Несносная Херктерент (СИ)

— Знаю-знаю, наши ученые ещё тогда потешались — у мирренов получалось, что наследник Императора, кстати, не правивший ни одного дня, прожил около ста пятидесяти лет, причем дети у него появились, когда ему было за сто тридцать.

— Мирренов такие мелочи в то время не волновали. Раз в их священных книгах указано, что раньше люди жили чуть ли не по тысяче лет, и только потом, за грехи, бог сократил сроки жизни, то почему бы сыну императора не прожить сто пятьдесят лет? Да ещё происходящему от благочестивого родителя.

Справедливости ради стоит сказать, что и у нас при Дине IV пытались вывести происхождение Дины I от боковой ветви Императорского дома.

Марина снова хихикнула. Сордар продолжает:

— Не понимаю я её. Ведь вполне реальные потомки Императорского Дома как раз в её времена жили.

— Как раз, последняя при ней умерла. А Дина почему-то решила, что зачем-то надо придумать себе такое происхождение для укрепления своего положения. Которое и так не шаталось.

— У великих людей свои причуды. Сама же знаешь, некоторые Великие Дома бесспорно ведут свое происхождение от знатных семей Погибшего Материка. А Дина, видать, не могла забыть, что Дину I кое-кто считал узурпатором и выскочкой. Сейчас, сама знаешь, вновь появились историки, выступающие с аналогичными заявлениями.

— Почему-то в предвоенные годы большинство этих историков были постоянными гостями в мирренском посольстве, а глава этой школы даже имеет Большую Золотую Медаль их Академии и лауреат премии имени Императора Тима I. Не верю я в такие совпадения.

— И в кого же ты такая сообразительная?

— Сама в себя, неповторимую. Научные журналы читаешь — буквально видно, как ученые мужи грызут друг дружку. Хотя сейчас, думаю, грызня пойдёт маленько потише: денежки от Тима-то тю-тю. Кстати, ученые эти словно забыли, что коллекция предметов с Погибшего Материка, собранная только в Историческом музее содержит раз в двадцать больше предметов, чем все мирренские коллекции.

— Зато миррены куда лучше нас умеют любую вещь продемонстрировать с самой выгодной стороны. Собственная история или музейные коллекции — не исключение. Сама знаешь, "Морская дева" из столичного музея — чуть ли не второй герб мирренов. Хотя сама статуя, пусть и материкового периода, всего лишь не очень хорошая, да к тому же повреждённая, копия. Это, кстати, сами миррены признают. Оригинал, причём значительно лучше сохранившийся — у нас. Причём даже не в Императорских музеях, а в Музее Истории Приморья, да и там в запасниках.

— Ну-ну, — протянула Марина, — мне эта статуя никогда не нравилась. Не пойму, что в ней миррены нашли.

— Если уже не первую сотню лет пишут, будто какая-то вещь прекрасна, как-то постесняешься говорить, если она тебе кажется безобразной…

— Если кто-то или что-то урод — то я прямо так и скажу. И плевать, что вокруг подумают.

— Это ты такая, а другие люди предпочтут соврать. Смелость и дерзость не всем присуща. Да и не все данные качества считают достоинством. "Морская дева" давным — давно включена в список мирренских национальных сокровищ и личных сокровищ династии. Писать что-либо плохое о вещах из этого списка — у мирренов как-то не принято.

— У нас-то ничего такого нет….

— А ну как же. Стоит твоей маме какого-нибудь художника или поэта похвалить. И как минимум, несколько лет, нигде ничего плохого про него не напишут. Художника ещё и заказами завалят. Причем, без разницы, умеет ли он рисовать.

Марина пытается изобразить надутую физиономию. Получается не очень. Говорит обиженно.

— Ей почему-то, в основном, такие и нравятся.

— Какие "такие"?

— Те, что рисовать не умеют. Я как-то раз на холсте три банки с краской взорвала. Получилось ничуть не хуже. Только на выставку почему-то не отправили. Что взрослые в этих цветных пятнах да квадратах находят?

Сордар усмехается.

— Я, наверное, недостаточно взрослый, ибо мне такое "художество" тоже не нравиться. Софи…

Марина корчит гримасу и продолжает:

— Знаю-знаю — рисует гораздо лучше. Ну, ничего, скоро вырастет, и это пройдёт.

— Не хотелось бы. — ответил Сордар, тут же получив от Марины метко запущенной шишкой по лбу.

Впрочем, и Марине от ответной шишки увернуться не удается.

— Сордар, подари мне на день рождения заряд Љ5 от орудия "Героя войны".

— Нет, сестрёнка, не могу.

— Почему? Сейчас же списывают часть флотских арсеналов.

— Я не спрашиваю, откуда ты узнала секретную информацию, но у трёх моих сослуживцев дети учатся вместе с тобой. И о твоих похождениях знает почти весь наш флот. Я не хочу подвергать риску быть разрушенной лучшую школу страны.

— И что же про меня пишут?

— Мальчишки пишут, что ты здорово дерёшься. Девчонки — что ты самая противная, злая и невоспитанная девочка школы. К тому же, ты жуткая зазнайка.

"Самую противную" Марина восприняла как комплимент.

— Ну, тогда прокати меня на торпедном катере.

— Это организую, но не раньше каникул и если в море не уйду. Но к турелям и аппаратам не подпущу. Тем более, у нас как раз новые торпеды испытывают.

Марина встрепенулась, и тут же сникла, печально вздохнув.

— Ну, спасибо и на этом.

Адмирал хохотнул.

— Сордар, а на "Владыке" главный калибр как раньше, проволочной конструкции, или что-то другое?

— Центробежное литье.

— Понятно…

— Вот уж никогда не думал, что сидя под луной, буду обсуждать с девочкой особенности конструкций орудий линкора.

— А что, разве есть более интересные темы?

— Какая же ты всё-таки ещё маленькая.

— Вообще-то, я прекрасно знаю, что полагается обсуждать такими… романтическими вечерами. Ты, я думаю, в свое время немало вечеров провел в подобной обстановке, но в значительно более приятном (на тот момент) обществе.

— И в кого ты такая язвочка?

— Сама в себя. Ну, так я права насчет вечеров?

— Права. Лет мне тогда было не сильно больше, чем тебе сейчас…

— Звали её…

— Обойдёшься!

— Обойдёшься… Странное имя.

— Марин…

— Чего?

— Язви поменьше, вот чего. Иначе…

— Что иначе?

— Иначе в ближайшие несколько лет вряд ли кто, кроме меня, согласится составить тебе компанию в посиделках под Луной.

— Сордар, я равнодушна к поэзии, хотя стишок хоть про кого сочинить могу. Плюс адекватно оцениваю достоинства и недостатки моей внешности. И прекрасно знаю свой социальный статус. Так что, если кто в школе начнёт восторгаться моей особой, то эта особа достаточно быстро проведёт ему не слишком сложную хирургическую операцию, после чего определённый орган уже никем и никогда не сможет восторгаться.

— Знаешь ли, Марина, далеко не над всеми вещами в природе, и даже в себе самом, мы властны. Мне тоже когда-то было столько же лет, сколько тебе, и я о девчонках был крайне невысокого мнения. Считал всех плаксами, ябедами и трусихами. Ну, а потом…

— И что было потом?

— Знаешь, Марина, кто-то из мудрецов сказал: "Только тем, кого кусала змея, стоит об этом друг с другом разговаривать". Моя весна уже давно позади. Твоей ещё только предстоит начаться.

— Опять ждать чего-то…

Глава 10. Прогулка в столицу

Марина злится на всех. Во всей этой предпраздничной суете она чувствует себя до невозможности чужой. Суета вокруг — словно не для неё. Ехать со всеми заказывать платья — и хочется, и страшно. Точно кто-нибудь над чем-нибудь посмеётся. Хотя бы над ростом, или странным цветом глаз. Конечно, можно с утра пораньше самой направиться в столицу — до вечера её никто не хватится, а она сумеет вернуться. Деньги у Марины есть — при всех реальных и придуманных Мариной недостатках, где какой бал важный для неё или дочерей должен произойти, Кэретта никогда не забудет. На днях Марину отыскал посыльный из "Дворца Грёз" и под расписку (а как же иначе, Кэретта никому не доверяет, и любого служащего во дворце считает потенциальным вором) передал запечатанный четырьмя печатями красного сургуча по углам и одной белого с вензелем императрицы пакет.