Юнец Торгового Флота (СИ)

— Хм. — Ярослав попытался гордо отвернуться, но добился лишь вспышки боли. Ну да, бил‑то я всерьез.

— Да ты не крути головой‑то, отвалится. — Я выложил прямо на стекло штурманского стола все найденные при обыске Ярослава вещи и, чуть отодвинув в сторону получившуюся горку всякой всячины, вновь глянул на своего визави. — Знаешь, я терпеть не могу таких людей, как ты. Вот разведчиков, агентов всяких, понять могу. Они делают неблагодарную работу, за которую никогда не получат признание, но действуют против чужих государств, во благо своей страны. Их нельзя не уважать. А вот такие шпиончики, как ты, работающие на частных лиц, подглядывающие, подслушивающие ради чьих‑то шкурных интересов, меня бесят.

— Да что ты понимаешь! — Ух, как глаза‑то засверкали. Ну — ну, пой! Эх, не хочет. Язык прикусил.

— Понимаю. А вот ты совсем не понимаешь. Тетка Елена ведь тебе не родня, я прав?

— И? — Процедил сквозь зубы Ярик.

— Что «и»? Ты не видел, как она на тебя смотрела, там у Гюрятиничей в первый вечер? — Я склонил голову к плечу. Либо действительно не видел, либо не понял. — А я обратил внимание. Она боялась. Не за тебя… тебя боялась! Собственно, именно тогда я и начал подозревать… нехорошее. Ну не может единственный близкий человек так смотреть на родного и любимого племянника. Да и со своими многочисленными талантами ты переборщил. «Золотой лист» у тебя может быть и настоящий, но вот руны… знать‑то ты их знаешь, да не те связки, которым стали бы учить в заводской гимназии. Там практика прежде всего, не вольных же птиц готовят, а у тебя чистая теория, мастеровому в упор не нужная. Ну и навыки телеграфиста, откуда бы? И зачем они будущему заводскому? В общем, сгорел ты ярким пламенем на своем же перфекционизме и желании показать себя нужным. С чем тебя и поздравляю. Мне только одно интересно, зачем Долгих тебя мне подсунул? Какой в этом толк? Не дурак же, должен понимать, что разборками с ним, не я, а опекун мой заниматься будет. Или, он это просто на всякий случай озаботился?

И тут глаза Ярика сверкнули. М — да, шпион — любитель, понимаешь. На лице все написано.

— Сто — оп. Так, Андрейка здесь ни при чем, получается… — Протянул я, стягивая к себе Ветер, окружая им собеседника и напрягая все свои невеликие возможности в эмпатии. — А кто ж тебя ко мне приставил? Не скажешь? А если спросить?

Ярослав фыркнул. Ну — ну.

— Ладно, попробуем простым перечислением. Кульчичи? Нет. Борецкие? Холодно. Гревские? Мимо. Горские? Да, мне тоже смешно. Осинины? И здесь промазал. Несдинич…и. Ну вот, видишь, как все просто, оказывается? — Улыбнулся я застывшему с совершенно кривой гримасой Ярославу. — И совсем не больно.

— Развяжи меня. — Деревянным голосом, не попросил, почти потребовал Ярослав. Я только бровь приподнял в недоумении.

— С чего бы это?

— Контр — адмирал своего человека тебе не простит. А он — сила. Слышишь? Лучше развяжи и отпусти. Обещаю, я замолвлю за тебя слово перед ним. Против Несдинича никакие Долгих не попрут. Ну, отработаешь, само собой. Так ведь деньги — не жизнь, их и потерять не жалко. — Со все возрастающей уверенностью проговорил Ярослав. Я аж рассмеялся. Зло, резко.

— Своего человека… вон оно как. Ты ему не «свой человек», Ярик. И вообще не человек. Винтик, да еще и плохо обработанный. Мальчишка в шпионов играющий! Не больше. «Свой человек», большая шишка! Урод! — В горле клокотало, а холодная ярость вдруг обернулась обжигающей злобой, меня понесло. — Как же вы меня бесите, уверенные в своем праве силы, мрази. Кто ты без Несдинича? Недоросль бессмысленный, ничего не умеющий, ничего не значащий, зато, при адмирале, о, при главе «географов» ты «свой человек». Любого загнобишь, любому судьбу сломаешь! Ненавижу, тварь!

От моего дикого крика, Ярослав вжался в кресло, а из меня словно стержень вынули. Проорался, сбросил пар… Отодвинулся от бледного мальчишки, окинул его взглядом и, потерев ладонями лицо, до красноты, до боли, тяжело вздохнул.

— Сколько я вас, уродов видел… — Проговорил я тихо. — Интересно, а тетку Елену ты сознательно до полусмерти запугал?

Глаза отошедшего от моего ора парня зло сверкнули. О да, сознательно. Сестрицы мои там так же на Гдовицкого глядели, когда тот их отчитывал за очередной мой залет в медбокс. Я потом записи смотрел, так что таких вот жгуче — злых презрительных взглядов навидался по самое «не хочу». Жалко тетушку. Дать этому волю, он же ее затравит. Как меня когда‑то затравили такие же… любители права силы.

— И зачем? Что она тебе сделала?

— Не по куску рот раззявила. — Буркнул Ярослав. — В Завидичи намылилась.

И вот из‑за этого? Только поэтому он довел хорошую женщину до дрожи?! Что ж, там я сделать ничего не успел, ну так здесь исправлюсь. Пусть уж лучше тетушка Елена слезу по этому монстру пустит, чем он ей жизнь сломает. Не имею права? И что? Сказано же: «И какой мерой Вы меряете, такой же и вам отмеряно будет». Вот, пусть и не обижается.

Очевидно, что‑то такое проскользнуло в моем взгляде, потому что Ярослав вдруг забился в путах… и неожиданно прыгнул на меня, целя маленьким ножом в горло. Сбить руку, уйти вниз и… кулак вошел точно под плавающее ребро, опрокидывая противника на пол. Вот ведь, и как я пропустил эту железку?!

Отбросив в сторону мыском ботинка дешевый перочинный ножик из дрянного железа, я вздернул хрипящего Ярослава за шкирку и, «пробежав» по его телу Воздухом, скривился. Не жилец. Селезенку я ему точно порвал. Что ж, счастлив твой бог, Ярик — гнида, хоть и с болью да без долгого ожидания на тот свет уйдешь.

Я хотел было заняться ритуалом сожжения, но… передумал и, глянув на тяжело дышащего шпиона, кивнул сам себе. Подхватив Ярослава, потащил его в кают — компанию и, без всякой бережности бросив тело на стол, расстегнул рубаху. Приложил руки к груди и, сосредоточившись активировал рунные цепи. Глаза шпиона распахнулись, изо рта вырвался хрип, на крик его сил не хватило. Больно, да… когда неподходящие рунные цепи выжигают Эфиром в теле, это адски больно.

Охрана оружейного склада Долгих всполошилась, когда из темноты вдруг на малой высоте выплыл дирижабль. Вроде бы обычный каботажник, но… в зоне закрытой для любых полетов не появлялись даже корабли Воздушного Флота Русской конфедерации. Во избежание случайностей.

Старшина успел подать сигнал тревоги и увести людей в капонир к орудиям. Вовремя. Едва захлопнулась тяжелая дверь, в здание первого склада, забитого под завязку патронами и снарядами, влетело черное веретено. Ночь вдруг превратилась в яркий день! Треск рвущихся патронов начало перекрывать гулкое баханье зарядов. Грохот нарастал… к нему присоединилось громкое стаккато двух автоматических пушек, бьющих по дирижаблю прямой наводкой. Со стороны атакующего, без единой вспышки! прилетело еще шесть темных веретен, устроивших на территории складов настоящий огненный ад. Глаза укрывшихся в капонире охранников полезли на лоб, когда дирижабль клюнул носом и направился к земле. Обшивка странного каботажника пылала, освещая алыми отблесками зияющие пробоины в гондоле, а мостик щерился проломом аккурат в обзоре, за которым было ясно видно бушующее пламя. Пушки, словно в истерике, забили чаще, на износ, на расплав ствола!

Щурясь от жара, проникающего даже в защищенный рунами капонир, старшина охраны еще успел заметить, как тень падающего дирижабля, стонущего всеми бимсами и шпангоутами так, что этот звук, кажется, перекрыл грохот разрывов, накрыла склады и, в огненном облаке каботажник рухнул вниз. Чудовищный взрыв сотряс землю, раскидав по полу капонира спасшихся охранников, и огненная метель с ревом рванула в небо, поглотив склады и дирижабль.

Глава 8. Прощальные речи

Похороны получились скромными и мокрыми. С самого утра небо заволокло тучами. Водяная взвесь повисла в воздухе, и шквалистые порывы ветра то и дело хлестали дождевыми зарядами по обелискам старого кладбища. Людей на церемонии было немного. Мой бывший опекун с печальной тётушкой Еленой и дочерью, сопровождаемой капитаном «Феникса», стоящий за их спинами Ветров, Алёна со старшим братом чуть в стороне, а между Трефиловыми и Завидичами расположился лейтенант Брин и сёстры Осинины. Светлана с Ириной хлюпали носами, Хельга внимательно слушала что‑то бормочущего церковника, а Алёна, бледная, осунувшаяся смотрела невидящим взглядом прямо перед собой, не реагируя ни на что.