Зазеркальная империя. Гексалогия (СИ)

Бежецкий в сердцах плюнул и поднялся на дрожащие ноги.

На месте происшествия уже кипела работа. Невредимую, но находящуюся в глубоком обмороке даму, пробывшую тридцать секунд заложницей, уже укладывали на носилки, бережно пристегивая страховочными ремнями. Над стонущим (слава Всевышнему!) Голицыным склонились врачи, шестерку арестованных запихивали в “воронок”, а цепочка полицейских оттесняла напирающую толпу, в которой уже крутились, щелкая блицами, вездесущие стервятники‑репортеры.

Александр постоял немного над бездыханным чухонцем. Голубые глаза того уже потускнели, короткие, раньше бесцветные, а теперь яркие по сравнению с восковым лицом волосы постепенно намокали в огромной луже крови. Перекрестившись, Александр наклонился и прикрыл лицо вчерашнего деревенского парня свалившейся фуражкой. Скоро где‑нибудь под Юрьевом завоет мать, а может быть, и невеста или жена…

Володька сзади хлопнул Бежецкого по плечу:

– Смотри! Просверлю и на шею повешу! – Бекбулатов с гордостью протягивал на ладони слегка деформированную пулю, похожую на толстенький цилиндрик, наверное выковырнутую из распоротого кевлара. – Во! Чуть‑чуть нижний слой не пробила. Еще чуток – и кранты котенку!

Александр покатал тупоносую, отливающую латунью, тяжелую вещицу между пальцами и, размахнувшись, не глядя запулил ее в пространство.

– Тебе из них уже и так ожерелье впору делать. Как папуасу. Все, я сказал! Галопом в машину!

* * *

Александр сидел перед телевизором и потягивал через соломинку коктейль “Релаксация”: водка с водкой и льдом. На экране разворачивался сюжет нового германского, соперничающего с ханжонковскими, фантастического боевика. Здоровенный австрияк Шварценеггер, изображающий робота, мчался на огромном мотоцикле по улицам города, изредка постреливая из помповушки в своего преследователя, тоже робота, но более совершенного (уже наш “качок” Севостьянов). Первая серия этого захватывающего фильма под интригующим названием “Беендер” (“Уничтожитель”) собрала в Европе больше полумиллиарда крон, и Кэмерон, не так давно перебравшийся из‑за океана в процветающую Саксонию, теперь плодил своих “Беендеров” под порядковыми номерами каждые два года с регулярностью крупповского гидравлического пресса.

Несмотря на увлекательное зрелище, на душе было муторно. Скорее всего, поездку Бекбулатова в Екатеринбург придется отложить. Утром, после памятной перестрелки на Варшавском вокзале, по дороге в управление Володьке вдруг как‑то сразу поплохело, он стал отвечать невпопад, позеленел и сник. У ворот клиники Вагнера, оказавшейся по дороге, он потерял сознание окончательно. Выскочившие санитары бодренько упаковали бесчувственного штаб‑ротмистра в носилки и утащили куда‑то в недра здания, а вышедший несколькими минутами позже очкастый и бородатый эскулап, профессионально потирая огромные, распаренные как у прачки лапы, радостно сообщил, что господин Бекбулатов, вероятно, задержится в их гостеприимном заведении “деньков на пятнадцать, батенька, ранее не обещаю”, так как у него кроме сотрясения мозга (интересно, где он у Володьки нашел этот орган, для гусара прямо‑таки неприличный) наличествуют два раздробленных (!) ребра и обширное внутреннее кровоизлияние. В связи с этим оптимистическим заявлением доктор Волькенштейн, поправляя толстенные линзы на мясистом носу, вкрадчиво поинтересовался наличием у вышеозначенного господина медицинской страховки. На ворчливый совет Бежецкого выяснить данный вопрос у пациента (честно говоря, Александр мало интересовался финансовыми делами друга по причине врожденной деликатности) не в меру меркантильный слуга Гиппократа, разведя руками, сообщил, что еще несколько часов это будет затруднительно, так как пациент находится под общим наркозом в операционной.

Поблагодарив медика и заверив, что без средств для оплаты его, Волькенштейна, услуг пациента не оставят, Александр направился в управление, где уже “крутили” утренних фигурантов, в коий процесс и попытался активно включиться. К сожалению, благими намерениями, как известно, черти мостят роскошный автобан в преисподнюю. Александр до самого вечера был вынужден выслушивать телефонные и очные разносы начальства самых разных рангов и писать вороха всевозможных объяснительных бумажек, бумаг и настоящих бумажищ. Под занавес последовал отцовский звонок, причем ледяной тон и требование незамедлительной встречи не оставили никаких сомнений относительно его причины. С огромным трудом Бежецкому‑младшему удалось выторговать у непреклонного старшего отсрочку до завтрашнего вечера.

Одним словом, денек выдался явно не самым слабым и до краев переполненным событиями. Ко всему вышеперечисленному следует добавить послезавтрашнюю процедуру передачи дел преемнику, ротмистру Афанасьеву, по слухам весьма неглупому и довольно многообещающему армейцу, вышедшему из нижних чинов (о времена, о нравы!) и переведенному недавно из Заокеанских Владений. Такие рокировки были весьма во вкусе князя Орлова, обожающего демонстрировать глобальность своего мышления. Конечно, сомнительно, что служака, отдавший полжизни открытым сражениям на “переднем крае наркотической войны”, сразу же вникнет во все перипетии войны, по преимуществу – кабинетной, но… Спорить с начальством, как известно, – все равно что…

Ко всему прочему нужно ломать голову над трудноразрешимой шарадой, кого из оперативников отправить завтра на Урал вместо Володьки (черт бы побрал его со всей его гусарской самодеятельностью, пусть только выйдет из больницы…), поскольку обе наиболее подходящие кандидатуры (Голицын – как все‑таки был неправ Бежецкий в отношении юноши – скорее всего, вообще перейдет только на кабинетную работу и то если разрешат медики) выбыли из строя. А из оставшихся выбирать – дело сложное… Не потому, что Александр не доверял своим подчиненным, просто у всех есть свой надел и они скрупулезно его возделывают. Сорви хоть одного с места – и многие разработки пойдут… Александр вздохнул: он постоянно забывал, что через два дня маршруты, по которым пойдут все разработки, уже мало будут его волновать…

Напоминальник, привычно брошенный на стол в соседней комнате вместе с кобурой, вкрадчивой трелью извлек Александра из приятного расслабления полудремы. В такой час, судя по мелодии, мог звонить только кто‑то из своих.

Автоматически выждав три звонка, Александр поднялся и пошел за аппаратом. На экранчике определителя светилась только строчка маловразумительных закорючек – звонили с защищенного аппарата.

Щелкнув клавишей записи (на всякий случай), Александр сказал:

– Ротмистр Бежецкий слушает.

– Спишь, что ли? Я уже отключиться хотел!

Александр опустил аппарат и тихо ругнулся, прикрыв микрофон ладонью.

– Ты, что ли, контуженный?

– Я! – жизнерадостно заорал “шмель”.

– Как тебе напоминальник‑то дали? Ты из больницы?

– Ни фига, из дома! Когда завтра в аэропорт?

Александр ругнулся уже внятно:

– Ты что, сбежал? А ребра?

– А что с ними случится? Замотали, и все. Что я, действительно контуженный – две недели там париться. Ты знаешь, сколько там сутки стоят?

Конечно, этого и следовало ожидать. Живчика вроде Бекбулатова надолго приковала бы к постели только та же “болванка” в голове. Тьфу, тьфу, тьфу.

– Да, знаешь, сестры милосердия там та‑а‑кие! Твоей N и не снилось!

Бежецкий, со смешанным чувством облегчения и раздражения вполуха слушая друга, взахлеб перечисляющего объем, длину, размеры и охваты, думал, что, может быть, плюнув на дружбу, пришибить мерзавца? Или подождать до его возвращения?

2

Запах сирени за распахнутым в сад окном, приятный шум “Вдовы Клико” в голове, аромат дорогих сигар и ничего не значащая беседа старых друзей… Бал в загородной резиденции князя Николая Юсупова в самом разгаре.

– Майн либе фройляйн, разрешите вам представить моих друзей. Ротмистр барон фон Нейгарт, штаб‑ротмистр граф Бежецкий, штаб‑ротмистр князь Бекбулатов. Господа, мои кузины: графиня Ландсбергфон Клейхгоф и княжна Ростопчина. Прошу любить и жаловать. Молчать‑с, штаб‑ротмистр!