Смертники доброй воли (СИ)

Он щёлкнул по одной из кнопок — и Брутус ощутил, как натяжение верхних цепей ослабевает. Он был вынужден встать на пол ногами под собственным весом и, конечно, не удержал равновесия из-за того, как плотно они были примотаны друг к другу. Аурис упал на колени, и Азат наконец отпустил кнопку, оставив его руки висеть в нужном ему положении.

— Вот, самое оно, — он подошёл к Брутусу, глядя на него сверху вниз. — Не всё ж тебе людей подвешивать… На месте Ове я бы застрелился ещё лет в одиннадцать, всё лучше, чем тебе прислуживать, но он, видно, решил, что месть надо подавать максимально охлаждённой. Что ж, могу его понять! А теперь расскажи-ка мне, много у тебя ещё в запасе таких гениальных провальных планов?

Брутус промолчал, нарочито смотря мимо него и презрительно кривя разбитые губы. Азат хмыкнул и, неспешно надев на руку кастет, с размаху ударил пленника в челюсть. Брутус чуть не задохнулся от обжёгшей его боли — но больше от унижения, которое вынужден был терпеть.

— Дорогой мой, — Азат резко повернул на себя его голову за окровавленный подбородок, — я не советую тебе молчать. Мои мальчики не наигрались, только и ждут отмашки, чтобы проверить, точно ли от твоих особенностей в тебе ничего не осталось. Говори. Как ты опять всё провалил? Или так и планировалось? Может, это такая задумка, чтобы в больших подробностях донести Страхову обо мне? Поделись своим гением, пока есть чем!

Брутус ещё никогда так сильно не ненавидел его — не бойца, вообще ничем не похожего на командира, торговца, чёрного бизнесмена, алчную, жестокую, бездушную тварь, до которой он никак не мог добраться, чтобы придушить собственными руками. Но к чему было сейчас геройствовать, кто-нибудь из них четверых всё равно расколется…

— Что ты надеешься от меня услышать? — прохрипел он. — Ты знаешь про Ове. Из-за его смерти сын Страхова понял, что его обманывают. Всё.

— Меня больше интересует, как ты — ты, Брутус — мог хоть кому-то настолько верить, — с притворным сожалением вздохнул Азат, поигрывая кастетом. — Сейчас ты наконец стал идеальным солдатом, без единого слабого места — ну, как только тебя отпустит твоя тоска. Жаль, что мой кредит доверия к тебе исчерпался. Зачем ты уничтожил лабораторию? Ты посчитал, что Особенные мне больше не нужны? Подумал, что можешь решать за меня?

Он опять ударил — на этот раз без предупреждения, уже с другой стороны, и Брутус услышал, как выбитый зуб отлетает на бетонный пол. Заставив себя вдохнуть, он ответил:

— Это Палаш. Он запустил…

— Окей, верю. Со всеми своими плюсами наш наёмник мог в последний момент передумать. Но почему ты вышел оттуда без Рогеро и Элиши? Почему оставил их там, Брутус? Неужели нельзя было использовать Шштернов в качестве вьючных осликов? Да, кстати, спасибо за них, я найду им достойное применение…

На этот вопрос ответа у Брутуса не было, и Азат отлично это знал. Выдержав паузу, он покровительственно улыбнулся.

— Я оценю по достоинству твой последний подарок — может быть, даже позволю тебе умереть безболезненно. Ты же осознаёшь, что больше мне не нужен, как тебе оказались не нужны твои родители?.. Но не радуйся раньше времени, мы ещё не закончили. Хас!

Брутус наконец посмотрел на Хаса, так и стоявшего у двери. От окрика отца тот вздрогнул всем телом, слишком сосредоточенный на Брутусе, и повернул к Азату ставшее землистого цвета лицо. Аурис поманил его к себе одним пальцем, и он деревянно приблизился, старательно и очень натурально искривляя губы в насмешливой улыбке.

— У тебя к нему тоже хватает претензий, сын. Держи, — Азат вручил Хасу кастет и подтолкнул к Брутусу. — Я понял по твоему рассказу, что большую часть переговоров вёл ты. Разрешаю наказать его за это использование неоплачиваемого детского труда. Покажи, чему ты у них научился.

Хас посмотрел на кастет в руке, на ухмыляющегося ему Брутуса, потом на ожидающего его действий отца и поджал губы.

— Я… не хочу марать о него руки, — сухо отозвался он, и Азат вскинул брови в удивлении.

— Это что-то новенькое. А может, тебе его просто жаль? Ну, например, — он наклонился к сыну и театральным шёпотом заговорил на ухо, — сдружились, сблизились… Брутус у нас легко завлекает симпатичных мальчиков…

— Ещё чего! — вспыхнул Хас. — Я не рассматриваю рабов в таком… качестве, отец! Ты полагаешь, я — такой же, как Ове?!

— О, нет, конечно, — Азат обнял его за плечи. — Но вдруг…

— Оставь меня с ним наедине минут на десять, — Хас надел кастет и осклабился. — Раз тебе так принципиально, я отведу душу.

— Стесняешься при свидетелях?

— Ты вроде говорил, что он и мой слуга тоже. Имею я право пообщаться с ним без твоего судейства на скамейке?

Азат посмотрел на наручные часы, на сына, уже почти кровожадно изучавшего то кастет, то лицо Брутуса и очень напоминавшего своего отца в этот момент, и неохотно согласился.

— Возьми ключ. Потом можешь распоряжаться его временем как тебе угодно. Решение на его счёт я приму вечером, — он протянул Хасу вынутую из кармана карточку, и тот с вызовом отозвался:

— Или я.

— Посмотрим. Развлекайся, но не увлекайся.

Похлопав на прощание сына по плечу, Азат вышел из комнаты. Пока стихали его шаги, Брутус неотрывно смотрел на застывшего в одной позе Хаса, потом открыл было рот, но аурис не дал сказать ему и слова. Упав рядом с ним на колени, он порывисто обнял его и, безмолвно плача, начал целовать его покрытое синяками и ссадинами окровавленное лицо.

— Я вытащу нас отсюда, обещаю! — выдохнул Хас, на несколько секунд отстраняясь. — Я виноват, я вызвал её, доверился… Но я исправлю всё, Брут! А отец поплатится за то, что с тобой сделал!

Пока лишь кивнув, Брутус закрыл уставшие глаза и позволил Хасу и дальше извиняться так, как тот считал правильным. Этот мальчишка давно был на его крючке, очень полезный — змея в тылу у ничего не подозревающего Азата, — но и иногда чересчур самостоятельный. Как только они выберутся, надо будет хорошенько проучить его, чтобы больше он и моргнуть не смел без его разрешения.

И, в конце концов, сломать.

Глава 9. Прозрение

После разговора с отцом было много смен обстановки и окружающих лиц, но Адамас выхватывал из окружающей реальности либо что-то из ряда вон выходящее, либо случайное, вдруг попавшее в те секунды, когда он был на поверхности своего личного чёрного омута, а не в самой его глубине. Через несколько дней, слившихся в один, он обнаружил себя дома, в собственной комнате — об этом сказали с детства знакомые запахи и что-то пытавшиеся донести ему мама и сестра — и обе с левой стороны, — так больничная палата почти без перерывов на поезд или самолёт сменилась домом, где они жили последние семь с половиной лет. Поскольку больше потрясений вроде как не предполагалось, Адамас предпочёл скользнуть обратно в свой защитный кокон, где реальность, может быть, и не была реальной, зато вполне себе зримой и постигаемой.

Ещё до беседы с Рэксом он зацепился мыслями за одни значимый вопрос, и теперь, плавая среди знакомых и когда-либо просто виденных лиц, окружённый понятными и не очень образами, иногда что-то имеющими под собой, но чаще лишь представляющими неидентифицируемые в полной мере воспоминания, хорон пытался его решить. Поражения и отец. Что помогало ему всегда, несмотря ни на что, продолжать идти выбранным ранее путём? Откуда он знал, что именно так и надо, что не стоит пробовать что-то другое, где будет легче, проще или просто более ему подходяще? Как жаль, что они так мало разговаривали за эти шестнадцать лет, сейчас приходилось воскрешать в памяти когда-либо рассказанные им эпизоды из его жизни и самостоятельно делать выводы.

Взять, например, смерть Квазара, после которой отец оказался совершенно беззащитным перед собственным начальством, к тому же жаждавшим отправить его вслед за наставником, их главным бунтарём. Примерно в такой же ситуации Фаас, прадед Адамаса, предпочёл стать тише воды, ниже травы, лишь бы не провоцировать Пикеровых (потому Страховы и выпали из управления ГШР на долгие годы), — Рэксу тоже было что терять, но он не отступился. Не отступился, и когда врагом стал бывший союзник, человек с ещё большей властью, чем непосредственный президент Генштаба, — и в итоге, через пятнадцать лет, добился-таки того, что враги опять начали становиться друзьями. Так же как и тогда сумел вывести Эдриана на чистую воду и выбить себе высокий пост в руководящих кругах. Полжизни отца говорит о том, что, если идти и верить, рано или поздно мир ляжет у твоих ног. Долго и трудно, но…