Засланец

Взрослые жители деревни не разгуливали нагишом. Домотканые плащи перемежались со штанами и куртками явно фабричного производства. Поверх городской одежды дикари носили ожерелья из звериных зубов и ракушек. О своем родстве с землянами они не подозревали. Дикари были уверены, что произошли от местных Адама и Евы, в начале времен вылепленных Молчаливыми из пузырчатой глины.

Я, разумеется, не стану их разочаровывать. Для них я должен стать своим, ну или почти своим, пусть и слегка пришибленным. И впрямь как пришибленный, бродил я между сваями, ожидая решения своей участи. Деревенские в упор не замечали меня. Мира успела сбросить грязную походную одежку и облачиться в цветные тряпки, навертев вокруг шеи бусы. Я видел, как она что-то рассказывала подружкам, которые сбились вокруг нее пестрой стайкой. Время от времени Мира бросала в мою сторону ненавидящий взгляд.

Единственным человеком, который озаботился моей судьбой, был Боров. Велев мне ждать, он полез в общинный дом и застрял там на добрых два часа. Я уже начал подумывать, что не мешало бы куда-нибудь затиснуться и поспать минут тридцать, как вдруг Боров высунулся из-за циновки, служившей дверью в общинном доме, и махнул рукой. Неспешно, блюдя достоинство, я поднялся по крепко сколоченной лестнице.

За циновкой оказалось тепло и светло. В очаге багровели угли. Бревенчатые стены были густо облеплены жуками-христофорами с крестообразными светящимися надкрыльями. По углам возвышались идолы – уменьшенные копии тех, что торчали у входа. Посреди стояло кресло, в котором восседал грузный старик. Длинные седые космы его пучками торчали в разные стороны, каждый пучок был схвачен металлическим кольцом тускло-серого цвета. Старик был облачен в хламиду, сплетенную словно бы из проволоки в разноцветной изоляции, в костистой руке он сжимал посох. Резная палка была украшена любопытным навершием; я сунулся поближе, чтобы его рассмотреть, но Боров стиснул мое плечо и прошипел:

– Да садись же ты…

Я послушно опустился на циновку у ног вождя.

Старик с посохом уставился на меня водянистыми глазами.

– Вот человек, которого мы поймали в Беспутной реке, Дед! – доложил Боров, оставаясь на ногах. – Парень крепкий, хотя и с придурью…

– Это он убил Диментия? – скрипучим, как несмазанное железо, голосом осведомился вождь.

– Диментия убил стыдливец, – уточнил я.

Боров чувствительно пнул меня под ребра.

– Пусть остается, – решил вождь. – Вчера шерстни загрызли мужа нашей знахарки, теперь его заменит Странный.

– Справедливо рассудил, Дед! – похвалил Боров вождя, словно тот нуждался в его одобрении.

Вождь пробурчал нечто невразумительное.

Боров мотнул башкой, мол, аудиенция окончена.

Слегка ошеломленный столь стремительным решением своей судьбы, я поднялся, поклонился вождю и вышел из общинного дома. Мое появление на улице привлекло всеобщее внимание. Деревенские, от мала до велика, побросали свои дела и принялись меня разглядывать, будто впервые увидели. Даром что до этого я два часа маячил у всех на виду. Раньше для деревенских я не существовал, а теперь по каким-то известным только им признакам стал своим.

– Знахарка живет за воротами, – сказал Боров, спрыгивая в подтаявший снег. – На отшибе, как и полагается скилле…

Он пихнул меня в плечо. Под беззастенчивыми взглядами дикарей я поплелся к воротам.

К дому… К жене… К скилле…

Личинки Тени одарили меня скудными знаниями об этом загадочном племени, обитающем далеко на юге, где громадное полушарие Жнеца торчит неподвижно над горизонтом. Известно было только, что скиллы – очень странный народ, не похожий на остальных, но в чем именно заключается эта странность, личинки умалчивали. И вот теперь мне предстоит жить с женщиной из скилл под одной тростниковой крышей. Что ж, хороший повод пополнить банк информации в собственной голове…

Я вышел за ворота. Два стражника с дробовиками наперевес не спросили меня, куда и зачем я иду. Их не интересовали выходящие. Идет человек, значит, надо.

Лес подступал к частоколу почти вплотную. Кругом громоздились сугробы, так что я не сразу разглядел хижину на отшибе. Жилище знахарки было гораздо ниже деревенских построек. И вела в него всего-то пара кривых ступенек. Я отогнул циновку, заглянул внутрь.

– Эй, хозяйка! Есть кто дома?

Никто не отозвался. В хижине было сумрачно. Утренний багрянец, разбавленный вялым снегопадом, едва сочился через узкое окошко в противоположной стене. Вся утварь в доме состояла из висящего на крюке над очагом закопченного котелка, циновок, как попало накиданных, и глиняных горшков, растолканных по углам. Знахарка жила небогато. Но даже не в этом дело – не чувствовалось в доме женской руки. И жилого духа не ощущалось. Как только терпел такое безобразие покойный супруг? Не сам ли кинулся в пасть шерстням? От неуюта родного очага…

Одежда на мне не просыхала несколько дней кряду. Сначала ливни, потом снегопад. Призраки готовы ко всему, но они тоже на какую-то часть люди. Мне до смерти захотелось под крышу. Скинуть проклятую рванину, раскочегарить камелек, чтобы в этом сарае сделалось хоть чуточку теплее, напиться кипятку, а еще лучше – мясного бульона.

Не дожидаясь приглашения, я поднялся в хижину. Заглянул в котелок, понюхал. Едой варево не пахло, скорее всего, это был какой-то лекарственный отвар. Ладно, со жратвой разберемся позже. Займемся пока обогревом жилища.

Я подул на угли. Они нехотя покраснели. Надо бы подкинуть дровишек, но в хижине ничего подходящего не нашлось. Это меня не смутило. Я снял с пояса тесак, выпрыгнул в снежно-розовую полумглу. У самой хижины росло путниковое дерево – верный товарищ в странствиях по здешним промозглым лесам. Стволы путникового дерева рыхлые, рубить их нужно аккуратно, чтобы не превратить в никчемную труху, но кое-какой опыт я уже приобрел.

Заготовка дров меня разогрела. Через полчаса я вернулся в хижину скиллы с целой охапкой аккуратно извлеченных из-под коры древесных волокон. Хозяйка оказалась дома. Едва переступив порог, я наткнулся на ее взгляд. Это не преувеличение – именно наткнулся. Скилла смотрела на меня круглыми глазами, обрамленными серым пушком. Мешковатая одежда не позволяла разглядеть фигуру. Кожа на лице и руках знахарки блестела, точно смазанная жиром. Из-под безобразного тюрбана, наверченного на вытянутой к затылку голове, торчали пряди то ли седеющих, то ли просто пегих волос. Но главное – взгляд! Я почти физически ощущал его давление.

Стараясь не делать резких движений, я положил охапку возле очага, над которым уже не было котелка с отваром. Подбросив дровишек в огонь, я сказал:

– Меня зовут… – я поперхнулся. – Странный… Это не имя, но…

– Тебя прислал Дед, – резко сказала скилла. Голос у нее был не мелодичнее скрежета железа по стеклу.

– Да, – отозвался я. – Сам бы я не пришел… Чужой я здесь…

Не знаю, что меня толкало на откровенность. Наверное, ее взгляд. Скилла смотрела прямо в душу, даже глубже – в самое сокровенное. Если здешняя контрразведка не пользуется услугами скилл, значит, в ней служат круглые идиоты.

Я принялся возиться с очагом, стараясь не смотреть на скиллу. Это мне удавалось с большим трудом. Взгляд знахарки притягивал, даже когда я поворачивался к ней спиной. И самое печальное, что под его воздействием меня неудержимо тянуло говорить. И не просто говорить, а выбалтывать то, что никому на этой луне знать не положено.

Нет, так дело не пойдет. Я выпрямился, посмотрел в совиные глаза скиллы, спросил нарочито резко:

– Как тебя зовут?

– Тина, – сказала она.

– Вот что, Тина, – проговорил я. – Вождь прислал меня в твой дом. Идти мне некуда. Сейчас я просто лягу спать. В любом месте, где укажешь.

– Ложись где хочешь, – отозвалась она.

– Даже рядом с тобой? – не удержался я от сарказма.

– Даже рядом со мной, – безразлично сказала Тина. – Тебя прислал Дед. Теперь ты мой муж.

Она тоже здесь чужая…

Как Тина оказалась в этих промозглых краях?