Времена не выбирают

– А я думал, будет что-то вроде шапки Мономаха, – сказал подошедший к Виктору Лебедев.

– Извините, если не оправдал ваших ожиданий. – В голосе Виктора звучала веселая ирония, и он этого не скрывал.

– Подержать можно?

– Естественно.

Лебедев осторожно, как хрупкую стеклянную вещь, взял корону двумя руками и поднял перед собой.

– А что я должен сказать? – спросил он.

– Вам решать, – спокойно ответил Виктор. – Это же вы меня коронуете, а не я вас.

Умолк оркестр, и во внезапно наступившей тишине прошла короткая волна тихого шелеста и приглушенного гула.

«Идут! Идут. Идут…»

«Идут, – согласился с гостями Виктор. – Так и было задумано».

Собравшиеся поворачивали головы туда, откуда должны были появиться Выборные.

«А вот и мы!!»

Чувство времени не обмануло его и на этот раз. Коротко и торжественно пропели трубы, речитативом откликнулась барабанная дробь, и во вновь наступившей тишине медленно и торжественно раскрылись огромные двери, и на красную ковровую дорожку, рассекавшую зал пополам, вступил Президент России Лебедев, несущий на вытянутых руках корону Российской империи. Павел Аркадьевич, однако, смог Виктора удивить. По-хорошему удивить. Виктор даже головой покачал – мысленно, разумеется, – когда увидел, что вместо костюма на Лебедеве надет генеральский мундир, но должен был признать, что что-то в этом есть. Мундир генерала армии был Лебедеву, что называется, к лицу. В мундире его крупная, несколько медвежья, фигура смотрелась особенно внушительно, а блеск двух золотых звезд Героя России – за Афган и Осетию – придавал Лебедеву ту степень значительности, которая была при коронации просто необходима.

А вот председатель Государственной думы Рыков и Главный Раввин России Шер были одеты в черные костюмы-тройки, только раввин был без галстука, но зато в ермолке. Патриарх и Муфтий были одеты, как им и полагается, и вся группа в целом выглядела живописно и необычно, не буднично. В полной тишине – приглашенные, кажется, даже дышать перестали – Выборные медленно и торжественно шли через зал к возвышению, на котором в одиночестве стояли Виктор и Виктория.

Отсюда, с высоты подиума, Виктор видел сейчас весь зал, всех гостей и Лебедева с другими Выборными, идущих к нему с короной в руках. Протокол, а, главное, прямой эфир, не позволяли Виктору не то что голову повернуть, но даже глазами двигать. Ему должно было изображать «статую», и он ее изображал. Но технику «рябь на воде» никто ведь не отменял, и микродвижения зрачков телекамеры засечь были не в состоянии. Поэтому кое-что он все же видел. Мог, например, взглянуть – быстро – на королевскую ложу, где в компании немногочисленных европейских монархов и японской принцессы находился сейчас и царь Израиля Давид. Рядом с Давидом Вторым стояли его супруга Лея и дочь Береника. Лица у всех – даже у юной красавицы Бери – были серьезны и выражали понимание исторической важности события, при котором они присутствуют. Впрочем, Виктор не удивился, разглядев смех, плескавшийся в зеленых глазах «царицы Леи» и в серых глазах Макса. Эти двое наслаждались вовсю, смакуя его коронацию, как редкое изысканное блюдо. Деликатес, так сказать.

«Ну что ж, кушать подано, дамы и господа! Приятного аппетита!»

А вот госсекретарь Роджерс был, очевидно, не в духе. Этот четырехзвездный генерал в отставке скрывать свои эмоции не умел, а, возможно, и даже скорее всего, считал необязательным. Эмоции его были понятны и даже извинительны – не каждый день Соединенные Штаты Америки получают такой удар, – но Виктор, глядя на него, думал не о престиже Америки и не о своих личных обидах, а о тех тысячах жизней, которыми пришлось заплатить за то, чтобы Роджерс стоял сейчас здесь. Понять Америку было можно. Нетрудно было понять озабоченность ее элиты процессами, которые происходили в последние годы в уже, казалось бы, давно и надежно вышедшей из гонки за мировое лидерство России. Это ведь ясно и по-человечески понятно, что неожиданный и непрогнозируемый рывок бывшего врага может вызвать страх и даже панику. Промышленный рост, новые невиданные технологии и император этот сраный еще им на голову. Понять можно, а простить не получается, хотя и придется. Не воевать же в самом деле! Но вот о том, что сейчас и здесь стоит именно госсекретарь, а не сам президент Уоккер, он им напомнит. Не сегодня, разумеется, но, когда придет время, он не забудет напомнить кое-кому там, за океаном, об этой малости.

Взгляд Виктора стремительно, но незаметно для окружающих, перемещался по рядам приглашенных на коронацию людей, переходя с лица на лицо, от человека к человеку. Здесь были представлены сейчас обе элиты России – старая и новая – и значительная часть элиты мировой, так что Виктору было на кого посмотреть и о чем подумать. Единственная вещь, о которой он по-настоящему жалел, это невозможность нормально – по-человечески – поглядеть на Вику. Периферическим зрением он ее, конечно, видел – она стояла слева от него – но он хотел, просто изнемогал от желания полюбоваться на будущую – минута-две, и все! – императрицу Викторию. Высокую, царственно-красивую, в жемчужного цвета длинном платье, жемчугами же и бриллиантами украшенном. Просто полюбоваться. Но, увы, для этого он должен был повернуться к ней лицом, а делать это протокол запрещал категорически.

Виктор усмехнулся мысленно, выцелив сладкую парочку в третьем ряду слева. Там, плечом к плечу – словно братья или друзья – стояли лютые враги: лидер коммунистов Татьяничев и президент Второго Коммерческого банка Левин. Не зная их в лицо, понять, кто из этих наряженных в костюмы от Армани мужиков коммунист, а кто буржуй, было невозможно. В нескольких метрах от них группировался – вокруг министра обороны Зуева – генералитет. А вот адмиралы почему-то оказались справа от прохода. Неизвестно, какой логикой руководствовались распорядители коронации, но интересно, что на лицах моряков было написано воодушевление, тогда как многие генералы находились не в лучшем расположении духа. Оно и понятно, аресты продолжались уже вторую неделю, так что пущенные людьми Кержака слухи о новом тридцать седьмом годе имели под собой весьма серьезные основания.