Когда палач придет домой

Шум двигателя пульсара с такого расстояния напоминал шорох ветра в траве. Я выглянул, чтобы уточнить диспозицию, и протянул руку к пульту дистанционного управления прибором и внезапно понял, что не могу нажать кнопку. Я не мог уничтожить столько ни в чем не повинных людей только ради того, чтобы спасти себя и сэра Найджела. Сколько их погибнет при взрыве? Старший инспектор, три человека из его команды, свидетель, который видел меня на крыше, охранник с автостоянки, охранник из дома Браунлоу и еще человек пять охраны в пульсарах, да еще трое на крыше вокруг них. И, возможно, те два копа, что стоят у выхода на крышу.

Неужели две жалкие жизни, запутавшиеся в убийствах, стоят стольких смертей? Нет, не стоят! Не стоит стольких смертей моя дальнейшая благополучная жизнь. Я просто не имею права нажать на кнопку и убить всех этих людей. Особенно тех веселых охранников, с которыми я совсем недавно, буквально пару минут назад, курил и трепался о разной ерунде.

Внезапно перед моим мысленным взором появилась Светлана. Она говорила мне:

– Ты не должен убивать.

Но ее лицо молило об обратном. В моих ушах вновь зазвучали слова ее прощания. Я должен был вернуться к ней любой ценой. Даже ценой множества жизней. За ее жизнь и счастье это мне не казалось слишком высокой ценой. Стоит ли вообще счастье одного человека жизни хотя бы одного человека? А десяти? К чему вообще равнять человеческую жизнь, которая, как я теперь понимал, была единственной неделимой ценностью этого мира? И как отличить жизнь такого убийцы, как я, и ее жизнь, нежную, невинную и молодую? Вправе ли я был поступить так, как хотел?

– Возвращайся домой, Бен. До вечера, Бен, – прозвучал у меня в ушах ее голос, и вновь передо мной возникли видение ее молящего лица и выглядывающий из-за ее плеча злорадно улыбающийся багряный судья, а из-за другого высунулась голова палача в средневековом красном клобуке. А над плечами Светланы возникли их тянущиеся к ее нежному горлу, похожие на отвратительные щупальца руки.

«Если я не вернусь, не вернется и она, – подумал я. – А если она не вернется…»

Я громко и грязно выругался и приподнялся. Заминированный пульсар с инспектором на борту уже приподнялся над взлетной площадкой, второй тоже начал взлет.

Никаких колебаний в моей душе не осталось. Я протянул руку, крепко обхватил пластик пульта управления и вдавил в панель тугую красную кнопку.

Несколько секунд ничего не происходило, и я испугался, что кто-то нашел и обезвредил прибор, и теперь Джеймс спокойно улетит на встречу с генеральным прокурором, а я так и останусь здесь, под надзором полицейских, которые задержат меня за покушение на убийство. Может, это к лучшему?

В это мгновение раздался страшный взрыв. Пренебрегая опасностью попасть под взрывную волну, я высунулся и увидел второй взрыв. Пульсар старшего инспектора мгновенно превратился в кучу металлолома, но эта куча еще успела, прежде чем упасть вниз, столкнуться со вторым пульсаром, в котором сидела охрана. От страшной силы удара взорвался и двигатель второго летательного аппарата, и обе машины, превратившись в груду мусора вместе с множеством пассажиров, находившихся на борту, рухнули с высоты двадцати четырех этажей полицейского участка на уличный бетон.

В одно мгновение погасли жизни всех находившихся на борту пульсаров людей. Веселой, беспечной охраны, умного, принципиального старшего инспектора Джеймса, его собранной, готовой к любым опасностям команды и дальнозорких свидетелей. В одно мгновение они превратились в обугленные изодранные трупы, а улики, собранные дотошным инспектором, – просто в мусор.

Я ощутил мощнейший удар в грудь, когда взрывная волна настигла меня, неподвижно стоящего без всякого укрытия и смотрящего на страшные следы моих деяний. К счастью или нет, но ни один крупный осколок металла меня не задел. До того места, где я стоял, долетело лишь несколько мелких, которые рассекли мне кожу. Страшнее всего был мощный удар воздуха, который, выбив дыхание из моей груди, отбросил меня на добрый десяток метров, как пушинку. Еще немного, и он сбросил бы меня с крыши полицейского участка, несмотря на ограждение, но взрывной волне не хватило силы, и я остался лежать на крыше, распластавшись всего лишь в паре метров от бездны.

Полицейским, которые остались охранять выход на крышу, повезло не больше их коллег в пульсарах. Они, как и я, не имели никакого укрытия, но в отличие от меня они стояли вдвое ближе к взорвавшимся пульсарам. Страшная сила взрывной волны и туча мелких осколков превратили их в два кровавых чучела, не имеющих ничего общего с человеческим телом.

Меня стошнило от одного взгляда на дело рук моих. Хотя я не хотел их смерти, не желал этого ни одному из погибших, я все-таки убил их всех, убил коварно, подло и жестоко, словно выстрелом в спину. Убил ни в чем не повинных людей, единственная вина которых состояла в том, что они умели делать свое дело. Или не умели, как подло обманутая мною охрана, еще не успевшая понять в своей жизни, что людям нельзя доверять.

Взрыв разбил все камеры и изогнул мачты, к которым они были подвешены под самыми невероятными углами. Сейчас было самое время удрать отсюда так, как я это планировал. Встать на ноги, подойти к запасному выходу на крышу, открыть немудреный кодовый замок, на котором уже отключена сигнализация, спуститься вниз и потихоньку убраться подальше отсюда… Однако я не мог встать.

Я так и лежал на бетонных плитах крыши, не в силах даже покончить с собой, как должен был, чтобы не попасть в руки полиции живьем, и прижатой к бетону щекой чувствовал, как по крыше бегут поднявшиеся на нее полицейские. Слишком поздно для погибших, но не слишком поздно для меня. Моя игра закончилась. Волчий капкан захлопнулся.

Кто-то быстро перевязал мои раны с помощью портативной аптечки и уложил меня на носилки, которые почти бегом спустили вниз, мимо еще горящей, развороченной взрывом крыши, на краю которой несколько человек с портативными огнетушителями пытались бороться с начинающим пожаром.

Меня уложили на полу в коридоре верхнего этажа, после чего мои раны торопливо осмотрел полицейский врач. Интересно, стали бы они так стараться ради моей жизни, если бы знали, кто я и что сделал? Наверно, стали бы. Ради того, чтобы я здоровым предстал перед судом, который наверняка приговорил бы меня к расстрелу.

– Страшное дело, – тихо сказал мне доктор, быстро перевязывая мои раны заново. – Вам крупно повезло. Легко отделались.

Я промолчал. У меня не было ни сил, ни желания вести беседу с местным эскулапом. Он меня понял правильно и замолчал, полностью сосредоточившись на своих ранах. Однако тишина эта, видимо, действовавшая врачу на нервы, была недолгой.

– Много народу погибло? – спросил доктор несколько секунд спустя у одного из полицейских, вышедшего из комнаты, в которой, как я понял, увидев за его спиной мерцающие экраны, находился их центр внешнего наблюдения.

– Все, кто находился на крыше, кроме этого субъекта, плюс еще бог знает сколько попавших под обломки.

– А он-то кто такой? – спросил доктор, затягивая бинты.

– Ремонтник по имени Кристатос. Пришел по распоряжению старшего инспектора Джеймса, чтобы проверить видеокамеры.

«Значит, игра еще не кончилась. Они еще не знают моей истинной роли в этом деле, а значит, еще есть хилый шанс выкрутиться. Очень хилый, но шанс», – подумал я и решил немного передернуть расклад в свою пользу, негромко сказав им:

– Не совсем ремонтник. Я специалист по электронике из частной полиции. Меня пригласил инспектор Джеймс, чтобы я обеспечил его безопасность от каких-либо попыток электронного шпионажа или терроризма в отношении него. – С этими словами я вытащил из заднего кармана свое удостоверение частного полицейского, которое до сих пор лежало там.

– Я пойду вниз, там я сейчас нужнее, – сказал доктор и быстро ушел, помахивая своим чемоданчиком.

Полицейский внимательно изучил мое удостоверение и вернул его мне, взяв под козырек, поскольку по этому удостоверению я был старше его по званию, хотя и частным копом.