Битые козыри

Рэти только что в одиночку, на музейном драндулете, закончила кругосветное, путешествие по Луне, повторив подвиг Магеллана в сухопутном исполнении и доказав, что спутник Земли такой же круглый, но еще более скучный. Она испытала все, что должен был испытать человек, решившийся на такую прогулку, — замерзала, задыхалась, проваливалась в тартарары, но категорически отказывалась от спасательных средств,, преследовавших ее по распоряжению Кокера. Зато она добилась своего — заставила ужасаться и восторгаться миллиарды следивших за ней зрителей.

Наступил один из тех периодов тоскливой бездеятельности, когда ничто уже не могла ее развлечь и оставалось одно стремление — увидеть Гарри.

Она появилась в лаборатории в самый разгар работы над обобщенными голограммами людей и не без оснований потребовала, чтобы ее с ними познакомили. Ведь только благодаря Рэти удалось закрепить сотни датчиков на головах самых высокопоставленных и влиятельных представителей правящей элиты. Не было таких закрытых сборищ для самых избранных, куда бы Рэти не проникла, и такого закоренелого затворника, отгородившегося от всего мира, которого она не смогла бы увидеть и связать датчиком с исследовательским центром Минервы. Оба ключа Рэти — положение любимой праправнучки Кокера и всесокрушающее обаяние — хорошо поработали на лабораторию.

— Тебе будет скучно, дорогая, — предупредил ее Лайт.

— Мне так надоело всякое веселье, что я буду рада хорошей длительной скучище. Ты ведь будешь рядом со мной?

— Разумеется.

— Ох, Гарри! Что-то со мной делается, никак не разберусь.

— А в этом нам может помочь твоя голограмма.

— Как?! На мне тоже сидит?! — Рэти стала лихорадочно протирать руками голову, шею.

— Не ищи, не найдешь, — рассмеялся Лайт. — Чего стоил бы наш датчик, если бы его можно было содрать ногтем. А чего ты испугалась?

— Но это же хамство! Без моего разрешения заглядывать в мою голову! И ты читаешь мои мысли?

— К сожалению, мыслей мы еще читать не можем. И не для этого датчики сделаны. Я тебе объяснял, но ты слушала меня не ушами, а глазами и все позабыла. Нам нужно разобраться в конструкции мозга, в его извилинах и структурах, чтобы сделать чева более совершенным.

— Но зачем тебе понадобилось лезть в мои извилины? Это неприлично, наконец! Все равно, что подсматривать за моей спальней. Я еще могла бы разрешить это тебе, но тут еще и Бобби, и эта стерва Минерва. Я вижу по ее глазам, что она в тебя влюблена.

— Ты совсем ошалела. Показываться перед всем миром обнаженной — прилично, а приоткрыть черепную коробку — позор.

— Сравнил! Женщине с моей фигурой нечего скрывать под тряпками. А голова… Мало ли что у меня в голове.

— Вот мы сейчас и посмотрим вдвоем. Одна ты ничего не поймешь.

— Ну, Гарри… Если я там увижу что-нибудь не то, худо тебе будет.

— Заранее согласен на любое наказание.

Когда перед ними вспыхнули ярко освещенные, разноцветные лабиринты, тянувшиеся во всех измерениях, тончайшие, причудливо сплетенные линии, густые заросли перепутавшихся ветвей и лиан, Рэти восхищенно воскликнула:

— Это — я?!

— Ты.

— Никогда не думала, что я такая красивая. И ты можешь в этом разобраться?

— Не совсем, но кое-что могу объяснить… Чтобы у тебя глаза не разбегались, я затемню картинку и буду высвечивать детали. Начнем снизу. Это самые древние ансамбли нейронов. Они сложились, когда и людей на свете не было. Здесь сосредоточены инстинкты, подсказывающие даже самым маленьким, как нужно себя вести, чтобы не отдать богу душу. Они похожи на древесные стволы. Причем на твоей голограмме хорошо видно, что ствол не один. Их — два, с чем я тебя и поздравляю.

— Ты уж рассказывай так, чтобы я могла разделить твои радости.

— Не торопись. Приглядимся сначала к первому стволу. От него отходят много ветвей. Это эмоции — то, что ты чувствуешь… Как видишь, некоторые веточки довольно хилые, чуть живые… Не удивляйся, сейчас поймешь. С самого рождения все твои потребности удовлетворялись мгновенно и с избытком. Тебе нечего было бояться… Структуры самосохранения не возбуждались и потому выглядят такими заморышами…

— Недавно я такого натерпелась — и . страха, и голода…

— Это для тебя была ситуация случайная, единичная, да к тому же искусственно вызванная. О ней мы вспомним позже. А сейчас я хочу отметить другое. К счастью, вместе с этими веточками у тебя не развились и другие, куда более вредные.

— Их и не могло быть!

— Кто знает… Если бы ты унаследовала от своего пра-пра некоторые черты его характера, а жизнь заставила бы тебя заняться бизнесом…

— Не говори глупостей. И забудь о пра-пра. Меня интересую я.

— Эту фразу мог бы сказать Сэм VI. Больше не буду о нем. У тебя разрослись вот эти стебельки беспечности, щедрости… Их возбуждает уверенность в неистощимости твоего богатства. Твои деньги не стоили тебе никакого труда, и ты легко с ними расстаешься.

— Это плохо?

— Лучше, чем копить. Но радости тебе тоже не приносит.

— Вот это верно.

— Теперь я высвечиваю второй ствол. Он вобрал в себя инстинкты сохранения вида. В частности, их забота — размножение, подбор самки или самца, выхаживание потомства, благополучие всей популяции и многое разное… Видишь, какие у тебя прелестные желтые, голубые, оранжевые веточки…

— И все это у меня для размножения и подбора самца? Тут уж ты заврался.

— Рэти! Не заставляй меня думать, что в секте невесомых потерял вес и твой рассудок. Наши голограммы подтверждают давно известное. Инстинкт размножения часто и очень четко определяет поведение и животных и человека.

— Значит, ты не человек. Этот инстинкт у тебя никогда ничего не определяет. Разве только Минерва вызывает у тебя соответствующие эмоции.

— Если бы так! Я был бы только рад этому. К сожалению… Видишь ли, дорогая, степень подчинения инстинктам у каждого своя. Это зависит от темперамента, от силы интеллекта, от альтруистических эмоций. Переплетения могут быть самыми сложными, а отклонения от нормы — очень значительными. Но суть от этого не меняется. Без могучего полового влечения и ослепительного чувства любви человечество, как и любой другой вид животных, давно вымерло бы. Я потом покажу тебе голограммы молодых пар, охваченных любовью. Ты увидишь, как желтый фон затмевает интеллект, искажает реальный мир, вызывает миражи. Двое чувствуют себя единственными и неповторимыми, прекрасными, созданными только друг для друга. Любовь к одному трансформирует отношение к другим — ей сопутствуют нежность, доброта, великодушие…