Фаранг (Дилогия)

— Вот, блин…

Витька представил, как снова будет плакать над свежими алыми рубцами Катя, и скуксился — слёз любимой он органически не переносил.

— Ладно, народ, велено эту дуру отсюда убрать, — Егоров пнул босой ногой чёрную колоду, — значит, будем убирать. Эй, как тебя… Зак. Иди сюда — знакомиться будем.

При ближайшем детальном рассмотрении пушка оказалась вовсе не пушкой. Петро Олексадрович, задумчиво почесав макушку, заявил, что 'эта бандура' больше смахивает на гигантскую мину направленного взрыва. Зак, выплюнув из разбитого рта ещё один зуб, подтвердил, что именно такую штуку он и мастерил.

— Порох бирманцам известен. Они им ракеты начиняют и фейерверки устраивают. Да и ракеты то те — примитивные.

Лётчик пренебрежительно скривился.

— Со свистульками. Только дикарей и пугать. Да и то — действует это лишь на самых отсталых и только один раз.

Для того, чтобы выбраться из рабства, Закари Яблонски предложил полковнику Аун Тану свои мозги. К сожалению, руками англичанин работать не умел, а компас, секстан и прочие навигационные инструменты, устройство которых он помнил, бирманцы знали и без него. Тогда, увидев запуск пороховой ракетки, лётчик заявил, что сможет сделать мощное оружие, способное убить разом множество врагов.

— Они мне выделили рабочих и дерево. И я это сделал. Простите, парни. Я не думал, что он применит её против землян.

— Ладно, проехали…

— What?

Витька кивнул мужикам и, крякнув от натуги, попробовал приподнять край колоды. Деревянный ящик даже не пошевелился!

— Как же они её сюда пёрли?

Егоров покачал головой. Израненные неандертальцы приволокли сюда уже заряженные колоды. Камни размером с кулак, которыми они были начинены, в изобилии валялись по всей территории посёлка.

Созданные Заком устройства выглядели совсем просто. В длину чуть больше двух метров, в ширину — полтора и примерно сантиметров пятьдесят в высоту. Собраны они были из двух толстых плах железного дерева, каждое по пятнадцать сантиметров в толщину. Прорезь, откуда собственно и происходил выстрел каменной картечью, шёл по длинной стороне ящика. А для того, чтобы пушку не разорвало, Зак обмотал колоду несколькими слоями кожаных ремней.

— Кожа мокрая была. Как высохла — затянула всё очень плотно. Я думал — выдержит…

Мина выстрела не выдержала. Обе плахи треснули, боковины держались на соплях, а большая часть ремней просто полопалась. Если бы не колья и упоры, которые солдаты вбили впритык к задней стенке, то мина просто снесла бы стоявших позади солдат.

— Как же они без железа их обрабатывают?

— Почему без железа? Кое-что у них есть. Их поселение с деревообработки и живёт. А вообще-то да, — Закари покачал головой, — в основном все инструменты каменные. А какие у них станки…

Егорову показалось, что он ослышался или неправильно понял гундосого и шепелявого одновременно британца.

— Станки?

— Да! Деревянная механика, каменные резцы и свёрла, привод ременной от водяного колеса!

Становилось понятно, каким образом громадные плахи были прикреплены к боковым стенкам. Бирманские рабочие высверлили отверстия и забили в них деревянные штифты. Более того — короткие боковые стенки изнутри имели разную толщину, расширяясь к задней стенке. В истории артиллерии Витя был не силён, но даже он помнил о Шуваловских единорогах. Здесь получились мега-единороги, которые широким веером выпустили по столовой, где укрывались земляне, почти сто килограммов камней.

Мужики молча переглянулись. Если бы не земляной вал, то, скорее всего, в живых не осталось бы никого. Сила залпа была просто чудовищная — булыжники легко скосили опоры, на которых держалась крыша и та рухнула на людей. Хорошо, что насмерть никого не убила, хотя три десятка человек получили тяжёлые переломы и травмы.

Тащить разбитую мину обратно на корабль, бригаде пришлось без бригадира. Пыхтящих от напряжения мужиков догнал Билл, сопровождаемый двумя солдатами, и велел Егорову идти в лагерь бирманцев.

'Начинается…'

Витька переглянулся с Олегом, ободряюще кивнул другу, мол, всё будет хорошо и порысил вслед за дедом под присмотром солдат.

'Красива, хотя и не так молода'

Аун пристально рассматривал стоявшую перед ним обнажённую женщину. Фигура, грудь, ноги, лицо были достойны восхищения, но крепкий загар, въевшийся в её кожу и огрубевшие от работы ладони, портили всё впечатление. Полковник поморщился и жестом велел женщине и её ребёнку одеться.

'Мои лучше…'

Аун Тан довольно зажмурился. Его любимые наложницы на солнце вообще не показывались, пользуясь зонтиками и гуляя только после заката, отчего их кожа приобрела восхитительную белизну, так высоко ценимую в Империи.

За дверью тихо кашлянули.

— Господин…

Полковник немедленно выкинул всех женщин из головы, снова превратившись в жёсткого и сосредоточенного человека. Смуглянка и её ребёнок, повинуясь новому жесту, забились в угол комнаты, а через порог, уткнувшись лбом в циновки, уже вползал толмач.

Аун умел ждать. Умел держать себя в руках и не поддаваться чувствам. Когда он узнал, что двое пленных смогли завладеть медальоном Древних и уйти в свой мир, а затем вернуться, он едва не побежал за ними лично.

Но не побежал. Удержался.

Аун не спал три дня. Он лишь однажды принял старшего десятника и дал ему чёткие указания — пленных содержать в строгости, но никого не убивать. Следить за каждым шагом четырнадцатого и шестьдесят восьмого. Дополнительно выделить еды из неприкосновенных запасов и продолжать лечить раненных. Всех. Даже самых безнадёжно тяжёлых.

Если старший десятник и удивился, то виду не показал. За все свои сорок лет службы, он ни разу не слышал, чтобы имперские войска кормили пленных из неприкосновенных запасов. Лечить — лечили. Редко, но такое случалось, но чтобы ещё и кормить…

Десятник отсалютовал, поклонился и ушёл выполнять приказы, а полковник снова погрузился в глубокое раздумье. Старик-шаман подробно рассказал ему о походе, о гибели его галеры, о железных птицах. Аун был образованным человеком и историю появления своих предков в этом мире он знал хорошо, так что сам факт существования другого мира его не удивил. Полковник лихорадочно обдумывал сотни вариантов, тысячи возможностей, ужасаясь немыслимым возможностям, которые перед ним вырастали.

Правда, было одно большое 'но'.

Пахать носом пол и падать на колени, подобно Биллу, Витя не стал, ограничившись глубоким уважительным поклоном. Далось ему это с огромным трудом — едва увидев Катю и Антона, сидевших в тёмном углу испуганными комочками, Витька всё сразу понял.

Его взяли за горло. Взяли крепко, основательно, без вариантов.

— Катя, вы там как?

— Всё хорошо.

— Прав…

— Сядь!

Полковник говорил негромко, но очень внушительно. Билл прошептал перевод и Егоров послушно сел на пол. Аун Тан молчал минут десять. Он сидел каменным истуканом и сверлил Витьку бесстрастными глазами, в которых ничего нельзя было прочесть.

'Да чего тебе нужно, урод!'

Витьке было страшно до усрачки. Первая драка на острове, ночной таран, абордаж в море, даже штурм посёлка и выстрел из пушки — всё это было пустяком, в сравнении с этими равнодушными холодными глазами. Хотелось скулить, молить о пощаде и сразу соглашаться на всё, что от него потребуют. Егоров снова не выдержал и в пятидесятый раз отвёл глаза, уткнувшись взглядом в пол.

Перед глазами стояла картинка с Антоном — десятилетний мальчик, держал копьё и готовился вместе с отцом встретить врага.

Витьку пробил озноб.

'Чего это я?'

Егоров посмотрел на свою женщину и её ребёнка и поднял глаза на полковника.

— Чего надо?

Каменный истукан шевельнулся и задал вопрос, от которого у Витьки упала челюсть.

— У тебя есть метка Идущего?

— Вот он, — Аун показал на переводчика, — рассказал мне о вашем оружии. Вот об этом, — полковник пододвинул к Егорову кончиком кинжала два сплющенных кусочка металла, в которых Витя с трудом опознал искорёженные пули, — расскажи… не торопись. Времени у нас много…