Игра королей

— Не выслужила я большие звезды, Леонид Матвеевич. Заикнись кто о подобном — и хай поднимется такой, что кот Мурзилий решит: объявили тревогу. И забьется в укрытие, бедный зверь.

В этом месте адмирал тихонько поперхнулся. Кота Мурзилия — тогда еще котенка Мурзика — подарила ему супруга. И вот уже лет восемь слегка прифранченный белой манишкой серо-полосатый подзаборник царил в адмиральских апартаментах «Суворова».

Заметная горбинка на носу позволила переименовать каналью в благородного патриция Кота Мурзилия Мурлокотана, в каковом качестве его и представляли гостям. Смышленый, как и положено беспородной скотине, Мурзилий по сигналу «тревога» запрыгивал в подвешенный на растяжках мягкий короб, дверца которого открывалась вовнутрь, и смирно ждал, пока у Кирилла Геннадьевича дойдут руки его оттуда извлечь. Разумеется, о коте адмирала знал весь флот, но от графини Корсаковой Кривошеев, похоже, такой осведомленности не ожидал… а женщина между тем продолжала:

— И потом — допустим, получила я упомянутые вами погоны. Что дальше? Я что же, буду командовать кораблем? Нет. Эскадрой? Тем более. Участвовать в учениях, ходить в рейды, воевать? Картонный адмирал выйдет, а я не из этой сказки.

Давно знакомая улыбка окончательно превратилась в хищный оскал, и Савельеву вдруг вспомнился Ново-Архангельск. Почерневший от времени дом деда жены на берегу широкого, медлительного Рога, крики птиц среди корявых ветвей, стылый ветер. И основательный, немного флегматичный Руська рядом. Хаски. Точно, хаски. Вон даже и клыки… ф-фух, показалось. Или нет?

— Никогда не была картонкой, — отчеканила госпожа капитан первого ранга, и Кривошеев, а за ним и Варнавский кивнули, подтверждая. — Все звезды на моих погонах, все ордена на моей груди настоящие, за дело получены. Не на паркете заработаны, не в чьей-нибудь спальне — в бою. Мои. Эти — мои, а чужих мне не надо.

Дождь подъел за ночь остатки сугробов и теперь старательно полировал хвою вечнозеленых кустарников, росших вдоль невысокого, почти символического заборчика. Улицы пригородного поселка словно вымерли. Теоретически в этом не было ничего удивительного: будний день, да и погода для прогулок неподходящая. На практике же Мэри опасалась нашествия репортеров.

Должно быть, однако, кто-то позаботился об отсутствии тех, кого не приглашали. И она даже примерно представляла себе, кому скажет «спасибо». Совсем скоро. Как только немного придет в себя.

Выбравшийся из-за руля Иван Кузьмич обогнул машину, подошел к уже отъехавшей в сторону пассажирской дверце и предупредительно раскрыл купол огромного черного зонта. Мэри выпрыгнула прямо в небольшую лужицу и вдруг рассмеялась от полноты навалившихся впечатлений. Ощущение нереальности происходящего, преследовавшее ее последние несколько суток, схлынуло разом. Все вокруг было настоящим: низкое небо, мокрая земля, торчащий из-под блестящей от дождя накидки нос подпиравшего ограду Майкла Хиггинса.

Невозмутимо поприветствовав бывшую подопечную, наставник детей распахнул перед ней калитку, и Мэри медленно пошла по дорожке к дому. Глаза, намозоленные дисплеями и переборками, отдыхали: куртинки пронзительно-синих подснежников… три кошачьих силуэта, словно нарисованных на увитом голыми плетями плюща ограждении террасы… пойдут они лапы мочить, как же! Вот сейчас… еще немного… створка входной двери отлетела в сторону, и прямо к окаменевшей графине Корсаковой понесся снаряд. Облаченный в криво застегнутую ярко-красную курточку, прихрамывающий по причине наличия только одного ботинка из двух, растрепанный, он летел и вопил:

— Мама! Мамочка!!!

У Мэри подкосились ноги, слепящая боль от удара о мокрые плитки дорожки вгрызлась в колени, но Сашка уже подбежала, кинулась на шею, прижалась, торопливо пробормотала: «Мамочка, не плачь!»

От крыльца спешил Борис, неловко стискивающий в кулаке застежки второго ботинка сестренки. Мать обняла его свободной рукой, на секунду уткнулась действительно мокрым лицом в плечо, подняла голову и посмотрела в сторону дома.

Егор приближался неторопливо и торжественно. Застегнутый на все пуговицы кадетский бушлат, форменная фуражка… старший сын подошел и остановился в трех шагах.

Мэри отпустила Бориса и поднялась на ноги, держа так и не разжавшую объятий Сашку на сгибе левого локтя. Выпрямилась. Придала лицу строгое выражение.

Егор щелкнул каблуками и вскинул ладонь к козырьку:

— Госпожа капитан первого ранга! Докладывает кадет Корсаков! За время вашего отсутствия происшествий нет!

— Вольно, кадет. Благодарю за службу, — козырнула в ответ Мэри и протянула правую руку, которую мальчик торжественно пожал.

Откуда-то вынырнула автоматическая камера, которую бдительный Хиггинс сбил наземь ладонью, как надоевшую муху, и придавил каблуком.

— Разлетались, — проворчал он. — Идемте-ка в дом, пока еще что-нибудь не вылезло. Вот ведь ловкачи! Раз пять все проверил — и на тебе!

«Хорошо, что это камера, а не взрывпакет», — подумала Мэри, но вслух сказала:

— Черт с ними со всеми, разбираться будем завтра.

Точнее, послезавтра. Сутки надо выделить на надраться и отоспаться, а то еще немного — и у нее окончательно снесет крышу. Первые признаки мании преследования уже налицо. Да, вот послезавтра и начнем. Надо пробежаться по накопившейся рутине и хорошенько подготовиться к заседанию Государственного Совета. Конечно, трое суток для серьезной работы — курам на смех, ну да ладно. Не впервой.

В понедельник расширенное заседание Государственного Совета утвердило передачу всей полноты власти великому князю Константину Георгиевичу.

Глава 16

Волосы категорически не хотели приглаживаться. Проблема, как ее понимала Мэри, состояла в том, что седые волосы жестче обычных. Другая структура. И заработанная в рейде чересполосица была в плане укладки куда хуже полной седины.

Как ни мало было у нее свободного времени в последний месяц, уж пару-то часов на приведение головы из убогого вида в божеский она как-нибудь нашла бы. Однако восстанавливать естественный русый цвет до церемонии награждения ей решительно отсоветовал рекомендованный Кривошеевым штабист. «Ваша женственность, графиня, не вызывает сомнений и делает вас весьма привлекательной, — сказал он, — но сейчас следует продемонстрировать мужество». А к точке зрения специалиста прислушаться, несомненно, стоило.

Михаил Лукич Еремеев произвел на графиню Корсакову самое благоприятное впечатление. Уже не слишком молодой, а для звания кавторанга откровенно старый, Еремеев был исключительным профи во всем, что касалось штабных хитросплетений. Номинальная карьера его интересовала мало. «Дяде Мише» было достаточно того, что, несмотря на невеликий чин, под адмиралтейским ковром он был одним из самых осведомленных и влиятельных бульдогов.

Отчаявшись придать прическе подобающую гладкость, Мэри отложила гребень. В ту же секунду (под дверью он подслушивал, что ли?) в комнату, постучавшись, вошел Иван Кузьмич с ее парадным кителем. Подошел сзади, помог вдеть руки в рукава, натянул на плечи. Остановился сбоку, держа наготове жесткую щетку.

— Тяжелый, — повела плечами Мэри.

— Сегодня еще тяжелее станет, — позволил себе улыбнуться отставной десантник, быстро проводя щеткой по спине и рукавам.

Поправляя воротник, Мэри неопределенно хмыкнула. Чего конкретно ей следовало ожидать от сегодняшнего визита во дворец, она не знала. С остальными членами экипажа «Москвы» проблем не возникло. При помощи Еремеева из ситуации было выжато все возможное, никаких «на и отвяжись». А вот что достанется каперангу Корсаковой…

Впрочем, это не так уж важно. Не за ордена служим. Тем более что, с точки зрения Мэри, главную свою награду она уже получила. Еще на «Минине».

Пока граф Бахметьев после ее отповеди судорожно глотал ртом воздух, став удивительно похожим на вынутую из воды рыбу, Кривошеев вызвал старшего смены связи. И когда молоденький лейтенант замер, повинуясь жесту, в двух шагах от командующего, адмирал произнес, глядя прямо в глаза вскочившей Мэри: