Путь войны

Затем следовал свисток старпома, и «курортники» так же быстро устремлялись обратно, в стальную утробу подлодки, а им на смену спешила следующая партия. Режим был жестким, но командир должен был принимать во внимание возможность того, что враг может появиться в любой миг. Команда «Пионера» относилась к этому с пониманием.

Налетел ветерок, морская вода пошла крупной рябью коротких, «дробленых» волн.

Когда по палубе рассыпалась третья группа, Крамневский тоже решился подарить себе немного свободы, и стащил дыхательную маску. Тяжелая вонь гниющих обитателей моря ударила в нос как молотком, после привычных запахов металла и озона органический смрад казался особенно мерзким. Илион задержал дыхание, претерпеваясь. Еще полчаса, самое большее – сорок минут, и «Пионер» вновь уйдет на глубину, словно его никогда здесь и не было. Прочь от чужого холодного солнца, мертвого океана и опасности, которая буквально разливалась в воздухе.

Пристегнувшись карабином страховочного пояса к специальной проушине, Радюкин длинными щипцами придирчиво отбирал достойные исследования трупики, рассовывая их по банкам. Старпом Русов дирижировал «курортниками» и, похоже, уже прикидывал, как организует второй круг. Крамневский внимательно слушал доклады с главного командного пункта и неосознанно все сильнее сжимал гофрированный «хобот» маски, повисшей на груди.

Ветер усиливался. Командир подлодки тщетно старался избавиться от морозящего чувства, буквально впивающегося в кожу вдоль позвоночника. В животе будто завязался узел из внутренностей, все естество капитана вопило «Опасность!», но Илион не понимал, почему взбесилась интуиция. В радиусе контроля не было ни одного корабля, самолета или вражеской субмарины. А если бы и появились, у «Пионера» хватало времени, чтобы экстренно и незаметно уйти на погружение. Ремонтные работы шли по графику и близились к концу. Ничто не располагало к тревоге.

- Опять пыль, - досадливо пробормотал старпом, делая движение, будто что-то стирая с плеча.

Действительно, в воздухе повисла легкая пелена, но не та пыль, какую, случается, гонит ветер, а какая-то необычная серая взвесь, как будто хлопья пепла тщательно растерли до состояния невесомого праха.

Металлический настил под его ногами едва заметно завибрировал – включилась дополнительная группа компрессоров. Крамневский резко хлопнул ладонью по перилам ограждения, будто стремясь выбить панический настрой, удивительно, но это отчасти помогло. Стало немного спокойнее.

Радюкин закончил сбор океанических покойников и, отмахиваясь от редких шуточек подводников, деловито подтянулся на ремне, нырнул под ограждением, забираясь обратно на палубу. Аккуратно поставил чемодан рядом, покрутил руками и сделал несколько широких шагов. Помахал рукой в сторону мостика, Крамневский кивнул в ответ. Безмятежно улыбаясь, Радюкин сделал движение, словно ловил бабочку. Поднеся почти к самому носу перчатку, испачканную пылью, он сдвинул брови и полез в карман, доставая продолговатый предмет.

Крамневский повидал в жизни всякое, но никогда еще не видел, чтобы обычное лицо нормального здорового человека за секунду превратилось в мертвенно-бледную маску воплощенного ужаса. Радюкин взмахнул руками и что-то нечленораздельно закричал, бросаясь со всех ног к трапу, ведущему на мостик. И сразу же в наушнике Крамневского полоснул вопль боцмана из глубин «Пионера».

* * *

- Что ж, импровизированное стратегическое совещание объявляю открытым, - с трудом выдохнул Илион.

Боль в горле слегка отпустила. Лица присутствующих уже не расплывались в бесформенные пятна на желтом фоне. Научный консультант Радюкин, механик Шафран, старпом и медик Русов, штурман Межерицкий, специалист по радиоразведке Трубников, реактор-инженер – люди, которым Крамневский доверял безоговорочно, и с которыми счел возможным и нужным посоветоваться относительно дальнейших планов.

- Егор Владимирович, дайте краткий итог, с точки зрения науки, – попросил командир.

- Пыль и пепел с континента, - кратко сообщил Радюкин. Ученый был бледен, а вокруг глаза, наоборот, обозначились темные, почти черные круги, испарина выступила на лбу. – Этого обычно не бывает, такие образования рассеиваются довольно быстро, еще в континентальной зоне, но здесь все возможно. Это что-то вроде направленной атмосферной воронки, которая буквально «высосала» воздушные массы как через пылесос.

- Конструкторов – на рею, - сумрачно изрек Шафран. – Если бы они озаботились внешними датчиками радиации…

- Не надо реи, - ответил Радюкин. – Они не виноваты.

- Точно, - поддержал реактор-инженер. - Это инерция мышления. Никто не ждет, что из водопроводного крана, скажем, потечет фтор, поэтому на кранах нет индикаторов химической защиты. Так же никто не ожидал, что радиация может угрожать извне, поэтому все усилия были направлены на безопасность от реактора и неисправностей трубопроводной системы.

- Сколько? – Илион не уточнил, о чем речь, но его поняли.

- Дозу получили все, - ответил Русов. – От пятидесяти до трех-четырех сотен бэр. Бэр - это …

- Знаем, - оборвал его Крамневский. Может быть, слишком быстро и резко, но ни у кого, кто видел состояние командира, язык не повернулся бы укорить его за грубость. – Последствия?

- Хрен знает, - честно ответил Русов. – Если пользоваться таблицами из Института атома, то…

Он замялся, и Крамневский резко подогнал:

- Давайте прямо.

Но ответил Радюкин.

- Если прямо, то радиологическую болезнь заработали все. Шансов на выживание – пятьдесят на пятьдесят, у кого-то больше, у кого-то меньше. Первые симптомы уже понемногу проявляются, ближайшие три-четыре дня будут тяжелыми, потом — симптомы спадут, но через две недели экипаж сляжет.

- Две недели… - повторил Крамневский. – Значит, потерпеть три-четыре дня? И что со мной, я поймал больше всех?

Новый приступ кашля скрутил командира. Дождавшись, когда судороги перестанут сотрясать ослабевшее тело подводника, Радюкин ответил:

- Аномальная реакция организма. Плюс стресс главного ответственного, недосып и общее ослабление организма. Мы еще очень мало знаем о медицине радиации, - добавил он, будто извиняясь за собственный недосмотр.

- Лечить?

- Уже лечим, - произнес Русов. – Даем йодистый калий, готовим переливание плазмы, белковая диета… Но запас калия мал.

Крамневский несколько секунд мутным взглядом смотрел на желтую стену и место, где она переходила в чуть изогнутый потолок. Обычно неслышная и почти неощутимая на ходу вибрация корпуса била в череп, как будто командир «Пионера» приложил голову к отбойному молотку. Частые уколы боли простреливали от сердца к зубам.

- Почему так мало медикаментов для борьбы с облучением? – спросил он, наконец, с трудом сдерживая внезапную вспышку ярости. Разум Илиона понимал, что это реакция психики на напряжение, болезнь и общий эмоциональный фон. Но от понимания легче не становилось. Мутное, темное желание выплеснуть ярость и злобу на все и всех поднималось из глубин естества и почти целиком затопило его сознание.

- Лечить облучение - это все равно что «лечить пулю», - мягко объяснил Радюкин, прекрасно понимая состояние Крамневского. – Беда в том, что мы не только облучились, но многие еще и дышали радиоактивной пылью. Теперь в костях содержатся радиоактивные кальций и фосфор. Защиты практически нет - вернее, есть... но принимать эти медикаменты нужно заранее и в токсической дозе. Сейчас наша задача - убрать источники облучения внутри организма. Лечение сводится к тому, что мы сначала вымываем из костей радиоактивный кальций, а потом пытаемся вернуть нормальный. Не было нужды брать с собой большой запас таких медикаментов, господин капитан…

- Командир! – рявкнул Илион, с силой ударяя кулаком по столу. – Я же говорил – командир, и никак иначе! Капитаны – на «купцах»! Не было нужды, значит?!

- Я понял, - спокойно и ровно промолвил ученый. – Я понимаю, командир, прости.