Судьба боится храбрых

— Я удовлетворен тем, что ты мне это предложила, — ответил Тим со вздохом. — Но пока… нет. Если ситуация станет слишком опасной, я так и сделаю, обещаю.

— Она может стать опасной быстрее, чем ты думаешь. Но решать тебе.

Тим кивнул:

— Да. Я вот еще хотел узнать — насчет магов. Я как-то у Руша Хема спросил, кто сильнее — маг или волин, он аж рассердился. Но вот есть вещи, которые волины сделать не могут, а маги — могут. Я сам видел, как один маг от болтов защищался. И тенариссы открывать только маги могут. Так кто же сильнее?

— Кто сильнее, — ответила Нальма. — Ты или топор?

— Не понял, — удивился Тим.

— Вон большое дерево. Иди и повали его голыми руками. Сможешь? Можешь не отвечать, я и так знаю, что если и сможешь, то долго и с большим трудом. А теперь возьми топор и повали его топором. Понял?

— Понял, — кивнул Тим. Почесал задумчиво затылок, раздумывая, о чем бы еще поговорить.

— Ты, наверное, есть хочешь? — спросила вдруг Нальма.

Тим сразу радостно ответил:

— Да! — еще не поняв, что и на самом деле очень проголодался. Даже удивился, как это он не чувствовал голода вплоть до этого момента.

— Сейчас я кашу сварю, — улыбнулась Нальма, всучила щепку с застрявшим в ней болтом Тиму и пошла к лесу. Тим удивился, но тут же заметил лежащую в траве корзинку, которую девушка уронила в самом начале их встречи, и успокоился. «Интересно, — подумал он, — на чем она кашу варить будет и где мы ее кушать будем? У нее дома — ни плиты, ни стола, ни стульев». Но все оказалось просто — Нальма, улыбнувшись мимолетно Тиму, занесла корзинку и охапку неизвестных веток в дом, а через пару минут появилась снова, неся в руках наполненную водой миску. Тим проследил удивленным взглядом, но, увидев окруженную крупными булыжниками выжженную проплешину, все понял. Девушка поставила миску на край очага, потом достала длинный широкий нож и принялась широкими махами отстригать от наваленных рядом с очагом толстых веток десятисантиметровые куски. Тим смотрел на нее, открыв рот: сучья были с руку толщиной, а нож проходил сквозь них, как будто они были сделаны из взбитых сливок, — даже не замедляясь ни на мгновение. Обычный нож вроде.

Тим вздохнул. Хорошо бы уж Арво поскорее сделал из него волина, как обещал. «А вдруг он и не собирался выполнять обещания? — подумал вдруг Тим. — Какая ему от этого польза? А вот так, в виде как будто главаря, но ничего не понимающего и вынужденного во всем ему подчиняться, да еще и с йельмом, да еще и с арбалетами, я ему очень даже нужен». Подобные мысли возникали у него частенько, но обычно Тим их сразу прогонял — какой смысл, ему все равно деваться некуда. Но сейчас он порядком призадумался, увидев, как девушка, утверждающая, что волином ей не стать, запросто показывает фокусы, которые Тим повторить и не мечтает — это Тим, которому уже все уши прожужжали заверениями, какой у него «потенциал». Может, все, начиная с той здоровенной кошки, чего-то путают, а никакого такого потенциала у него и вовсе нет?

Нальма спрятала нож, нагнулась и перекидала нарубленные дрова в очаг. Потом встала и сообщила Тиму:

— Подожди немного, я хворост соберу — костер разжечь.

Тим, сообразивший, что подвернулась удачная возможность, встрепенулся.

— Не надо хворост, — сказал он, — так разожжем. Рекс!

Если приказать йельму поджечь дрова, он их за секунду в пепел превратит, но Тим уже давно обнаружил, что для получения огня вовсе не обязательно приказывать Рексу что-нибудь зажечь, часто хватало и просто его непосредственной близости.

— Лети сюда. — Тим ткнул указательным пальцем в сложенные дрова. Йельм послушно метнулся в очаг, и через минуту там уже весело потрескивал огонь. — Вылетай, — сказал Тим и повернулся к Нальме. — Вообще-то можно было и костра не разводить, но так надежней — он и «тарелку» твою может спалить нечаянно.

— Не надо «тарелку» жечь, — испуганно мотнула головой Нальма, — пусть будет костер. Сейчас, подожди…

Девушка сбегала в дом, принесла в сложенных ладонях с горкой насыпанные круглые сероватые семена какого-то растения, высыпала их в миску, перемешала получившееся просто рукой, посмотрела критически, потом снова убежала в дом и вернулась с еще одной порцией крупы. Подвинула миску к огню и присела рядом на траву.

— Садись, — обратилась она к Тиму и хлопнула по траве рядом с собой. — Через лирм будет готово.

Тим переступил с ноги на ногу, смутился и мотнул отрицательно головой:

— Нет. Я постою.

— Почему? — Во взгляде девушки Тиму показалась обида, и он поспешил ответить, хотя только что не собирался ничего объяснять:

— Я же на лошади не очень… умело езжу. То есть ездил, сейчас-то я уже научился. Но я целый день ехал.

Нальма секунду смотрела на него с недоумением, потом в ее глазах мелькнуло понимание, она хихикнула и закрыла рот ладонью.

— Ну — сказал еще более смутившийся Тим, выдернул болт из щепки, болт сунул в цевье арбалета, а щепку кинул в огонь. — Бывает.

Нальма вдруг вскочила и ухватила Тима за руку.

— Пойдем, — сказала она и потащила его к дому. — Я тебя травами натру, сразу перестанет болеть. А то как ты сидеть будешь?

Тим, бормоча, что не стоит, что разок потерпеть можно и вообще — не очень-то и болит, потащился следом. Нальма завела его в дом, уложила лицом вниз на топчан и откинула подол курточки. Джинсы заставили ее на секунду задуматься, но потом она просунула под них пальцы и потянула вниз. Джинсы, разумеется, не поддались — это же были джинсы, а не местные дурацкие штаны, поэтому, подергав их пару секунд, Нальма сдалась.

— Сними, — потребовала она у Тима.

— Зачем? — неприязненно поинтересовался Тим. Происходящее напомнило ему визит в процедурный кабинет, который он никогда не любил — дело, разумеется, не в боли от шприца, а в унижении.

— Чтобы я травой натерла, — удивилась Нальма. — А то как ты обратно поедешь? Завтра только сильнее болеть будет. Да и вообще, болезнь может начаться — будешь потом до старости, согнувшись, ходить.

Тим поразмышлял немного, потом вздохнул, изогнулся, расстегнул пуговицы на джинсах и спустил их до колен.

— Годится?

— Годится-годится, — заверила Нальма. Схватив его за плечи, уложила обратно на топчан лицом вниз и сдернула джинсы полностью.

— Зачем? — возмутился Тим.

— Мешают, — лаконично отозвалась Нальма. — Лежи.

Тим расслабился, ожидая прикосновения к коже какой-то лечебной травы и на всякий случай настраиваясь, что она будет очень жгучей; но коварной Нальме было мало отвоеванных джинсов. Тим почувствовал прикосновение пальцев к пояснице, потом пальцы осторожно подлезли под трусы, а те были, естественно, на резинке. И не успел Тим понять, что происходит, как вдруг оказался совершенно голым, не считая оставшейся на плечах куртки.

— Э! — заорал он, вскидываясь. — Отдай!

Но тут же смущенно рухнул обратно на топчан ничком. Нальма негромко хихикнула и сказала преувеличенно-серьезно:

— Лежи. Будет жечь — потерпи.

И тут же принялась растирать Тиму ягодицы. Вроде там действительно были какие-то листья, а может, и не листья, в первое время Тим и не пытался понять, корчась и стараясь не издавать звуков — то, что стонать от боли тут является признаком малодушия, он уяснил уже давно. А демонстрировать малодушие перед Нальмой ему не хотелось совершенно, хоть он и решил, что очень на нее обиделся (или — еще и потому, что обиделся). Тим даже собрался после окончания лечения спокойно и с достоинством ее поблагодарить, потом сесть на лошадь и уехать. И вернуться не раньше чем через пару раймов. Пусть знает, как с людей трусы стаскивать.

Потом ноющая боль от ушибов куда-то ушла, а кожу начало жечь. Довольно сильно жечь, сильнее, чем от горчичников или даже от крапивы. Но после ежедневных истязаний в школе волинов это жжение было ему трын-трава — даже приятно немного. А потом пропало и жжение, осталась только глубокая тупая боль в мышцах, но она уже совсем не была неприятной, даже наоборот: так — приятно и томно — гудят ноги после долгого, по-хорошему активного дня. А Нальма продолжала поглаживать, пощипывать и растирать оживающую кожу; Тим прикрыл глаза, расслабился и растворился в ощущениях. Он даже задремал слегка, поэтому, услышав «перевернись», автоматически выполнил просьбу, даже не сообразив, чем это чревато. Но услышал удивленно-обрадованное восклицание, моментально очнулся, перевернулся обратно и вжался в доски, спрятав лицо в сложенные руки и залившись краской с ног до головы.