Личный номер 777

— Копы! — проорал из темноты чей-то пьяный голос. — Атака с тыла!

Сработали накрепко вбитые инстинкты. Сержанты мгновенно пришли в себя и объединились против общего врага. На протяжении последующих десяти минут темнота оглашалась хриплыми возгласами, руганью, треском шоковых дубинок и звуками смачных ударов. К несчастью для военных полицейских, их можно было отличить от остальных драчунов по белым шлемам, в то время как сержанты в темноте были все на одно лицо. Это дало последним весомое преимущество, и вскоре остатки мебели были вдребезги разбиты о головы нападавших. Накал сражения снизился лишь тогда, когда с головы последнего копа был сбит последний головной убор.

В конце концов кто-то вышиб лбом входную дверь, и тогда оставшиеся на ногах стражи порядка ринулись к освещенному дверному проему, гонимые как необходимостью спасти свои ребра, так и стремлением перегруппироваться и взять реванш.

И тут в гуще леса за полосой безопасности вспыхнули и потянулись к небу светлячки трассирующих пуль.

Прожектора на периметре разом погасли и лагерь погрузился во тьму. Ночь огласилась воем сирен.

Причиной тревоги стал скромный капрал-трубопроводчик — юноша с тонкой душевной организацией и богатой фантазией, слишком ранимый и возбудимый для того, чтобы нести службу в передовых частях, и притом достаточно невзыскательный, чтобы день за днем прочищать засорившуюся канализацию на кухне или в офицерских бараках. Он был скромен, этот неприметный рыцарь разводных ключей и унитазов, и потому вряд ли согласился бы примерить на себя венок героя, ценой своей жизни спасшего товарищей. Однако, когда та бурная ночь подошла к концу, опровергать эту удобную во всех отношениях версию было некому, ибо виновник суматохи был уже мертв.

Должно быть, на капрала Бранко, до той поры видевшего трупы разве что в симуляторе, слишком сильно подействовал вид искалеченного парня, повсюду, где только можно, проповедовавшего образ жизни без насилия над матерью-природой.

Глазер был всего на полгода младше капрала, но теперь он стал на треть метра короче, и Бранко думал об этом весь вечер. Когда-то Глазер жил во Фремберге, на триста третьей улице, совсем рядом от дома самого капрала, и Бранко представлял запах мокрой тополиной коры после того, как поливальные установки смывают с улиц горячую дневную пыль, и неясные огни воздушных машин, которые проносились высоко в ночной дымке, словно неприкаянные ангелы.

Но вот Глазер окончил школу, промедлил с поступлением в колледж, был заграбастан вербовщиками, прилетел на военном транспорте на Луакари и едва не погиб в свои неполные девятнадцать лет, наступив на похороненную в земле пластиковую банку со взрывчаткой.

Узнав о том, что ночью его отправляют в засадный патруль, Бранко пошел в солдатскую лавку, заказал большую кружку безалкогольного пива и стал думать о том, как будут выглядеть его собственные ноги, если в темноте он оступится и сойдет с тропинки или если их пес Браниган не отличит гнилой гриб от мины с бинарным зарядом.

Он думал об этом и во время инструктажа, и во время проверки оружия.

Наверное, поэтому он, чтобы немного успокоиться и заглушить страх, сразу после того, как маленькая колонна миновала проволочные заграждения, сунул под язык парочку голубых таблеток с приятным запахом. То, что капрал шел замыкающим, упростило дело — никто не заметил его слабости. Впрочем, если бы и заметил, Бранко, не моргнув глазом, соврал бы, что жует драже для свежего дыхания.

Обычно, чтобы избавиться от беспросветной тоски будней, трубопроводчику хватало всего четверти таблетки. Но сегодня был особенный день. Капрала преследовали образы красной от крови травы. Обрубок человека, опутанный трубками, никак не выходил из памяти. И где-то там, среди черной листвы, до сих пор лежала непогребенная нога Глазера.

Когда патруль вступил под сень джунглей, стало так темно, что солдаты не различали своих рук на стволах оружия. Но Бранко это ничуть не испугало — теперь он видел все ясно, как днем. Улыбаясь, он рассматривал притаившихся на шершавых древесных стволах ящериц и ловко перепрыгивал через протянувшиеся через тропу корни.

Им овладел неописуемый восторг. Капрал с таким усердием пытался сдержать рвущийся наружу смех, что даже начал задыхаться.

Он поднял руку, чтобы отвести от лица длинную ветку, как вдруг обнаружил, что ладонь его стала прозрачной и сквозь нее видны очертания листьев. Одновременно он почувствовал, как плоть его становится тягучей и вязкой, как смола. Каждый его шаг стал плавным и бесшумным. Он больше не шел — перетекал с места на место, как заблудившийся ручей. А потом предметы вокруг начали светиться. Ночные бабочки, птицы и даже пауки в кружеве паутины — все они превратились в ярко-оранжевые силуэты, оставлявшие в воздухе медленно тающие светящиеся следы.

— Красота! — не удержался от восклицания Бранко.

— Точно! — с готовностью подтвердил раскидистый куст рядом с тропинкой.

И не успел капрал удивиться необычному явлению, как из зарослей показалась морда огромного волка. Поджарое тело хищника испускало ослепительный свет. В его жилах под лохматой шкурой струилась кобальтовая кровь.

Сияя изумрудными глазищами, волк вышел на тропу. Опасность придала капралу сил, и в голове у него немного прояснилось. Он все вспомнил — минное поле, Глазера, ночные обстрелы, пустые взгляды солдат, которых переводили в лагерь после ранений в джунглях. Он оглянулся по сторонам и обнаружил, что остался один. Снова посмотрел на тропу, и увидел все того же светящегося волка. Призрачный хищник уже поджал уши и припал к земле перед последним прыжком. С клыков его капала тягучая аквамариновая слюна.

— Попал ты, парень! — заметил куст.

— Да пошел ты! — огрызнулся Бранко. В панике он схватился за пулемет и, не глядя, взвел затвор. Вообще-то он числился вторым номером, но на прошлой неделе пулеметчик из их расчета демобилизовался и улетел домой, и капрала временно повысили в должности. Его пулемет был надежным старомодным оружием, у которого отсутствовал блок дистанционного контроля, так что Бранко мог открыть огонь без команды. Подсумки и вместительный патронный картридж были доверху набиты простыми и смертоносными патронами с остроконечными пулями в томпаковой оболочке; каждый третий патрон — трассирующий; трассеры через один — красные и зеленые; такие пули применяются в темноте для обозначения направления огня и визуального наведения воздушной поддержки и уж точно не должны были подвести при встрече со светящимися тварями и говорящими кустами.

Волк зарычал. Рык его отразился от ярких силуэтов деревьев, врезался в землю и сотряс студенистую плоть Бранко дрожью невыразимого ужаса. Объятый страхом, капрал пробормотал что-то невнятное и дернул за спусковой крючок. К несчастью, ремень пулемета зацепился за сухой сучок, и капрал, тщетно пытаясь прицелиться, выпустил треть ленты в землю перед собой, едва не прострелив собственные ботинки. Но тут сучок сломался, ствол пулемета задрался вверх, и следующая очередь по широкой дуге прошила кроны деревьев и унеслась в небо, до смерти перепугав часовых на периметре.

Несуществующий волк, естественно, нисколько не пострадал, но в лагере и в его ближайших окрестностях поднялась невероятная суматоха.

В звездных сумерках, наступивших после того, как автоматика вырубила все освещение, метались и сталкивались люди и тени. Среди палаток раздавались вопли боли и громогласные команды, однако последних было так много и их содержание было столь противоречивым, что разобраться, куда бежать и что делать, было совершенно невозможно, а потому эти команды никто не слушал. Новобранцы то и дело с треском сталкивались лбами, спотыкались о растяжки палаток, валились на землю, об упавших спотыкались бежавшие следом, при этом все так отчаянно ругались, стремясь заглушить страх перед невидимым противником, что временами перекрикивали пронзительный вой тревожных сирен. Паники добавляли и сами сержанты — окровавленные, с разбитыми лицами, в разодранной форме. Сталкиваясь лицом к лицу с очередным участником ночной потасовки, солдаты думали, что где-то действительно идет бой и среди защитников лагеря уже есть раненые. В конце концов дикий шум и выстрелы разбудили дремлющих в джунглях ночных обитателей, которые на радость ночным хищникам решили сняться с насиженных гнезд и убраться от греха подальше.