Блатные из тридевятого царства (СИ)

   К столу потянулись люди. Воины, женщины, старики и даже дети. Они подходили по очереди, согласно здешнего "табеля о рангах". Вставали на колени и трижды касались лбом земли.

   -- Это они чего? -- Поинтересовался я.

   -- Меня приветствуют, Ханом своим признают, -- ответил Азам.

   Стоящие позади воины зорко следили за каждым. В руках плети для нерадивых и сомневающихся. Но таких не нашлось. Некоторых, в основном воинов, Азам угощал куском мяса с бараньей головы. Заслужившие такую милость кланялись пуще остальных. Я усмехнулся -- политика однакось...

   Подтвердив верноподданнические чувства, народ отходил в сторону и там сразу же появлялся ковер с едой. Через час большая часть орды пировала рядом с нами. Последним приперся шаман. Потоптался у костра и рухнул на карачки. Азам милостиво кивнул. Шаман отряхнул колени и уселся за наш стол. Грязные руки нагло потянулись к бараньей голове. Азам шепнул мне на ухо:

   -- Без него нельзя. Шаман любой орде нужен. Другого нет.

   -- А чего ж ты его лошадьми рвать хотел? -- Спросил я.

   Хан сделал вид, что не расслышал.

   Шаман оторвал от бараньей башки челюсть, указательный палец демонстративно уперся в зубы. Азам сыто рыгнул и язвительно произнес:

   -- Великий Тенгри хотел тебя целиком, я уговорил взять только зубы. Не веришь -- сам спроси. Вон нож, воткни в сердце и ты у него. Хочешь, я помогу, горло перережу. Тенгри отпустит -- все назад срастется. Великим шаманом станешь. Кроме меня еще никто с неба не возвратился.

   Шаман от такой чести отказался. Поверил на слово. Я б на его месте сделал тоже самое. Азам примирительно закончил:

   -- Ты теперь злых духов можешь улыбкой разгонять. Без колдовства. Я -- хан ханов! Ты -- шаман шаманов!

   Шаман вздохнул и принялся обсасывать баранью челюсть. Политические дрязги в орде улеглись, не успев разгореться.

   Я облокотился на подушку. Неуклюжий пришибленный степняк принес бурдюк с кумысом. Пахнуло кислым молоком. Я поморщился, от одного запаха спазмы в горле. Не по мне сей напиток, мой желудок и простое-то молоко не принимает. Несостоявшийся хан услужливо разлил кумыс по глубоким чашкам. Из уважения к Азаму я поднял свою. Улучил момент и выплеснул за спину. Корешам напиток пришелся по вкусу. Нугай еле успевал доливать. И каждый раз зараза набулькивал мне. Захмелевший Евсей поинтересовался:

   -- Бурдюк кумыса -- это много?

   -- Смотря, какой по счету, -- философски ответил Кондрат Силыч.

   На поляну выскочило с десяток молодых женщин. Седой старик за соседним ковром-столом взял в руки непонятный инструмент с прямоугольным корпусом и длинным, почти метровым грифом, наконечник которого украшала искусно вырезанная конская голова. Две струны на прикосновение смычка ответили жалобным лошадиным ржаньем. Женщины заломили руки, полы широких халатов дернулись из стороны в сторону и в свете костра мелькнули стройные ножки в шелковых шароварах. Началась дискотека.

   Васька вперился глазами в ближайшую танцовщицу. Я ткнул локтем. Осторожней! От такого взгляда можно стать отцом не касаясь девушки. Но Васька не внял предупреждению. Он подполз к Азаму и зашептал. Хан кивнул и поманил пальцем шамана. Совещались они не долго. Шаман на минуту отлучился и вскоре к столу подсел хмурый джигит в замызганном халате. Азам разродился бурной речью. Булькающие крики заглушили музыку. Джигит ответил. Хан погрозил пальцем и усилил напор. Джигит возвел руки к небу. Азам помянул Тенгри. Разговор скомкался. Джигит поклонился и убыл восвояси.

   -- Уф! -- Выдохнул хан, смахивая со лба капли пота. -- Договорился. Калым пятьдесят овец. У меня возьмешь. Через месяц свадьба и она твоя!

   -- Чего!!! -- Поперхнулся Васька. -- Какая свадьба? Какой калым!

   -- Калым, бестолочь некультурная, это выкуп за невесту, -- пояснил Кондрат Силыч.

   Васька завибрировал, глазенки потухли, с губ ели слышно сорвалось:

   -- А по другому нельзя?

   -- А как еще? -- Искренне удивился Азам.

   Пришлось подключиться мне. Надо спасать Ваську.

   -- Ему еще пять лет жениться нельзя. Обет дал.

   -- Ничего, -- заверил хан, -- она подождет.

   -- Нет, нет! -- Выпалил Васька. -- Пущай кто-нибудь другой баранов ищет.

   Азам пьяно икнул:

   -- Как хочешь. Алимцэцэг хорошая невеста, за такую сто баранов не жалко. -- Хан соломинкой поковырялся в зубах и кивнул шаману: -- Иди. Успокой Батбаяра. Скажи -- свадьбы не будет. Тенгри против.

   Я откинулся на подушку. Брякает музыка, изгибаются девушки в томном ритме. Корешам несут очередной бурдюк. Орда уверенно погружается в нирвану. Я нащупал в кармане листок с заклятием, билет домой. Настало время прикинуть, как лучше обыграть исчезновение. Уйти по-тихому, как думалось вначале, сильно смахивало на предательство. Да и чего греха таить, хотелось оставить о себе память в этом мире. Желательно хорошую. Душа жаждала эффекта. Может легенду сложат: -- "И вскинул руки Пахан, и вздыбилась земля под ногами. Ангелы с небес упали. И исчез Пахан, ибо и на небесах твари божьи хотели слушать его и жить по понятиям!". Хоть и не узнаю, но приятно. Однако, как не ломал я голову, ничего вразумительного придумать не смог. Придется с утра озадачиться, на свежую голову.

   За час до рассвета пьянка пошла на убыль. Степняки поползли по юртам, самые стойкие уснули на месте. Плясуньи шевелили только руками, да и то с трудом. Над нашим достарханом стоял смачный храп. Отрубились все, Азам первым. Я держался, как мог. Хотелось запомнить каждый миг этой последней ночи. Вроде и зевал не слишком широко и моргал редко -- все одно уснул. Очнулся, когда два юрких человека под руководством Нугая тащили меня в ханскую юрту. Дернулся и плюнул. Пусть несут, работа у них такая.

   Мое бренное тело без всякой почтительности бросили на мягкий ковер в центре юрты. Справа и слева в позах эмбрионов скрючились кореша. Азам, как вождь, удостоился особой чести, его уложили на груду подушек. Последнем приволокли шамана. Я блаженно закрыл глаза, последняя ночевка в этом мире обещала быть спокойной и тихой.

   Разбудил меня внятный негромкий голос. Через откинутый полог в юрту влез первый солнечный луч, и я отчетливо рассмотрел лицо говорившего.

   Возле хана, скрестив ноги, сидит Нугай. Узкие глаза прилипли к переносице, рваный шрам над правой бровью бешено пульсирует, а бескровные губы корежит свирепая ухмылка. Я смотрел и не верил. Еще пару часов назад несостоявшийся хан таскал к нашему столу бурдюки с кумысом, его трясло от одного вида Азама. Отобранный к забою баран смотрел в будущее уверенней, чем он. А теперь это другой человек. Жесткий, уверенный в себе.

   Нугай встал. Корявые ломаные слова вылились в не менее уродливую фразу. Голос степняка сорвался на визг, лающие звуки ударились о стены и стихли под сводами юрты. А дальше произошло невероятное. Нугай плюнул в Азама. Рука хана сжалась в кулак, приподнялась и бессильно рухнула на ковер. Нугай засмеялся и вышел, полог встал на место, в юрте повис сумрак склепа.

   Я бросился к Азаму. Хан силился подняться, но не мог. Заметив меня, он заговорил. Голос дрожал.

   -- Яд. В кумысе яд. Нугай... -- Азам жадно облизал губы, -- золото стражникам Волыни дал, они меня в темницу... Орде скажет -- всех Тенгри забрал, ему велел остаться... ханом быть. -- Азам захрипел, на губах выступила пена. -- Прости Хан Па...

   Тело Азама дернулось, глаза сверкнули молнией и погасли. У меня перехватило горло. В юрте стояла убийственная тишина. Кореша спят, а храпа нет! Я набросился на Евсея. До остервенения тряс за плечи, бил по щекам -- не просыпается. У лежащего рядом шамана от судорог перекосилось лицо. Федька, Кондрат Силыч, Антоха, Васька и кузнец Сорока уже не дышали. Лишь у Ваньки слабо пульсировала жилка за ухом. Он простонал:

   -- Плохо мне Пахан... Очень пло...

   Я отшатнулся к дальней стене. В груди нестерпимо давило. Один, совсем один. Смотрю вперед и ничего не вижу. Рука нашарила в кармане спасительный лист с заклятием. Мой единственный шанс. Пора уходить. Тихо и быстро.