Мир пауков. Маг и Страна Призраков

Секунду спустя Найл ощутил в голове странное, почти на болевом пороге, высокое посвистывание в сопровождении сухого, тоже неприятного треска, от которого хотелось поморщиться. Прошло немного времени, прежде чем Найл понял: с ним пытаются установить контакт, только вот мысль находится как бы на другой волне.

Превозмогая дискомфорт, Найл сиплым голосом спросил:

— Ты можешь говорить?

Ответом была внезапная перемена окраса с зеленого па мерцающий коричневый, что Найл инстинктивно истолковал как выражение отчаяния. Открылось отверстие в огромном лбу. При этом оттуда хлынул звук столь громкий, что у Найла как будто заложило уши. Этот звуковой напор можно было сравнить разве что с высоким шумом ветра в купах деревьев. А так как извлечь нечто подобное по громкости никакому зеву не под силу, то напрашивался вывод: здесь не обходится без телепатии. Либо этот крик полностью чудится Найлу, либо он усилен мозгом незнакомца.

Тут до Найла дошло, что они уже не одни. Из густеющего сумрака выбралось с полдюжины таких же существ, которые смотрели на нежданного гостя с нескрываемым интересом. Они тоже были полупрозрачны и то и дело исчезали, частично или почти полностью. Найл интуитивно понимал, что первый из его новых знакомых выказывает исключительное почтение уже тем, что старается удерживаться «наяву», а не впадает в естественное для себя состояние прозрачности.

Было ясно, что существо пытается разговаривать, но на некоем запредельно чужом, недоступном людскому восприятию языке. С мозгом Найла периодически что–то происходило: в ушибленной голове то и дело стреляли спазмы, а в ушах возникало глухое гудение.

Он пытался передавать мыслительные образы, как при общении с пауками. Это вызывало продолжительные паузы, словно прозрачные существа пытались вникнуть в то, что Найл им говорит, — несомненно, все незнакомцы пребывали меж собой в непрерывном контакте. Затем в голове начинало гудеть, но на слегка иной ноте, будто бы существа экспериментировали, пытаясь звучать более доходчиво.

Что озадачивало (и слегка обескураживало), так это явное отсутствие более глубинного уровня обмена информацией. Когда между собой общаются люди, создается особая атмосфера — каждый ожидает дальнейших слов от собеседника. И только если участники разговора враждуют, атмосфера «вслушивания» отсутствует; это можно объяснить неприязнью или подозрительностью. В данном же случае «вслушивания» не было вовсе; возможно, эти желеобразные создания были просто одушевленными механизмами.

Даже с пауками и жуками–бомбардирами Найл достаточно быстро освоил ощущение чуткой готовности к контакту, что тоже сродни слушанию. Должно быть, эти полупрозрачные создания нисколько не похожи на те формы жизни, с которыми ему доводилось сталкиваться.

Очередной сопровождаемый гулом спазм оказался таким болезненным, что Найл, судорожно вздохнув, уткнул лицо в ладони. На затылке проступила влага — он сообразил, что опять засочилась кровь.

Существо отреагировало незамедлительно, жестами призывая Найла встать. Он так и сделал — осторожно, побаиваясь очередного спазма, — и прислонился к дерену. По–прежнему одолевал соблазн потереть глаза: силуэты вокруг так и мерцали, поминутно возникая в поле зрения и снова теряясь. Видимо, это отчасти из–за того, что они перенимают цвета предметов, находящихся сзади: деревьев, кустов, даже гаснущего неба. Подумать только, хамелеоны–гуманоиды!

Первый из них (теперь Найл не сомневался, что это вожак) повернулся и стал смещаться в сумрак подлеска. Найл нетвердой походкой тронулся следом, но почти тут же, запнувшись о корень, упал на четвереньки. Пока поднимался, все уже скрылись из виду. Пронзила тревожная мысль, что его бросили. Поэтому было донельзя приятно увидеть, что старший его дожидается, едва различимый на темно–зеленом фоне.

Словно бы осознав взволнованность гостя, спустя мгновение «хамелеон» начал менять цвет — сперва на более светлый оттенок зеленого, затем на желтый, отчего стал виден вполне ясно. Перемещаясь среди деревьев, он еще и менял форму, подобно огоньку свечи. Кстати, вот что странно. Если человек–хамелеон способен считывать мысли, то почему не улавливает их, когда пытаешься с ним связаться телепатически? Ответ напрашивался: уяснять они не могут именно мысли. Иное дело эмоции — тревога или облегчение.

Пробираться по чащобе, особенно в теперешнем состоянии, было не так–то просто. Даром что провожатый двигался не быстро, земля под ногами была неровной. То и дело Найл спотыкался о корни и сломанные ветви (видимо, по лесу пронеслась буря) или скользил по наносам палой листвы. Голову по–прежнему сдавливало, а когда по затылку заехала невзначай отогнутая ветка, опять пошла кровь.

Но прежде чем Найла покинули последние силы, он выбрался на просторную поляну, где посередине лежал громадный, обвитый плющом древесный ствол с растопыренными корневищами, точно щупальца у какого–нибудь монстра. Здесь ненадолго остановились, и Найл рад был присесть на корень, чтобы хоть как–то восстановить силы.

За поляной путь пошел вверх. С полсотни метров приходилось буквально продираться через подлесок. И все это время впереди, помаргивая, светился яркой свечой силуэт — как нельзя кстати, учитывая, что уже совсем стемнело. Неожиданно он остановился, повернулся и жестом поманил к себе, а затем, пригнувшись, нырнул в какой–то завал и скрылся. Найл, пробравшись осторожно следом, оказался в низехоньком ходу, где к тому же ни зги не видно. Хотя, приглядевшись, он различил неяркий свет; «хамелеон», согнувшись в три погибели, по–прежнему двигался впереди.

Дождавшись, когда он выпрямится, Найл последовал его примеру. Теперь можно было идти в полный рост. Впрочем, проход был узковатым, а в одном месте пришлось спускаться по неровным ступеням — судя по всему, естественным углублениям в породе. Поскользнувшись и в очередной раз шлепнувшись, Найл лишь сокрушенно подумал о фонарике, лежащем где–то на дне реки.

Путь на ощупь пролегал через подземный ход, стены которого были частично из камня, частично из грунта. Земляным был и жесткий пол.

Вскоре проход расширился; во всяком случае, руками до стен уже не дотянешься. Выше стал и потолок — видимо, они вошли в какую–то пещеру. Догадка подтвердилась, когда под ногами зашелестела сухая листва. Улучшилась и видимость: свечение человека–хамелеона можно было уже сравнить с полной луной, озаряющей невысокое помещение, которое заканчивалось покатой стеной из скальной породы. Длившееся считаные секунды желтоватое сияние так же неожиданно погасло; воцарилась непроглядная тьма. Очевидно, это произошло не без цели: хозяевам хотелось, чтобы гость освоился с местом.

В этой темноте Найл сел, прислонясь к стене, покрытой, как оказалось, толстым слоем бархатистого влажноватого мха. Было невыразимо приятно дать отдых занемевшим ногам. Хотя сидеть на холоде, в намокшей одежде удовольствия было мало, да и усталость давала о себе знать.

Так Найл безропотно просидел минут двадцать, согреваясь собственным теплом и чувствуя, как боль постепенно отливает от головы. Тут кто–то тронул его за плечо, вслед за чем втиснул в руки каменный сосуд — что–то вроде кувшина без ручек. Этот же невидимый спутник, приподняв посудину, коснулся ею губ Найла — дескать, пей. Тот, накренив кувшин, пригубил водянистой жидкости с легким привкусом земли. Там плавали былинки; должно быть, это влага с точащихся каплями мшистых стен. Хотелось не только есть, но и пить, поэтому Найл приложился как следует.

Дело обернулось не просто утоленной жаждой. Тьма вскоре сделалась не такой уж и непроницаемой. От стен теперь исходил неверный зеленоватый свет, в котором отчетливо виднелись все, кто находился в пещере. Здешние обитатели тоже слегка флюоресцировали. Более того, они утратили свою обычную прозрачность и смотрелись вполне осязаемо (видимо, чувствуя себя на своей территории в безопасности, они не видели надобности и в самой прозрачности). Несколько зловещим казалось то, что по пещере они перемещаются в полной тишине.