Харон

— Тебя тоже прихватит, Харон. Лагерь сворачивается. Ладья теперь единственная наша надежда. Ладья и ты. Помоги нам, Харон. Ведь не просто же так ты нас оставлял здесь.

— Дооставлялся.…

Харон посмотрел на идущих на шаг позади Листопада и Гастролера.

— Парень, признайся, что там у тебя с девочкой было? Было, нет? Тогда ты феномен. Гигант. И на том свете… Или она тебе — как сестра родная?

Перевозчик жестами изобразил содержание своего вопроса. Марк искоса поглядел на Гастролера. Тот выпятил челюсть.

— Тебе-то какого? Че, у тебя тут выбора не было? Грабки свои не протягивай куда не просят. Погоди, еще базар будет, как ты ее втихую погрузил.

Потянулись палатки лагеря. В их незаселенности, в пустоте перепутанных проходов меж ними было что-то непривычное и гнетущее. Не встречались даже танаты. Где они могут быть? Сбились в стаю, в рой, как засыпающие на зиму насекомые? Караулят у пристани, у Тэнар-тропы, у входа в Тоннель, который теперь распахнут и совершенно нетаинственен, будто отомкнутая дверь во много лет не открывавшийся чулан, вместе со слоями оседавшей на ней пыли, покрытая тайнами, которых никогда за ней не было, и бабушкиными сказками на ночь про сверкающие замки, бриллиантовые дороги, про рыцарей, и побежденных ими волшебников, и освобожденных красавиц. Но сбит проржавевший засов, и волной обновления и ремонта разъяты скрипучие петли. И нет ничего в старом чулане. Ни хода в чародейское подземелье, ни истлевших, но еще годных для чтения книг в кожаных переплетах с чернокнижной тайнописью на пергаментных листах, ни заветных ключей от соседнего нового Мира. Стопки перевязанных газет, дырявый жестяной таз, пыльные бутылки, паутины и засохшие козявки в них.

Перевозчик вспомнил о Ключе и торопливо коснулся пояса с кошелем. Но нет, он не потерял могущественного кристалла. Тяжеленький и твердый, он покоился в мешочке, плотно стянутом витым шнуром, ссученным из трех нитей — черной, белой и пестрой. Даже после черных дождей на Ладье и недавнего окунания в Реку окрас нитей не изменился. Они что-то напоминали Перевозчику. Что-то знакомое, недавнее.

«При всем своем скепсисе ты готов поверить в возможность осуществления бредовой затеи этих дурачков. Ты почти поверил. Нарушать равновесие так нарушать. И ничего, кроме собственной убежденности, что это нарушение разрушением все-таки не станет, у тебя нет. Снова как всегда».

Локо сидел мрачный, груда безделушек высилась перед ним, и много было разбросано по столу и по полу под столом. Освещение — две «летучие мыши» и третья, слабо помигивающая, закатилась под лавку с отключенным Брянским, и никто ее не поднимает. На вошедших среагировал только Псих:

Ну и как это понимать?

Договорились, тебя мы с собой не берем. Нам нужны не нытики, а бойцы. Какой из тебя боец? Только проку, что слова складно говоришь, и те не свои.

«Ай да Псих! Всем психам Псих. Гамлет, а не Псих».

— Убедил. Берем тебя с собой. Чтобы скука не одолела.

Гастролер хрипло выматерился и показал Психу бугристый кулак, отчего Псих сжался и замер. По вероятности, у них тут были свои внутренние отношения, Перевозчику не известные. Его, впрочем, не касалось.

— Я те на братву погоню, — сказал Гастролер вполголоса сердито — На полах сгниешь, на палубе то есть, поэт.

— Приятно видеть, что художественное слово способно тронуть самые черствые души, — сказал Харон. — Истинная поэзия найдет путь к сердцу любого. Запомни это, Псих, пусть послужит тебе утешением.

Он смешал (предварительно на всякий случай посмотрев — нет, ничего определенного, ничто не напоминает) разложенные перед Локо фигурки, прихлопнул по столешнице:

— Всем тут сидеть до Ладьи. Никуда ни ногой, если хотите со мной отправиться.

Ему пришлось, разумеется, все это показать руками. Гастролер опять было заворчал, но Листопад Марк дернул его за рукав бушлата.

— Не вздумайте снова за пятнистыми поплестись, если явятся. — Он представил таната, и, видно, у него получилось похоже, потому что ухмыльнулись все и даже Гастролер. Ему Перевозчик показал свой кулак, недвусмысленно перед этим загородив Психа спиной. «Проявим заботу о творческих натуpax». — Мой-то молотильник побольше твоего будет, ковбой? На судне возьму в боцмана, там разгуляешься. Харону вдруг вспомнилось кое-что из слов Гастролера, когда он, Перевозчик, увидел его у Локо впервые.

— Подойди-ка сюда, парень, подойди. Ближе, вот так. А ну, как выберемся мы — ты выберешься, — ждет тебя снова та самая пуля в затылок? Кто там тебе ее прислал? Про петлю гистерезиса в своих университетах жизни проходил? От греческого — hysteresis, отставание, запаздывание, наблюдается в случаях, когда состояние тела на данный момент определяется внешними условиями, как-то: магнитный гистерезис, упругий гистерезис, а у нас, значит, будет «с-того-светный». И выкинет тебя в ту же точку пространства-времени. Что делать станешь, обернешься кулаком погрозить да на… послать, если успеешь?

Харон сопровождал свои слова показом, и неизвестно как, но до Гастролера дошло. К тому же Харон нарисовал под конец в воздухе перед его носом большой ехидный вопросительный знак.

— Будь спок, папаша, — сказал Гастролер басом, — второго раза там не будет.

«Вот еще вопрос, отчего бы им, если так они хотели с Перевозчиком контакт наладить, не прибегнуть было к письму? Может, они думали, что я и неграмотный к тому же? Тогда к рисунку. Локо-то захотел — показал. Неясно, правда, действительно хотел ли. Ну да что теперь гадать».