Сияющий вакуум (сборник)

— Спасибо, — тоже вытирая кровь со своих щек, сказал Куравский. — Поддела сделали. Теперь мы должны добраться до кухни. — Он быстро обследовал стенку склада. — Впрочем, это, кажется, совсем не сложно. Здесь есть грузовой лифт. — Он подпрыгнул и, ухватившись обеими руками за железную скобу, подтянулся. — Давайте сюда! Придется немного попотеть, но мы должны разжать створки.

Снаружи с частотой хорошей скорострельной винтовки грохотали взрывы. Уже сидя на полу низкой кабины лифта, Куравский устало сказал:

— Сейчас заключенные попытаются захватить космопорт, охрана будет защищаться. Нам все это на руку. Нам не нужен космопорт. — Он усмехнулся и слизнул капельку крови с нижней губы. — Нам нужна только тюремная кухня.

— Как глупо, — сказал Филипп.

Он сказал это не потому, что просто хотел услышать собственный голос. Перед его глазами все еще стояли маленькие белые солнца взорвавшихся в воздухе истребителей; разлетающиеся в каменные осколки гигантский кулак и медленно падающий минарет.

— Мы отправляемся в двадцатый век, — почему-то разозлился Куравский. — В восьмидесятые. По моим расчетам, там можно неплохо устроиться. А уже оттуда мы вернемся в подвалы Всемирного Банка.

— Ты уверен, что нам нужен именно двадцатый век? — спросил Филипп, уже следуя за ученым по коридору. — Ты уверен, что нам следует бежать именно туда?

— Уверен.

Ударом ноги Иван Куравский распахнул двери кухни. В лицо ударил запах пищи. На этот раз с лица пришлось вытирать пот. Было слишком жарко. Пот заливал глаза. Среди кипящих котлов и раскаленных плит, среди стерильного кафеля кухни стояли две женщины, Наталья и Гузель. Больше в столовой не оказалось ни одного человека.

— Которая из камер? — спросил Куравский.

Гузель шагнула к высокой эмалированной двери холодильной камеры и распахнула ее. Филипп взглянул на свои трофейные часы. Циферблат сильно запотел, но бегущую секундную стрелку еще можно было различить.

— Нужно подождать, — сказал он, подушечкой большого пальца протирая стеклышко.

— Чего ждать? Кого?

Женщины и Куравский вошли в холодильник. Загудел двигатель на холостом ходу. Отдаленно прогремел взрыв. Пол под ногами подпрыгнул, как резиновый матрас, и снова окреп.

— Я буду ждать Инес, — сказал твердо Филипп. — Пять минут еще буду ждать. Если не хотите ждать, можете отправляться без меня.

Коврика не нашлось, и он, вытряхнув какие-то гнилые овощи на кафельный пол, использовал брезентовый мешок вместо коврика.

Филипп встал на колени, сложил руки и погрузился в молитву. В эту минуту он молил только о том, чтобы Ахан даровал жизнь его новой жене Инес.

Пол, на котором он стоял, с некоторой периодичностью то уходил вниз, то снова оказывался на месте. В коридоре совсем рядом слышались какие- то крики и пистолетная пальба. Но Филипп был полностью погружен в искреннюю, честную молитву.

— Открой глаза! — крикнул Куравский. — Достаточно! Ахан уже выполнил твою просьбу, и нужно поторопиться!

Разламывая кафель тяжелыми свинцовыми ботинками, Инес прошла через кухню и втиснулась в холодильную камеру прямо в скафандре. По ее лицу за стеклом шлема бежала кровь. Филипп медленно поднялся. Отряхнул колени, еще раз мысленно поблагодарил Ахана, вдохнул полные легкие ледяного воздуха и сам закрыл за собой тяжелую эмалированную дверь.

В отличие от предыдущего путешествия во времени, обошлось без поломок. В первый раз в живую Филипп наблюдал, как уходят назад годы. Окошечко в часах, показывающее год, содрогалось. Часы раскалились, но он не выпускал их из рук.

«Восьмидесятые годы двадцатого века. Что там в восьмидесятых? — думал он, перекидывая раскаленную круглую коробочку часов из ладони в ладонь. — Там должны быть мои родители. Я родился в тысяча девятьсот девяносто шестом. Когда я родился, моим родителям было немногим более двадцати лет. Матери двадцать один, а отцу двадцать пять. Значит, в восьмидесятом отцу будет девять лет. Девять лет — это не возраст. Хорошо бы немного попозже».

Цифра в окошечке часов менялась, и скоро Филипп увидел, что он проскочил уже год своего рождения.

— Нельзя здесь остановиться? — спросил он. — Я хочу поговорить со своим отцом. Я хочу кое-что у него спросить.

И только теперь он заметил, что Ивана Куравского рядом нет.

Молодой ученый находился на расстоянии протянутой руки у противоположной рифленой стенки морозильной камеры, но он был полупрозрачен и продолжал таять на глазах.

Через камеру между ними будто провели светящуюся меловую полосу. По одну сторону полосы оказались он сам, Гузель и сидящая на полу Инес. По другую сторону Куравский и Наталья. Инес была без сознания, с нее удалось снять только шлем.

Покачивался медальон на груди Натальи. Женщина, рожденная из лунного камня, теперь точь-в-точь напоминала пастушку с фарфоровой тарелки.

— Не удивляйтесь, Филипп Аристархович, — сказала тень Куравского. — Простите, я, конечно, должен был предупредить вас заранее. Но как-то к слову не пришлось. Мы, как видите, должны разделиться. Я пойду одной дорогой, мы с Натальей отправляемся назад, в самый конец восемнадцатого века, а вы останетесь здесь, в восьмидесятых двадцатого. Прощайте. Честное слово, с вами приятно было иметь дело.

Их силуэты превратились в невесомую дымку и пропали, вероятно ускользнув дальше в прошлое. Белая меловая черта тоже лопнула и распалась. Цифра в окошечке часов остановилась.

Часть пятая

СПАСИТЕЛЬ

АВГУСТ 1980 ГОДА. ЗНАКОМОЕ ПРОШЛОЕ

Было 10 августа 1980 года. 10 часов 22 минуты. Еще прежде, чем растворить двери холодильной камеры и посмотреть, куда они попали, Филипп Костелюк склонился над Инес. При помощи Гузели он снял с нее скафандр. Женщина все еще была без сознания. Из пустолазного костюма, когда его расстегнули, на пол вылилось много крови. У Инес была сильно повреждена нога и разбито лицо.

Растворив двери, Филипп увидел, что машина приземлилась очень удачно. Вокруг было поле, с правой стороны зеленел лес, а слева возвышались какие-то серые многоэтажные коробки. На руках Инес вынесли из машины. Когда ее положили на землю глаза женщины открылись, и она прошептала:

— Я отомстила за свое бесчестие. Я смыла это грязное пятно со знамени Когорты. Я убила Фримана!

Чтобы остановить кровотечение, Филипп снял со своей шеи шерстяной шарф и перетянул им ногу жены выше колена. Инес скрипнула зубами от боли и опять потеряла сознание.

Оставив Гузель рядом с раненой, Филипп быстрым шагом дошел до ближайших зданий. Очень приятно было вдруг оказаться не под каменным сводом, не под пыльным небом Марса, не под куполом города инвалидов и не под черным сияющим небом Луны.

Вокруг была почти знакомая с детства, почти такая же Москва. В полосатом костюме лунного заключенного он здесь более всего походил на иностранного строительного рабочего, опасаться нечего. Он вызвал «скорую» из телефона-автомата.

«Куравский бежал дальше в прошлое вместе с моей женой. Натальей, — присаживаясь в ожидании «скорой» на какую-то скамеечку возле подъезда и прикуривая, размышлял он. — По всей вероятности, он планировал это с самого начала. Конечно, он не смог бы обойтись без помощи моих жен. Но вот вопрос, почему он выбросил меня именно здесь? Он говорил о каком-то плане спасения, о возвращении назад в двадцать второй век, о восстановлении солнечных фильтров. Неужели это были просто слова для отвода глаз?»

Погрузив Инес в машину «Скорой помощи», благо в восьмидесятые еще > не нужно было предъявлять медицинскую страховку, Филипп Костелюк попросил Гузель поехать в больницу вместе с раненой.

— Подождешь меня там, в холле, — сказал он, махнув рукой на прощанье. — Никуда не уходи. Я приду за тобой вечером.