Долина смертных теней

Макс, Ворон и Петруха нервно засмеялись, давая волю накопившемуся напряжению.

– Некоторое время спустя я нечаянно наткнулся на Вефррна и его подругу Сханнф и таким образом познакомился с Семьей. И с Богом. Жил некоторое время у них, принял участие в их войне. Навыки Баха пригодились. И я вас удивлю, кстати. Что такое доброта, сострадание и великодушие, я узнал именно от Семьи и Бога. А позже Бог решил, что я знаю достаточно, и рассказал мне о том, что на севере живут такие же, как я. И я отправился на север.

Что сказать, я стал изгоем. Сразу. Отсутствие личности, можно даже сказать, отсутствие души – это не то, что легко скрыть. Где бы я ни был – все всегда понимали, что я не такой, как они. Боялись. Я скитался по холодной пустыне, искал, чем поживиться, в руинах, изредка заходил в поселения, чтобы обменять добро на еду. Постепенно люди усвоили, что я хороший сталкер и в общем-то безобиден, а я понял, что должен научиться притворяться таким же, как они. Делать вид, что я человек, чтобы выживать среди людей. И я учился имитировать эмоции, улыбаться, сердиться. Я сам выбрал для себя мировоззрение, характер, принципы – то, что не всегда логично. Но именно эта алогичность делает людей людьми. И потому я никогда не нарушал свои принципы, даже если страдал из-за них: отступиться – значит признать, что я – не человек.

Так и жил, притворяясь и совершенствуясь в этом мастерстве. И в какой-то момент количество превратилось в качество. Моя маска эмоций, неуклюжая и несовершенная, так плотно приросла к холодному разуму, что я уже не смог ее снять. Раньше я делал вид, что испытываю эмоции. Теперь по-настоящему радуюсь и грущу, хоть и не так сильно, как вы: тот, кто познал существование без эмоций, будет нести на себе эту печать до самой смерти. Так и живу, стараюсь обходить скользкие темы с невозмутимым видом – ведь мне как личности лет пять.

– И вы считаете себя человеком? – желчно осведомился Слепнев. – Не тешьте себя иллюзиями. Вы мутант. Такой же, как алчущие, лишь внешне отличаетесь от них!

– А вы собрались создать таких еще больше, – парировал Пустынник, – так кто из нас более монструозен? – Он улыбнулся – с жалостью и снисхождением – и продолжил: – Разумеется, я всегда сомневался. Каждый день спрашивал себя – человек ли я? И потому здесь устроил сам себе проверку. Сочтет ли меня человеком другой человек, знающий ужасную правду?

– А ведь она могла и выстрелить, – сухо заметил Макс. – Ты надеялся увернуться, заслышав щелчок спускового механизма?

– Да, черт возьми, – внезапно сказала Ольга, – чем ты думал? Я действительно могла выстрелить! Я же не знала всей правды!

– Я не собирался уворачиваться. И объяснять не собирался ничего до твоего решения. Человек – существо алогичное и эмоциональное. Я хотел, чтобы ты решила, опираясь только на эмоции. Если бы проверка провалилась… мне незачем было бы существовать дальше.

У Слепнева на лице вздулись желваки. Несомненно, вот кто сожалеет о том, что Ольга не выстрелила.

– Стоп, а как же механизмы контроля? – насторожился Сергей.

– Они заключаются только лишь в воспитании. Или в промывке мозгов. Человек, лишившийся памяти и личности, подобен новорожденному. Это совершенно новое существо в старом теле. Чистый лист, на котором можно нарисовать все. Мне повезло – Семья не воспользовалась этим, только перенесла на этот лист свои ценности, которые ничем не отличаются от ваших. Дружба, любовь, радость… Именно этими ценностями я и руководствовался, выбирая для себя принципы. Не лгать, не стрелять в безоружных, быть честным, справедливым, гуманным. И именно потому все и провернул. Я не хотел повторения истории Себастьяна Баха – но вырваться из замкнутого круга не смог. Себастьян Бах стал убийцей по вине общества. То же самое случилось и со мной – меня заставили убивать.

– Так зачем же все это было затеяно тобой, сынок? – спросил Латышевский.

– Чтобы заполучить вирус. Когда я однажды вышел из бункера, то подпереть дверь забыл, и она закрылась. Много лет спустя, уже совершив несколько рейдов в Москву, я понял его значимость – чего раньше не был в состоянии осмыслить. Когда Ставрицкий решил нанять меня, я сразу смекнул: вот и транспорт, и способ открыть бронированную дверь.

Ольга выглядела обескураженной:

– Постой… Но ведь это я уговорила тебя…

– Я играл роль. И ты до сего момента думала, что манипулируешь мной. Но одно из двух высших образований Баха было психологическим. Да, кстати, Семен Борисович, давайте-ка сюда препарат.

Слепнев сжал зубы, затем выдохнул:

– Что вы собираетесь с ним сделать?!

– Уничтожить. Средство превращать людей в бездушные машины существовать не должно.

– Но… Послушайте! Это как оружие, оно не несет в себе зла! Важно, кто использует его! В этом вирусе – ключ к улучшению человеческой расы! Не обязательно штамповать солдат – при минимальной концентрации человек сохранит личность! Пусть шанс один из пяти – но для неизлечимо больных это…

– Нет. Слишком велика сила. Всегда будет соблазн использовать «Чистильщика» в своих целях. Слишком опасная игрушка. Вы отдадите мне препарат сейчас же, или я заберу его с вашего трупа.

Слепнев набрал в грудь воздуха и выбросил последний козырь:

– Не можете. Я безоружен.

Лицо Пустынника застыло, не предвещая ничего хорошего:

– Мои принципы распространяются только на людей, вас я не считаю таковым. Препарат. Сейчас же.

Трясущимися руками Слепнев вынул из кармана коробочку с ампулами. Да, его мечта была так близка… Макс вздохнул. Слепнев все же слабак. Но он, Максим Светлов, – нет. Он не откажется от своей цели.

– Не так быстро, Пустынник. К сожалению, твои благие намерения идут вразрез с благими намерениями всех остальных. Это очень здорово – заботиться о человечестве, намного труднее заботиться об одном конкретном человеке. Если мы позволим тебе уничтожить вирус, то это будет прямым нарушением контракта. Пускай не буквы – но духа. Проще говоря, мы, охранники, окажемся крайними и ничего не получим. Ты можешь счесть меня эгоистом, но моя женщина заботит меня больше, чем убогое человечество.

– Поддерживаю, – мрачно изрек Виктор, – какое мне дело до других людей, если я не спасу свою семью?!

Макс улыбнулся улыбкой волка.

– Я ведь тоже очень быстро стреляю, – сказал он, – пусть не так быстро, как ты, но все же… И тут я не один. Если начнется перестрелка, скорее всего, ты проиграешь. Вас только двое, пусть ты и за троих. Стоит этот вирус жизни твоей Ольги? Так что не делай глупостей и не начинай перестрелку.

Их взгляды встретились, и сталкер неожиданно улыбнулся:

– А я и не собирался.

Он спокойно положил пистолет в карман и пальцем приподнял к потолку ствол Ольгиного «Винтореза».

– Видишь ли, дело не только в людях. Точнее, именно в них. Так уж устроены мы – не любим тех, кто отличается от нас. Сегодня под нож пойдут алчущие, завтра люди нападут на Семью. И в конце концов все закончится войной. Один раз за агрессию против Семьи заплатили Соединенные Штаты Америки. В следующий раз может быть еще хуже. И потому у людей не должно быть эффективного средства против краснокожих. Должен быть баланс – вот еще одна причина уничтожить вирус.

– Стоп, стоп! – воскликнул Сергей. – Откуда ты знаешь про США?!

– Я ведь обещал, что вы получите всю правду, включая историю мира, начиная с падения Метеорита. Только не от меня, а из первых рук.

Люди во все глаза смотрели на Пустынника, сбитые с толку, а он сидел на стуле и устало, грустно улыбался. В мозгу Макса промелькнула мысль: да, ведь Себастьян Бах, находясь в камере лаборатории, просто не мог знать того, что случилось с миром… значит, знают краснокожие? Но откуда, если они – результат катастрофы, а не причина?

– Вижу по глазам, как много у вас вопросов… Просто отдайте препарат и поднимайтесь наверх. С ним вас все равно не выпустят отсюда живыми.

– И тем не менее мы не решили вопрос с контрактом, – решительно сказал Макс. – Правда – это отлично, но нам нужны наши гонорары!