, кладя пулемет на плечо.

– Уж такие. Хозяйка его бить не позволяет. Сама бьет, а другим не позволяет. В зале она, Картина. Обычно за стойкой торчит, сразу увидите, красная така из себя.

Дверь вела прямо в зал. Альбинос с Разиным прошли между столов, в зале было человек двадцать – сидели по двое, по трое, ели, пили, провожали вошедших ленивыми взглядами. Музыканты наигрывали что-то заунывное.

– Спокойно здесь, тихо, – заметил Альб. – Я думал, если при дверях такая собачка, в зале тоже что-то веселенькое.

– И хозяйка веселая, – Разин кивнул на стойку.

Альбинос посмотрел и мысленно согласился – тетка за стойкой была примечательная. Высокая, полная, в ярко-красном платье, ее фигура сразу привлекала внимание.

И лицо тоже. Лицо Картины было почти целиком скрыто гладко начесанными прядями, узкий просвет между локонов пересекали отчетливо заметные рубцы. Разин подошел к стойке, бухнул прикладом о пол, обхватив ручищами пулеметный ствол. Хозяйка едва глянула на него и уставилась на Альбиноса.

– Красавчик, – промурлыкала она. – Надолго к нам?

Разин придвинулся ближе, тихо сказал:

– Блажен брату Крипте привет передает. Он в Киеве шапку потерял, просит поискать.

Хозяйка тут же погрустнела.

– Редко такие славные бродяги к нам заглядывают, а если и появятся, так непременно по делу… Крипте все в точности передам. Желаете комнату снять? – Она положила на стойку ключ. – Что еще? Дурь, девочки? Или выпивку подать? Пиво у меня знатное.

Женщина облизнула кончиком языка изуродованные губы и улыбнулась Альбиносу:

– У меня все знатное, лучше во всем Киеве не сыщете.

Разин сгреб со стойки ключ, молча повернулся и потопал к лестнице.

– На втором этаже комната, окна во двор, – промурлыкала Картина, она обращалась к Альбу, который замешкался, поправляя лямки походных сумок на плечах. – Номер на ключе выбит, и на двери такой же.

– Разберусь, – отозвался на ходу Разин. – Музыкант, не спи! Давай за мной.

– Музыкант, значит. – Картина склонила голову набок, разглядывая Альбиноса. – Придешь ко мне, сыграешь на ночь?

Альбиноса хозяйка гостиницы вовсе не привлекала, но и обижать ее не хотелось. Он ответил:

– Может, в другой раз.

И пошел за Разиным.

– У меня теперь вся жизнь – в другой раз, – прошептала Картина совсем тихо, но Альб услышал. – Тот самыйраз уже в прошлом, а теперь все разы – другие.

Поднимаясь по лестнице, Разин заметил:

– И бабы к тебе липнут, и с Голосом ты столковался. Слушай, Музыкант, что я не так делаю? Нет, я не о бабах, не скалься, я с этой системой столковаться не могу. С Технотьмой с этой, некроз ей в программу.

– Да не знаю я, у меня само собой выходило. Только слова правильные подбирать нужно, а то, как ни скажи – в ответ: «неопределенность концепции» да «неопределенность концепции». Тупой Голос!

– Концепции-то у меня определенные, – Разин отыскал комнату с нужным номером и отпер. – Заходи, бросай вещи. Концепции в порядке. Мне говорит: «Недостаточно развита центральная нервная система носителя», рекомендует сменить.

– Чего сменить?

– Носителя, чего. А еще: «скорость обмена информацией ниже критических показателей». Непроходимость нервной системы, в общем.

– Сменить носителя, – повторил Альбинос, – это мы уже сделали. Эти штуки на тебе… в тебе… Тьфу! В общем, они у тебя, вот пусть на тебя все теперь охотятся, а с меня хватит. Завтра сходим на Майдан?

– Зачем?

– Самоход мне подыщем.

– То есть ты отваливаешь? Купишь самоход, и все?

– А что?

– Я думаю, Губерт мог бы многое рассказать…

– Это твои вопросы, Разин.

– Да, мои. Вот, к примеру, такой вопрос: почему ты лучший носитель сингулятора, чем я?

– Да, это вопрос… А что, этот твой Губерт в самом деле знает ответ? Точно?

– Точно одно: его можно об этом спросить. Воспользуйся случаем.

Альб подошел к окну, отпер раму и выглянул. Двор освещал пестрый свет, лившийся из пирамиды на крыше, среди разноцветных световых пятен очень хорошо выделялось красное платье Картины. Хозяйка гостиницы колотила ногой «собаку», человек на цепи тихонько подвывал и скулил. Когда ему удалось заползти в конуру, Картина подобрала длинную палку и несколько раз с силой сунула в проем. Раздался визг. Палка сломалась, женщина пригладила спадающие на щеки растрепавшиеся локоны и вернулась в дом.

* * *

Явился подручный Картины, велел передать: для них у хозяйки новости.

– Ладно, – кивнул Разин, – сейчас спустимся. Заодно и перекусить не помешает.

В зале все было по-прежнему, разве что людей за столами стало меньше.

Картина сообщила:

– О вас Крипте уже сказали. Он ответил: явится попозже. Он очень хочет встретиться, есть интерес. Но сейчас совет у них в Храме, важный. Потом у него какие-то дела, которые невозможно отложить, – так и велел передать. В общем, надеется, что вы его дождетесь. Очень сильно надеется.

Разин кивнул и спросил, как насчет пожрать? Хозяйка указала на столик в углу:

– Туда садитесь, сейчас подадут. Крипте тот стол нравится, там темно, никто не пялится, и к кухонным дверям близко, а через кухню можно уйти, если что.

Потянулось ожидание. Готовили в «Крещатике» отменно, но потом, когда перекусили, стало скучно. Альбинос то и дело ловил на себе заинтересованный взгляд Картины, ему было немного не по себе. Странная баба.

За соседним столом присели двое постояльцев с кувшином пива и кружками. Из разговора стало ясно, что один местный, киевский, а другой – его компаньон по торговой части. Разин угрюмо молчал, и Альбинос стал прислушиваться к их разговору.

– Откуда в Киеве некроз? – допытывался гость. – Сколь бываю у вас, никогда не случалось же!

– Монахи говорят, за грехи нам. Чтоб молились и ждали избавителя.

– Какого такого избавителя?

– А пес его знает, какого…

Покончив с пивом, соседи стали сговариваться насчет завтрашнего дня.

– Пойду я, – решил местный. – Не то стемнеет вовсе.

– Темноты боишься?

Киевлянин шутку не поддержал:

– Некроз по ночам из-под земли прет, да в разных местах, не ровен час не заметишь в темноте – и пропал. Так что пойду, пока дорогу видать. У нас нынче по темному народ из домов не выходит. Тяжкие времена настают, ох, тяжкие…

Далеко за полночь, когда за столами осталось с полдюжины постояльцев, в зал ввалились пятеро. Их вид никак не подходил к чистенькой гостинице – перемазанные, облепленные клочьями паутины, в изодранной одежде. К тому же у одного, рыжего, лицо было разбито – совсем недавно ему крепко досталось. Двое были в черных полурясах, и тот, что шагал сзади, – рослый, крепкий с виду, держал наготове карабин. Еще один был коренастым и смуглым, на лице темные очки. Голова его обмотана какими-то тряпками. Разин отвел взгляд и бросил Альбу: