Граница (ЛП)

     — Да, — с тяжелым сердцем ответил Джей Ди и вышел из комнаты на болезненно-желтый дневной свет.

Глава третья 

     Дейв и Джей Ди наблюдали, как мальчик ел из небольшой миски с тушеной кониной за столом в комнате, которая здесь играла роль столовой. Время еды обыкновенно было строго зафиксировано, чтобы трем поварам, которые трудились в поте лица, стараясь прокормить местных жителей, не приходилось сильно перетруждаться. Все приготовления проходили на улице, на кострах, и только потом еду приносили в столовую. За дополнительно укрепленными дверями складских помещений при этом продолжали стремительно таять запасы консервов и воды. Можно сказать, они уже почти закончились.

     Дневной свет просачивался в помещение через мутную пленку, которой были заклеены два окна. На некоторых столиках стояли лампады и свечи, однако этот скудный свет никак не мог сделать столовую менее мрачной. На дальней стене краснела надпись «МЫ ВЫЖИВЕМ!», нанесенная с яростной и безумной решимостью — красные ручейки краски стекали от агрессивно начертанных букв к самому полу, покрытому линолеумом.

     Мальчик поглощал еду так, будто в начертанные на стене слова не верил — по его виду могло показаться, что завтра никогда не наступит. Ему дали бумажный стаканчик с несколькими глотками воды и сказали, что это все, что он может получить, поэтому он старался не выпивать всю порцию слишком спешно. А вот история его знакомства с тушеной кониной была довольно короткой.

     — Сделай глубокий вдох, — сказал Джон Дуглас.

     Итан отвлекся от методичного вылизывания миски и выполнил то, что сказал доктор.

     — Боли в легких нет?

     — Немного давит. Больно вот здесь, — ответил Итан, коснувшись центра груди. Затем вернулся к тому, чтобы собрать языком все крохи мяса, и помогал себе пальцами, доставая кусочки, засевшие на самом дне миски.

     — Наверное, шея тоже болит, рискну предположить?

     — Немного.

     — Это и удивляет — что только немного больно, — доктор потер подбородок. В отличие от большинства других мужчин в лагере, он старался бриться как можно чаще и пользовался дезодорантом. С возрастом он остался все так же придирчив к своему внешнему виду и столь же трепетно относился к своим привычкам, сколь и в юности, несмотря на то, как изменился мир. Сейчас следовать прошлым правилам было много труднее, однако именно поэтому он так рьяно старался сохранить как можно больше этих самых правил. В этом лагере Джей Ди был олицетворением порядка и опрятности, и это помогало ему держать связь с тем человеком, которым он когда-то был. Вероятно, это было еще и одним из немногих факторов, помогающих не сойти с ума и не потерять желание жить. — Вообще-то, — продолжил он. — Ты должен бы с трудом ходить после таких травм, что уж говорить о беге. Впрочем, ты еще молодой. Лет пятнадцать, если навскидку. Но даже при учете этого... — он сделал паузу, не имея возможности прийти ни к одному заключению о состоянии пациента, особенно без тщательного осмотра в лаборатории, и от осознания собственного неведения ему становилось очень неуютно. По крайней мере, он был уверен, что этот мальчик — человек. Ну... почти уверен. Так или иначе, физраствор не заставил его кровь закипеть, а тело переродиться в шипованного монстра или паукообразный кошмар, что иногда случалось во время тестов, когда другие так называемые «люди» приходили в этот лагерь.

     — Даже при учете этого, — прорычал Дейв резче, чем хотел. — Твоя история... как бы сказать... хреновая.

     В прошлой жизни Дейв МакКейн сначала работал каменщиком, а после — вышибалой в кантри-клубе в Форт-Коллинзе, поэтому, когда дело касалось высказывания плохого отношения к чему-либо, он не тянул с тем, чтобы поделиться более или менее крепким словцом. Не знал он недостатка и в решительности, посему спешил бросить свою крутую задницу в любую передрягу, что в местных кругах называли плохой привычкой. Грязь плотно укоренилась под его ногтями, в волосах и даже в порах кожи на лице. МакКейн уделял гораздо больше внимания своей ответственности в этой крепости — в этой последней битве — и относился к этому очень серьезно.

     — Если ты потерял память, откуда ты знаешь о Горгонах и Сайферах? Почему это, черт возьми, из твоей башки не стерлось?

     Итан сделал глоток воды, спокойно встретившись со взглядом Дейва.

     — Похоже, что у меня вообще никаких воспоминаний не сохранилось, кроме этих... я просто знал, что они борются.

     — Тогда ты знаешь и то, как это началось? Ты помнишь это? Помнишь тот день?

     Итан сконцентрировался на вопросе. Ничего. Он сделал еще один глоток воды и, пройдясь языком по челюсти, заметил, что кусок конины застрял у него между зубами.

     — Нет. Этого я не помню.

     — Третье апреля, два года назад? — подсказал Дейв. Он сложил руки на столе и вспомнил, что когда-то молился перед едой, сидя на кухне за столом, похожим на этот, с женой и двумя сыновьями в маленьком домике, расположенном в нескольких милях отсюда... хотя, можно сказать, что теперь от прежнего жилища его отделяли не мили, а миры. Однажды утром через пару месяцев после того, как приехал сюда, Дейв выехал верхом на сером коне Пилигриме на разведку с желанием либо испытать судьбу, либо попросту совершить самоубийство руками инопланетян. Обыкновенно их схватки не длились долго на одной и той же площадке, однако никто не мог с точностью сказать, когда они вернутся. Поле битвы переносилось в другое место, но конфликт так и не был решен. Насколько Дейв знал, так обстояли дела во всем мире.

     Дейв направил Пилигрима на тот участок земли, которым когда-то владели они с Шерил, и остановился у кратера, где лежали обгоревшие обломки дома. Он некоторое время смотрел на эти обломки, заметив куски того самого стола... а затем побежал назад к своему коню и бросился прочь, потому что теперь его домом был Пантер-Ридж, а Шерил и мальчики были мертвы. А еще потом что приближался корабль Горгонов, проскальзывая через желтый воздух, что означало лишь одно: Сайферы тоже не заставят себя долго ждать.

     — Третье апреля, — пробормотал Джей Ди, поднимая со дна своей памяти чувства и воспоминания. Он словно ощутил удар молотом по сердцу. Раньше ему казалось, что удалось оставить эту боль позади и научиться двигаться дальше, что бы ни случилось, однако это было не так. Нет, боли было слишком много. Для всех. Его жена, не дожив до тридцати трех лет, погибла именно тогда, в марте, в их квартире. Он наблюдал за тем, как она медленно лишалась рассудка, звала маму и папу, как маленький ребенок, и дрожала от страха, когда инопланетяне вели свои сражения в этом регионе, и взрывы от их боевых действий сотрясали землю. Дебора перестала есть и разговаривать, как и многие жертвы потерянной надежды. Джон пытался накормить ее... он старался изо всех сил, но она лишь лежала в постели и пустым взглядом смотрела на запятнанный потолок, и та часть ее существа, которая когда-то знала радость и свободу, похоже, была мертва. Когда он садился у ее кровати и держал ее руку в сгущающихся сумерках, она иногда переводила на него взгляд своих водянистых глаз и задавала один единственный вопрос пугающе детским голосом, как дочь могла умоляюще спрашивать отца: Мы в безопасности?

     Он не знал, что собирался сказать, но что-то сказать было необходимо. Однако прежде, чем он успел найти нужные слова, вдалеке послышался звук их приближения — грохот их стремительного набега на Пантер-Ридж — и Джон услышал первые выстрелы, треск пулеметов, а когда он посмотрел на Дебору, взгляд ее снова остекленел, и она покинула эту землю, потому что больше не могла выносить того, во что превратился ее мир.

     В тот момент Джон Дуглас столкнулся с тяжелым выбором. Выбор между винтовкой или пистолетом, находившимися в его распоряжении. Он понимал, что собирается сделать, и уже через несколько минут смотрел на мертвую женщину, бывшую когда-то любовью всей его жизни и вырастившей двух их дочерей и сына. Ему пришлось выбирать между тем, чтобы выйти и принять участие в борьбе, и тем, чтобы позволить своей душе и сердцу разорваться, после чего он мог последовать за Деборой в любую Землю Обетованную, находящуюся за гранью жизни, потому что эта жизнь превратилась в сплошной безумный кошмар.