Отпетые мошенники галактики (СИ)

Что ещё я могу сказать об этом инциденте?.. После описанного здесь события я чуть не влюбился в свой револьвер. Как никак, а всё же трещёточка пригодилась.

Glava XXXXlll.

Я расцеловал пушку чуть ли не взасос и засунул её обратно в карман. И только после этого почувствовал, что страшно проголодался.

Бегать по лужайке и ловить лягушек, являвшихся с некоторых пор традиционным блюдом Хитрого Лиса, что-то не катило. К тому же за время моего пребывания в мезозое жизнь научила особо не церемониться в гастрономических пристрастиях.

Потому, не мудрствуя лукаво, я расплющил незваной гостье камнем голову и подтащил за хвост к костру.

Утром я занялся тем, что принялся загораживать пещеру. С тыла, конечно. С той её стороны, что соединялась с подземельями.

Из бревен, заготовленных в роще, я соорудил подобие решетки и заклинил оную между стенами.

Я не знал, для кого воздвигаю преграду и, кого следует ждать со стороны неизведанных глубин. И, тем не менее, преграду я соорудил на совесть. С запасом прочности. К тому же, в случае необходимости, можно было легко выбить клинья, которыми решетка крепилась. И тогда я мог беспрепятственно ретироваться, уйти в подземные катакомбы. Если, конечно, того потребуют обстоятельства.

Чтобы создать хоть какое-то подобие уюта в пещере и, тем более, закрыть себя от возможного наблюдения из глубины, я втащил наверх несколько охапок здоровенных, метровой длины, кожистых листьев, сорванных с одного из деревьев, и занавесил листьями решетку, оставив лишь небольшое отверстие для беспрепятственного тока воздуха.

Я уже прилаживал последний лист, старательно высунув язык изо рта, кряхтя и что-то бормоча непонятное даже для себя самого вслух, когда свод пещеры дрогнул. Одна из перекладин решетки покосилась у меня под ногами. И меня вдруг бросило на ни с того, ни с сего вздыбившийся и затрясшийся, словно в лихорадке пол.

Естественно, лёгкие, порядка 3-4-х баллов землетрясения довольно часто случались в этом сумасбродном и самого начала съехавшем с катушек, мире. Для меня эти краткие, небольшие землетрясения были не в диковину. Ведь по прибытии в мезозой я сразу понял, что вибрация - неотъемлемая деталь местного колорита. Ведь кучность вулканов, да и, вообще, сейсмоактивность древней Земли оказались единственно верным моим представлением о реалиях древнего мира.

Как бы там ни было, к тому времени, которое я описываю, я пережил немало землетрясений. Но тот толчок, что сбросил Хитрого Лиса на пол, выходил за рамки пережитых трёхбалльных приключений.

В самый критический момент геотектонического буйства, а именно буйством можно назвать произошедшую в тот день и час тряску, я схватился руками за бревно решётки и подумал о том, что, если я не хочу, чтобы меня завалило в моих апартаментах, мне следует, как можно скорее, выбираться наружу. С тем, чтобы пережить одно из безумств природы в безопасном удалении от скал.

Я кубарем скатился по раскачивающейся и выплясывающей под ногами лесенке, и, едва ощущая под собой землю, помчался прочь от кренящейся, сыплющей камнями скалы.

По ходу дела, а вернее - бега я отмечал те изменения, которые произошли в окружающем мире за последние секунды.

На востоке пылал гигантский костер. Там начинал гореть лес. А ещё дальше, за лесом, за пламенем пожиравшим тысячелетние деревья, прямо в воздухе, будто впаянные в глыбу хрусталя, зависли выброшенные из пышущего жаром жерла далёкой горы клубы пепла и дыма.

Очередной подземный удар сбил меня с ног. Отчего я пробороздил носом податливый дёрн.

Взглянув на возвышающийся за лесом конус, я увидел, что из его, будто срезанной ножом вершины в небо взметнулась энная по счёту порция содержимого. Раскалённые камни, пар и клочья лавы - всё это взлетело вверх хаотической массой. По склонам горы прыгали скатываясь огромные камни, да ползли мерцающие багрянцем языки лавы.

Ещё не тронутые огнём участки леса засыпало сугробами вулканического пепла. И там, куда падал грязноватого цвета пепел, лопались и скручивались от невыносимой жары сочные, мясистые листья. Сухой валежник, вспыхивал, как порох. Он горел ярким, издалека видимым пламенем, высвечивая агонию начавшего гибнуть леса. Проклиная всё, что только могло иметь хоть какое-то отношение к активным геотектоническим процессам, вершащимся прямо у меня на глазах, я попытался встать с колен. И почти добился в своем начинании определенных успехов, как очередной толчок снова бросил меня на землю.

После этого я лег тихонечко и больше не старался взять верх над разбушевавшейся стихией. И решил не делать попыток встать до лучших времён. То есть, до того момента как стихия, натешившись, не угомонится.

Такая вакханалия продолжалась минут сорок. Всё это время земля показывала на что способна в минуты крайнего волнения. Она, то дёргалась, то подпрыгивала. А, когда мелкая возня ей надоедала, принималась крениться и уходить из-под меня, ввергая меня в самый настоящий первобытный ужас.

Уши заложило от грохота. Иногда казалось, наступил конец света. Но, скорее всего, так и было.

И всё-таки, все это непотребство благополучно закончилось. Геотектоническое безумие пошло на убыль, а земля дала живому передышку.

Земная твердь уже не скакала подо мной, как необъезженная кобылица. Теперь она лишь слабо и умиротворенно подрагивала.

Я зазевался. Может быть, разомлел от неожиданного хэппи энда. И, воспользовавшись таким обстоятельством, мне на руку вскочила зелёная, с бирюзовым отливом лягушка. Она с грустной укоризной посмотрела в человеческие глаза, словно обвиняя меня в том, что совсем недавно произошло.

Но я лишь вымученно улыбнулся в ответ. Что я мог сказать божьей твари? Ведь, если я и был виноват в чём-то, то только самую малость. В целом у меня было твёрдое алиби.

Тем не менее, грустная амфибия, скорее всего, не поверила в искренность моих молчаливых уверений. Потому она осуждающе квакнула громко. И, не скрывая обиды, сиганула в густую запорошенную пеплом траву.

Я же в свою очередь основательно осмотрелся.