Каста Огня (ЛП)

— Энсор… — начал майор, сообразив, что почти целый год не обращался к товарищу по имени. Неожиданно он уверился, что сможет найти верные слова. — Энсор, нам нужно поговорить о Троице. Как это существо в каюте № 31 узнало…

Но Катлер жестом приказал ему умолкнуть, прислушиваясь к ведьме. Наконец полковник кивнул и выпрямился, приглаживая нечесаную бороду.

— Я должен привести себя в порядок, Элиас. Высадка на поверхность через несколько часов, и парни заслуживают лучшего зрелища, чем это. Увидимся на общем сборе, старина.

С этими словами Катлер зашагал прочь, сопровождаемый ведьмой и её стражем. Оставшись один во тьме, Элиас Уайт понял, что снова утратил дар речи.

— Грят, Норлисс подхватил пустотную шизу и покромсал остальных, пока те спали. А потом принялся их жрать.

Клетус Модин со значительным видом облизнул губы. В танцующем свете запального пламени своего огнемета боец выглядел, словно ощерившаяся горгулья. Впрочем, этот здоровяк с бочкообразной грудью при любом освещении выглядел не слишком симпатично. Со своей уродливой физиономией и ярко-рыжим гребнем волос он смотрелся, как типичнейший пустошник, и отделение «Пылевые змеи» было для Клетуса словно дом родной.

Сейчас они сидели в углу ангарного отсека, обсуждая разную хрень, как всегда делают солдаты перед развертыванием. В огромном помещении, гулком, словно пещера, разбрелись по отделениям почти восемьсот конфедератов. Гвардейцы сидели вокруг своих фонарей, маленьких островков света в полумраке — длинные узкие лампы аварийного освещения работали, но их слабое красное сияние было почему-то неуютнее полной темноты. После того, что случилось три дня назад в каюте № 31, все стали какими-то дергаными, хотя никто точно не знал, что именно произошло. Никто, кроме офицеров, а те помалкивали. Правда, Верн Лумис тоже видел случившееся своими глазами, но с тех пор парень мало что говорил.

— Слопал их? — мордатый, как тыква, Горди Бун слушал с широко распахнутыми глазами.

— До косточек обглодал, — подтвердил Модин. — Полковник потом быстренько прикрыл там всё. Взял огнемет и сжег всё, чё осталось. Не хотел, чтоб мы, серобокие ребята, углядели, чё там натворил Норлисс.

— Точняк, — глубокомысленно кивнул Джейкоб Дикс, всегда готовый поддержать своего героя-Клетуса. Такой же пустошник, он был худощавой копией Модина, вплоть до торчащего гребня рыжих волос.

— Как-то не складывается, братья, — донеслось из не освещенной фонарем полутьмы, из-за пределов внутреннего круга «Пылевых змей».

— Чё ты там бормочешь, зеленый? — злобно бросил огнеметчик через плечо.

— Просто вслух думаю, и всё, — говоривший неторопливо подошел к фонарю, явно не обращая внимания на враждебность Клетуса. Он был почти болезненно молод, но при этом возвышался над Модином на целую голову и обладал мышцами грокса. Соломенные волосы парня были аккуратно подстрижены, на тщательно выглаженной форме не имелось ни единого пятнышка. Зеленая кайма на плосковерхом кепи и мундире выдавала в нем необстрелянного новобранца, а псалтырь, висевший на поясе — самозабвенного приверженца Имперского Евангелия.

Оди Джойс не вписывался в это отделение ветеранов-мерзавцев. Юноша присоединился к «Пылевым змеям» прямо перед тем, как полк отбыл с Провидения, и Модин уже сожрал бы и выплюнул его, если бы за парнем не присматривал их серж. Поговаривали, что старый козел водил шашни с мамашей Оди, а то и был его папашей, но никто из рядовых, даже Бун, не был настолько глуп, чтобы спрашивать твердолобого Уиллиса Калхуна о таких вещах.

Хмуря брови, Джойс продолжал:

— Я имел в виду, не только его отделение погибло. Норлисс ведь и комиссара убил, а тот уж точно не спал, — юноша с мрачным видом осенил себя аквилой. — Нет, братья, цепной меч комиссара жужжал, изрекая ярость самого Императора, когда офицер входил в обиталище зла. И вошел же он туда не один.

— А зеленый-то прав, парни, — раздался другой голос из теней, ещё дальше от внутреннего круга, насмешливый и низкий. — Ни хрена один-единственный псих не смог бы уложить комиссара, особенно если того прикрывал старина Белая Ворона.

Чистая правда, и все они знали это. Каждый из серобоких был там, когда начался кошмар, привлеченный звуком — глубоким, беспорядочным колокольным звоном, проникавшим сквозь стены. Зубы солдат дрожали от него, словно от какого-то адского землетрясения, и это невозможно было оставить без внимания, поэтому Змеи отправились на поиски. Они оказались возле каюты № 31 в тот момент, когда Верн Лумис выползал наружу. Боец захлопнул за собой люк и тут же безвольно сложился, будто сломанный изнутри. Безумное выражение на лице Верна мигом исцелило всех от любопытства, и Модин врезал по тревожной кнопке. К двери в каюту никто не подходил.

Тут все освещение погасло, а конфедераты, оказавшись во тьме, стояли и вертели в руках лазвинтовки, и слушали, как что-то рвется, и кто-то жует, и кто-то кричит из закрытой каюты. Может, если бы с ними был серж, всё пошло бы иначе, но Калхун в тот момент сидел в столовой, играя в карты с другими унтер-офицерами. Тогда бойцы вроде как порадовались этому.

Очень быстро примчался полковник, как будто знал, что должно произойти. Может, и правда знал, ведь с Белой Вороной была ведьма со своим сторожевым псом, а она-то, наверное, предвидела это, как и все остальное. Потом явились майор Уайт с комиссаром Броди, и все пятеро вошли внутрь, заперев за собой люк. Пять лучших бойцов полка против одного безумного парня.

Затем раздалось намного больше рвущихся звуков, и началась ругань, а потом адское рычание, словно звериное, а не человечье — но таких зверей ни один арканец раньше не слышал. Дальше зазвучали голоса, и это было хуже всего. Они просачивались через стальной люк, словно целый хор трупов, тонущих в океане червей, смеялись, и тараторили, и распевали одни и те же слова, раз за разом, круг за кругом: «Троица в огне… Троица во мне…»

Где-то посреди всего этого они услышали, что комиссар вопит так, как не полагается ни одному комиссару. Крики продолжались целую вечность, и серобокие удивлялись, как один человек может столько кричать, но, в конце концов, наступила тишина. Некоторое время спустя люк распахнулся, и рубаки вышли наружу, все до единого заляпанные кровью и какой-то черной слизью, которая воняла, будто яма с трупами. Ведьма тряслась под своими одеяниями, и майор Уайт наблюдал за северянкой, словно ястреб, вроде как даже боялся её. Полковник тут же схватил огнемет и зашел обратно.

Вернувшись, Кастлер наглухо закрыл люк и превратил каюту № 31 в могилу для девяти человек. Девяти человек, и, возможно, чего-то большего…

— Белая Ворона спалил не какого-то серобокого психа, — продолжил голос из теней. — Думай шире, мужик. О более гадких штуковинах.

Подхватив фонарь, Модин тяжелыми шагами подошел к говорившему. Тот сидел, скрестив ноги и прислонившись к стене, не отрывая глаз от корявой флейты, которую в темноте вырезал из кости. Он работал над ней каждый день с начала варп-перехода.

— Более гадких, чем ты, мистер Жук? — прорычал огнеметчик, разозленный тем, как развалилась его маленькая безопасная ложь, и напуганный правдой.

Клэйборн Жук продолжил вырезать флейту, не обращая внимания на старое, изношенное оскорбление. Длинным бескровным лицом с выступающими скулами и острыми чертами боец напоминал северянина, но волосы у него были ярко-рыжими. «Жуком» — нормальным погонялом для Пустошей — прозвали его отца, но мать Клэйборна была северянкой. Долгая история с коротким и остро заточенным концом, в результате которой парень оказывался чужаком везде, куда бы он ни подался. Жук перенес немало страданий, и телесных, и душевных, но после войны решил, что ему, в общем-то, на всё наплевать.

— Не знаешь, что ли? — спросил он у Клетуса. — В варпе есть штуковины, которые только и ждут, чтобы забраться человеку в башку, а оттуда — в большой мир.

— Мы в Пустошах на это дерьмо про Адское Пламя не покупаемся, — презрительно ухмыльнулся огнеметчик. — Все эти страшилки нужны для того, чтобы держать дикарей в узде! Конечно, полукровка типа тебя…