Рапсодия гнева. Трилогия (СИ)

– И что делать?

– Найти место, где сконцентрированы люди с нужными тебе интересами в жизни. Разве это так сложно?

– Ты сдурел, что ли? Как я могу определить такое место?

– Блин, думать ты не хочешь совсем. И ведь не дурак, далеко не дурак! Просто ленишься. Когда я уже вышибу из тебя эту лень? Ладно… Что тебя конкретно интересует?

– Не знаю…

– Это от того, что у тебя самого нет в жизни никаких интересов, кроме держания дивана на спине и книжных мечтаний. Ну, еще музыка… Это не пойдет. Хотя… Слушай, ты же интересовался фехтованием, а?

– Ну и?

– Еще интересуешься?

– Только историческим, не спортивным. Когда мечами дерутся, в кольчугах.

– Это хорошо, это радует. Сейчас я поскакал домой, обедать, потом сделаю все домашние дела и… Короче, сбор тут, в пятнадцать часов. Джек! Эй, голову от экрана отверни. Ты мне будешь нужен в пятнадцать часов. Все, ребята, покедова.

Пятнадцати часов Японец ждал без особого воодушевления – не верил, что столь серьезную проблему можно разрешить так вот, на раз. Хотя за Фроловым станется… Это внушало хоть какую-то тень надежды. Надежный мужик… Такое ощущение, что для него действительно нет ничего невозможного. Хотя чушь это… Невозможное есть всегда и для всех, но Саше каким-то чудом постоянно удавалось выкручиваться. И то у него выходит, и это, словно из другого теста слеплен, чем остальные.

Ребята как раз заканчивали обедать, когда Фролов неслышным кошачьим шагом проскользнул в домик на Лагерной.

– Готовы? – спросил он без предисловий.

– Еще десять минут! – с набитым ртом пробурчал Джек. – Какая форма одежды?

– Спортивная. Джинсы, футболка, кеды – в самый раз. Женя, а ты оденься э-э-э… поприличнее. Кеды на фиг, пойдешь в туфлях. Надень коричневые брюки, они тебе идут, к ним серая рубашка будет как раз. И причешись, блин…

– Туфли трут! – скривился Японец.

– Не перетрут! Опять чего-то задаром захотелось?

– Ладно, все, одеваюсь… – Повторения недавнего разговора подопечный явно не хотел.

– Далеко хоть переться? – уже закрывая калитку, спросил Джек.

– Пятнадцать минут. Сразу за лесопарком на горке.

Расслабляться и ездить на троллейбусах Фролов ребятам не давал, поэтому расстояния привыкли мерить в минутах ходьбы – город маленький, очень удобно.

Потом Японец не раз вспоминал этот вечер – переломные моменты жизни всегда вспоминаются в попытке повернуть их и так, и эдак, предположить, «что бы было, если бы…». Но тогда он конечно же не знал еще, что именно в этот жаркий летний день судьба окончательно и бесповоротно превратит его из мечтателя в человека ответственного, навсегда выдавит из него надуманные страхи.

И Японцу, и Джеку в клубе исторического фехтования, куда привел их Фролов, понравилось сразу – интересные люди, оружие, доспехи, тренировки. Не соскучишься! Подопечный сразу же позабыл, для чего, собственно, затевался весь этот поход, его полностью захватила атмосфера клуба.

К новичкам, как обычно, отнеслись с интересом и уважением, попробовали «в работе» на деревянном оружии, поразились странноватой «ведьмачьей» выучке Джека – два года занятий кендо не проходят бесследно, – стали расспрашивать о жизни. Закончилось все это двумя бутылками вина «за знакомство», и ребята вернулись на Лагерную поздно ночью совершенно счастливыми.

5 ИЮНЯ В ГОД УБИЙСТВА АЛЕКСА БЕРТРАНА.

НАСТОЯЩАЯ ПРОБЛЕМА

На следующий год, только закончив дела в институте, Японец снова приехал к Фролову. Новые люди – новые впечатления… Тренировки в клубе три раза в неделю плюс воскресные сборы, когда собирались все, кто не мог прийти на неделе по занятости. Именно на таком сборе Японец и познакомился с Татьяной – лучшей фехтовальщицей клуба.

В принципе он сразу понял, что эта девушка не для него, слишком уж красива, умна, интересна – постоянный центр внимания. Вокруг нее беспрерывно был кто-то из парней, не чета Японцу, но никому из них она не отдавала предпочтения, оставаясь приветливой со всеми и для всех недоступной.

Ночами Японец вздыхал, ворочался, но по привычке, считая себя личностью заурядной, предпринимать какие-либо действия и не думал – чего зря позориться? Хотел уйти из клуба, но передумал, очень уж было там интересно. К тому же Джека оттуда за уши не утащишь, а сидеть одному по вечерам в забытом всеми богами домике не хотелось почти до истерики.

Фролов в клубе появлялся редко, переговаривал с руководством, расспрашивал о планах, о предстоящих турнирах. Казалось, на подопечного внимания не обращал вовсе – пусть себе тренируется. Но это только казалось, потому что все шло так, как задумывалось с самого начала. И немалую роль на начальном этапе этих планов играл Джек.

Очень уж большим молодцом он был в рубке на мечах – техника напористая, яркая, неординарная, а главное, эффективная. Мало кто мог устоять. К тому же москвич в таком маленьком городе без внимания не останется, не оставался без внимания и Японец, поскольку тоже был москвичом, а главное, другом Джека. Но, вбив себе в голову, что никому не нужен и ничего в данном случае сделать не может, подопечный ничего и не делал. Саша этого ожидал и все действия предпринял сам.

Хотя, собственно, ничего особенного и не требовалось, просто если человек умеет что-то делать хорошо, он должен это делать – иначе беда. Японец умел петь. Не просто петь, а петь собственные песни, причем так, что дух захватывало – слушать можно было часами. Беда лишь в том, что он молчал об этом умении, как партизан на допросе, все боялся обратить на себя излишнее внимание, хотя по ночам только и думал, как это сделать. Саша сдал его беззастенчиво, ни один волос дыбом не встал: мол, умеет Женя петь, да так, что заслушаетесь.

Насели…

Отнекивался подопечный долго, но толпой дожали и деваться было некуда, особенно когда за всех попросила Татьяна. Притащили гитару, и Японец запел… Пел он о воле, о чести, о доблести, о нелегком ратном труде и о любви, за которую и в огонь, и в воду, и на любую, даже самую страшную смерть.

Притихли…

Слушали долго, запоем, в перерывах обсуждали уважительно, шепотом, терпеливо ждали, пока певец подстроит гитару. Такого в эдакой глуши никто из них и не слыхивал. Сам Японец был уверен, что пел хуже некуда, но в этот вечер Татьяну до дома провожал именно он. Никто оспаривать это право даже не думал – лучшие воины и лучшие певцы во все времена пользовались на Руси уважением и почетом.

Саша вечером потирал руки, выкладывая историю со счастливым концом жене, а подопечный до часу ночи простоял с Татьяной в подъезде и до утра лежал на кровати без сна, пялясь в потолок с глуповатой счастливой улыбкой. О Саше он в это время не думал, был уверен, что всего добился самостоятельно.

А Фролову было без разницы – главное, что дело сладилось.

Татьяна оказалась вовсе не такой боевитой и неуязвимой, какой хотела казаться в клубе…

– Милая… Ласковая… – не помня себя от счастья, шептал вечерами Женя.

Кличку Японец в те дни похоронили без всяких почестей, как символ того, что Женька стал другим человеком. Только Джек за спиной упорно звал его по-старому, не веря в окончательный успех предприятия и дабы зазря не переучиваться.

Да, вне клуба Татьяна, Танечка, как звал ее Женя, была совсем другой – тихая, загадочная и какая-то грустная. О семье почти не говорила, только то, что живет без отца, с младшим братом и мамой. Институт, клуб, книги – почти все ее интересы, даже друзей особенных нет, в основном все как были, так и оставались добрыми знакомыми.