Путь к звёздам

   - Дюжину? - непонимающе переспросил Мелкий.

   - Ну, двенадцать... Дюжины - это так двенадцать называется... Люди от голода по натуре умирали, на улицах, прямо в домах умирали... а всё равно что-то строили, делали, да ещё от врагов оборонялись. И никому в голову не приходило съесть соседа. А у нас получилось совсем не так. Я несколько раз думал - почему? И я вот думаю - у тех людей в жизни был смысл. Ну, они Родину защищали, верили во что-то там такое... А мы - нет. Просто толпа народу, и никакого смысла. А если нет никакого смысла и веры никакой нету - то почему не съесть соседа? Может, мало быть обычным человеком, или даже неплохим, а надо... ну, надо, чтобы у тебя что-то большое было... больше тебя и даже больше там, например, семьи, потому что ведь своих детей тоже можно человечиной кормить - потому что ты их любишь и хочешь, чтобы они жили... Я видел... ну, когда снег ещё не совсем лёг - тут, на окраине, есть место, где одна семья целую ферму сделала. Детей наловили, там держали и ели их. Пересидеть хотели... холод и всё такое прочее. Мы когда нашли это место, то их сразу перебили всех, всё там сожгли, а сами потом почти такими же...

   Вовка замолчал и молчал долго. Молчал и Мелкий. И вдруг Вовка тихо сказал - сказал не Мелкому даже, а самому себе:

   - Я сейчас думаю... если бы я тогда... в самый первый раз... когда наши ту семью в подвале убивали... если бы я это дело прекратил... хоть как... хоть стрельбой - может, всё было бы иначе? - он мотнул головой. - А, ну его нафик... Одевайся, пошли!

   Ночью ему приснились родители. Они садились в машину у подъезда. Мама беспокойно оглядывалась, а папа добродушно ворчал: "Да прибежит он сейчас, не суетись ты..."

   Лиц у них не было. Вернее, они были - просто Вовка не мог их рассмотреть. Он не прибежал, они остановились на вокзале выпить купленного каким-то дядькой по их просьбе пивка, и он не прибежал. Если бы он прибежал, то они бы погибли все трое, и было бы хорошо. Не было бы мучительно невидимых лиц.

   Вовка проснулся от всхлипов. Мазнул рукой по щекам - они были мокрые. Полежал, глядя в темноту, мысленно обещая, что в следующий раз, если Мелкий начнёт такие разговоры, то получит ремня.

   Он долго боялся заснуть, чтобы снова не увидеть тот же сон. Лежал и думал про людей. Вдруг очень захотелось, чтобы люди где-то были. Нормальные люди. Как в кино про такие вещи. Нормальные люди обязательно должны быть. На каком-нибудь острове. Или в горных пещерах. Или ещё где-то. На базе на какой-нибудь. На секретной. Живут там себе сейчас, пьют кофе и думают, как им спасти мир.

   Его собственный опыт подсказывал ему, что так не будет. Люди оказались дерьмом и сдохли или убили друг друга. Но что-то - что-то, чему он не находил имени - отрицало этот опыт яростно и непреклонно. И сегодняшние слова Мелкого - глупые слова - не давали покоя, как-то подтверждали то, против чего восставал весь вовкин опыт

   И Вовка вдруг задумался.

   Он впервые задумался над этим.

   А кого, собственно, он имеет в виду под нормальными людьми? Тех, кто откроет люк и скажет: "Ты в порядке, парень? Давай выходи. Мы тут построили школу и вообще восстановили всё, так что будем жить дальше."

   Но таких людей, наверное, и правда нет. А он-то - он есть.

   Интересно, подумал Вовка, с кого всё начинается.

   С этой мыслью он и уснул снова.

   Зайти в галерею попросил Мелкий. А Вовка просто не стал отказывать - зачем? Он сам там был когда-то с классом на экскурсии...

   ...Городская картинная галерея раньше, говорят, была знаменитой. Даже на весь мир. Когда началось все Это - её не тронули. Она просто никому не была нужна. Смешно - банки разграбили, зачем-то растащили по домам деньги, драгоценные металлы и всё такое прочее. А галерею не тронули.

   Ну... не совсем не тронули. Окна были побиты и кое-где заткнуты - то ли тут кто жил, то ли персонал ещё что-то пытался спасти. На стенах надписи - но мало, и не только ругачка и прочие глупости, но и адреса, призывы, места встреч... На полах кое-где - следы костров, не всегда безобидных; на некоторых жарили человечину, видно по остаткам. Целые скелеты - не очень много, правда. И не только человеческие. А в одном из залов - огромный крест, тщательно наведённый на стене копотью, ниже - надпись:

   - а под нею - аккуратная горка из двух десятков черепов.

   А вот многие экспонаты были всё-таки повреждены или покалечены здорово. Но в основном всё осталось на местах.

   В гулких залах снега было мало - только под выбитыми окнами - но казалось ещё холодней, чем снаружи. Наверное, от неподвижности воздуха и ограниченной пустоты.

   Мелкому, впрочем, тут понравилось. Скелеты и прочее его не пугали, а на картины на стенах он смотрел изумлённо и с интересом. Вовка скользил по ним взглядом равнодушно - в компьютере, в конце концов, были самые разные рисунки. А Мелкий прилипал то к одной, то к другой стене, как будто его тянуло туда-сюда маленьким магнитиком, замирал, задрав голову и приоткрыв рот... Даже капюшон зимней белой куртки откинул, чтобы лучше смотреть.

   И Вовка решил его не торопить. Хотя Мелкий ещё и задавал вопросы - один за другим, и почти ни на какой Вовка не мог ответить. От этого было досадно, он хотел гаркнуть... но потом сказал в ответ на очередной вопрос - честно сказал и чуть виновато:

   - Мелкий... я ничего этого не знаю. Придём... домой - открой энциклопедию, там есть такая. И смотри, что есть что.

   Мелкий не стал насмехаться, даже в глаза у него насмешки не появилось. Он только озабоченно спросил:

   - А этот... ток? Батареи кончатся.

   - Ещё найдём, - обнадёжил Вовка, поправляя автомат на бедре. - Или печку разыщем, про которую я говорил.

   Мелкий счастливо улыбнулся и сунулся к новой картине, даже пальцами по ней поводил - там был какой-то ручей посреди луга, несколько камней, между которыми пробивалась струйка воды. И всё. Вовка хотел отойти... но не отошёл, остался стоять, тоже разглядывая картину.

   - Вовка, - Мелкий пошевелил губами, продолжая разглядывать картину. - А это будет ещё... когда-нибудь? Снег же... он прекратится и растает? Ведь солнце-то... оно не погасло же, а значит... должно же... Ну пусть я уже старый буду, пусть! - он умоляюще посмотрел на Вовку, как будто от него всё и зависело. - Но чтобы хоть тогда...

   Прекратится, растает, подумал Вовка. Может и так. И что потом? Будет болото. Серая, раскисшая, стерилизованная годами мороза мёртвая земля, на которой никогда уже ничего не взойдёт. Бурые ручьи с ядовитой пеной. Мёртвые моря и океаны. Чёрные и серые палки-деревья с отслоившейся мокрой корой, склизкой и неживой, медленно гниющие под лучами солнца.

   Нет!!!

   - Будет, конечно, - сказал он вслух. - И снег прекратится, и вообще... Может, даже скоро, кто ж знает? Завтра проснёмся - а солнце того... выглянет. Это ведь каждый день может быть, тут главное ждать. Ну и верить, что... ну, ты понимаешь...

   Он говорил и чувствовал, что сейчас расплачется. А плакать было нельзя, и он говорил, пока Мелкий, успокоенный словами Вовки, не кивнул весело и не повернулся опять к картине.

   Тогда Вовка повернулся и отошёл к окну - сбоку, конечно. Посмотрел в небо - бурое и рыжее, клочковатое, бурное. Зажмурился, вызывая в памяти - всей силой её - тёплое солнце, рыжее вечереющее солнце над диким пляжем, над коричнево-золотым песком, над серебряной водой. И попросил: "Вернись. Пожалуйста. Если надо, что бы я... пусть, только пусть Мелкий сначала подрастёт, чтобы он не маленький один остался... и я тогда - пусть... А ты вернись. Пожалуйста, вернись. Не ко мне. Я не за себя. Я тебя помню. Мелкий не помнит. У него нет солнца даже в памяти. Вернись, родненькое!!!"...