Вечный союз

— Они же всегда этим славились, — отозвался Эндрю, с трудом удерживаясь от восхищенных эпитетов в адрес римских воинов, которые казались призраками, явившимся из далекого прошлого. На них были надеты добротные кожаные туники с железными нагрудниками; бронзовые шлемы отбрасывали в лучах солнца кроваво-красные блики. Центурионы в красных плащах подавали команды, следя за правильностью шага. Они сознавали, что находятся на параде и должны показать себя прибывшим с Запада чужеземцам во всем блеске своей славы. Барабанный бой достиг неистовой силы, и вдруг, словно по мановению невидимой руки, весь строй разом остановился перед государственной эмблемой. Эндрю слышал за спиной голоса офицеров, командовавших Суздальским полком, который, будто соревнуясь с римлянами, тоже торжественно замер, взяв мушкеты на караул.

Винсент сделал знак Калину, чтобы он оставался на месте, и, приблизившись к Марку, обнажил саблю и отсалютовал ею.

— Марк Лициний Грака, я имею честь представить тебе президента Республики Русь Калинку, — произнес он на латыни.

Эндрю усмехнулся тому, как ловко Винсент приспособил к новым требованиям свой латинский, выученный в квакерской школе. Знание латыни было одной из причин, по которым именно Винсента назначили посланником, — в полку, помимо него и Эндрю с Эмилом, этим языком владели от силы полдюжины людей. Здешние римляне говорили, разумеется, не на классической латыни, которую весь мир учил по Цезаревым «Запискам о Галльской войне», это была ее вульгарная разновидность. Однако в целом язык изменился за две тысячи лет на удивление мало — он лишь заимствовал кое-какие тугарские слова, что было свойственно языкам всех наций, живших под игом орды. Кин послал молодого человека в этот пограничный район руководить строительными рабочими, которые вместе с тем являлись полностью вооруженным резервным войском, готовым в любой момент, если понадобится, вступить в бой. Винсент, обладая всеми необходимыми командирскими навыками, в то же время был преисполнен республиканских идеалов и абсолютно не умел хитрить, и Эндрю хотел, чтобы Марк это видел. Бесхитростность была, конечно, не слишком подходящей чертой для дипломатического представителя, но на данном этапе, когда отношения с иноземцами еще только-только завязывались, на этот недостаток можно было посмотреть сквозь пальцы.

Марк разглядывал Калина с холодным выражением на лице. Контраст между этими двумя правителями бросался б глаза. В Калине, с его округлой фигурой, обтянутой помятым костюмом, и со смехотворным цилиндром на голове, с первого взгляда угадывался крестьянин. Он широко улыбался римскому патрицию, застывшему перед ним, как изваяние, сохранившееся с той легендарной древней эпохи.

Оба молчали. Наконец Калин решил разбить лед и, сделав шаг вперед, протянул консулу левую руку. Марк взглянул на пустой рукав Калина, лицо его просветлело, и он ответил на рукопожатие.

— Мне не говорили о вашей руке, — сказал он. — Вы тоже потеряли ее, как и Кин. — Обернувшись к Эндрю, он улыбнулся.

Эндрю раньше уже встречался с римским консулом при заключении договоров о торговле и взаимной военной поддержке. Между ними сложились дружелюбные отношения двух лидеров, хорошо знавших, что значит командовать людьми.

— Президент Калинка потерял руку, защищая Суздаль от тугар, — пояснил он.

— Значит, он воин, как и вы, — одобрительно отозвался Марк и поглядел на Калинку с уважением.

— Если хочешь произвести на людей впечатление, стань героем войны, — усмехнулся Калин, догадавшись, о чем говорят эти двое.

— Да, это бывает очень кстати, — согласился Эндрю.

— Ну что ж, в таком случае приступим к подписанию. — Калин с улыбкой указал на покрытый алой скатертью стол, установленный на железнодорожном полотне.

Маленький невзрачный президент и величественный римский консул подошли к столу, на котором были приготовлены два документа — один, написанный русской кириллицей, другой на латыни.

Марк, взяв протянутое Винсентом гусиное перо, подписал оба документа, после чего Калин несколько смущенно изобразил чуть ниже текста стилизованную мышь, которая заменяла ему подпись. Марк следил за ним с откровенным интересом.

— Вы не умеете писать? — спросил он.

Калин, и на этот раз понявший смысл вопроса, посмотрел на консула.

— Я был простым крестьянином до того, как у нас появились янки, — сказал он. — Но они сделали меня — всех нас — свободными и равноправными людьми. Мы перестали быть скотом, идущим на пропитание Тугарам. Я учусь писать, но предпочитаю ставить вместо подписи закорючку, изображающую мышь — мое прозвище.

Эндрю быстро перевел сказанное. Он сознавал, что с точки зрения дипломатии это не лучший ответ. Рим успешно отразил атаки разрозненных остатков тугарской орды, не совершая для этого, в отличие от Руси, никакой революции. Марк, конечно, был рад победе над своим извечным врагом, но он все же принадлежал к правящему классу и вряд ли одобрял ту социальную перестройку, которая происходила у самых границ его владений. Поэтому при заключении разнообразных договоров с Римом надо было действовать очень тонко. Только что подписанный документ представлял собой договор между двумя независимыми субъектами о взаимной поддержке в борьбе против общего врага, о развитии торговли и строительстве железной дороги, пересекающей с запада на восток территорию римского государства. Предварительное соглашение по этим вопросам было достигнуто еще год назад, но сегодняшний день, когда первые рельсы должны были лечь на римскую землю, давал подходящий повод для встречи лидеров двух стран и подписания официального договора. Эндрю постоянно заверял Марка, что они отнюдь не собираются экспортировать с помощью железной дороги свою революцию, за что ратовало радикальное крыло русской Республиканской партии. Больше всего Эндрю беспокоил тот факт, что и Калин в глубине души одобряет эту идею. Марк не мог не понимать, что со временем это может стать для его государства угрозой почище тугарского нашествия.

— Если вы потеряли руку, сражаясь с Тугарами, то, без сомнения, вы равны любому другому, — произнес наконец Марк, с улыбкой глядя на Калина с высоты своего роста. Эндрю поежился, сознавая некоторую двусмысленность этой фразы.

Когда Эндрю перевел ее Калину, тот понимающе подмигнул ему и, не обижаясь на консула, опять протянул ему руку, которую тот взял своими обеими и, улыбнувшись, поднял над головой.

Легионеры, выстроившиеся позади него, издали громкий победный клич.

— Проложить рельсы! — скомандовал Калин русским железнодорожным рабочим, стоявшим наготове.

Рабочая бригада, подхватив четыре секции рельсов, лихо шлепнула их на шпалы. Застучали молотки, забивая крепежные гвозди. Первые метры римской железной дорога были проложены. К Калину подогнали тяжелые двуручные салазки, и он неловко ухватился за одну из ручек.

По сигналу одного из рабочих Марк поднялся на насыпь и подошел к тому месту, где уже был приготовлен гвоздь для забивания. Широко замахнувшись, он с такой силой ухнул по гвоздю, что тот с одного удара ушел в дерево почти по самую шляпку. Толпа рабочих одобрительно загудела. Затем и Калинка приблизился к Марку и тоже поднял молоток. Русские замерли в ожидании. Описав дугу, молоток обрушился на гвоздь и загнал его в шпалу до конца. Толпа взревела от восторга.

— Полк, мушкеты на изготовку! — скомандовал Винсент. Пять сотен мушкетов нацелились в небеса.

— Приготовиться!… Огонь!

Раздался слитный залп, сопровождаемый грохотом дюжины русских пушек и пронзительным свистком паровоза, из которого Фергюсон постарался выжать все возможное. Вся эта какофония поколебала стройные ряды римлян, попятившихся с испуганными возгласами. Марк, которому уже приходилось раньше присутствовать при демонстрации мощи русского оружия, не моргнул глазом, но лицо его было напряженным. Дабы сгладить неприятное впечатление, Эндрю сделал шаг вперед и, выхватив эффектным жестом свой револьвер из кобуры, поднял его стволом кверху и вручил консулу. Тот взял оружие, повернулся лицом к своей когорте и произвел подряд шесть выстрелов в воздух. Римские воины онемели от изумления, а затем, отбросив всякую дисциплину, ринулись к своему предводителю и окружили его. Строй Суздальцев тоже распался, смешавшись с толпой римлян. К ним присоединились и железнодорожные рабочие, не желавшие оставаться в стороне.