Живые в эпоху мертвых. Дилогия

  Женя Кирильцев - интеллигентный и прекрасно образованный, спортивный и подтянутый, он производил очень хорошее впечатление. Женя знал три иностранных языка, сочинял стихи и песни. Он был просто непробиваемый, работу с подследственными Кирильцев вел абсолютно спокойно и старательно. Никто не мог вывести его из равновесия. Единственное, чего боялся Женя в прошлой жизни - это был его отец. Отец уже умер, но для младшего Кирильцева он был неким проклятьем, которое по-прежнему преследовало его. Если кто-то страдал от недостатка внимания родителей, то Женя с самого раннего возраста им был просто задавлен. Не было сюсюканий и задаривания подарками. Отец ковал из Жени настоящего мужика. Суровая жесточайшая дисциплина стали его уделом на долгие годы. Жестокие наказания за малейшую провинность были для Жени такими же естественными проявлениями отцовской любви, как и многокилометровые пешие походы и купание в ледяной воде. Каждый выходной он ходил с отцом в музеи, театры, выставки и посещал прочие культурные мероприятия. Каждое такое посещение заканчивалось для него написанием многостраничного эссе. Отец вообще считал жизнь слишком короткой для того чтобы тратить время на всякие глупости.

  За год до прихода Большого Песца умерла мать Жени. Она был единственным человеком, от которого Женя получал любовь и ласку. С тех пор он даже не появлялся у отца. Он поменял работу и телефоны. Он пропал для него навсегда. В день, когда Кирильцев понял всю страшную правду о наступившей катастрофе, он поехал к отцу. Женя открыл дверь своим ключом. За год практически ничего не поменялось. Старик страшно обрадовался, увидев сына, но вместо ответственного приветствия на крик отца 'Сынок. Не ужели это ты?' последовал короткий удар в челюсть.

  Отец прожил еще полтора дня. Женя достал с антресолей обрезок многожильного телефонного провода, который был главным аргументом и средством убеждения в воспитательной системе отца. Сейчас уже Женя бил им отца. Бил он старательно, но с небольшими перерывами. Также он останавливался, когда отцу становилось совсем плохо. За это время вся кожа на теле Кирильцева старшего превратилась в один большой багрово-лиловый синяк и сочилась кровью. В итоге отец умер от болевого шока. Женя не стал его упокоевать. Он просто повесил его за шею, закрепив второй конец того самого многолетнего телефонного провода за крюк для люстры. Он еще минут десять полюбовался на дрыгающееся тело мертвого родителя и вышел из квартиры.

  Женя едва не погиб пока выбирался из города. На него много раз нападали мертвые беспокойники, норовя откусить себе кусочек, но хорошая физическая форма и способность сохранять мозги трезвыми в любой ситуации спасли его. Женя сутки просидел в эвакуационном пункте, встав плечом к плечу с его защитниками. Они спасали людей, отбивались от мертвяков, а когда волну накатывающихся зомби стало просто невозможно сдерживать, он вместе со всеми выжившими прорвались за пределы Москвы. В накопительном пункте их уже ждали.

  * * *

  Попов Дима был обычным патологическим садистом. Наверное, так неудачно сложились звезды или хромосомы в момент его зачатия. Обычный ребенок быдловатых рабочих окраин, он с детства отличался жестокостью и любовью причинять боль. Он мучил щенков и кошек, обливал бензином и поджигал голубей, избивал своих сверстников. Отслужив в армии, он вернулся в родной город, где многое уже поменялось. Ему не нашлось места среди уголовной верхушки своего района. Учиться он уже не мог, работать он не хотел, и он пошел служить в милицию. Надо же было зарабатывать на жизнь. Сначала он служил в патрульно-постовой службе. Одни моменты ему нравились в работе, а другие нет. Параллельно он умудрился закончить один из расплодившихся коммерческих юридических вузов. Даже не закончил, а просто купил диплом. Что еще можно было ждать от заочника.

  Получив заветный диплом, и подрастя в звании до младшего лейтенанта, он пошел служить участковым в один из многочисленных подмосковных поселков. Собственно говоря, накопитель находился на его участке.

  Почувствовав неладное, он сразу перекочевал подальше от непонятных беспорядков под защиту военных и высоких стен. Подполковник Солодов принял его с распростёртыми объятиями. Криминальной мелочевки в накопителе хватало, а вот обученных людей с опытом нет. Солодов по своему опыту знал, что за мелочевкой потянуться все более и более серьезные дела.

  Незаметно сам для себя Попов переключился на следственную работу.

  * * *

  Эта троица: Иваницкий, Кирильцев и Попов - оказалась в новых условиях максимально эффективной. Людей они кололи за считанные минуты, а в некоторых случаях и за секунды. Солодов был ими доволен, с одной стороны, ужас перед кровавыми опричниками гарантировал хоть какой-то порядок в накопители, а с другой стороны руки у самого Солодова оставались чистыми как у хирурга. Новые опричники справлялись с поставленной задачей на-отлично.

   Сначала он просто помогали друг другу, а потом стали работать вместе, так безопаснее, сподручнее и веселее. Да и водку пить завсегда приятнее. Им ни в чем не было отказа. На новом поприще Иваницкий спускал, накопленный за прошедшие годы пар, Кирильцев самоотверженно нес свое необходимое людям служение, а Попову просто до икоты нравилась эта работа. Попову постоянно хотелось залезть к своему подследственному в голову, чтобы понять, что он чувствует. Это так интересно. Иваницкий любил ужас в глазах людей. Кирильцев чувствовал сою необходимость - он был закон, он был меч карающий, у него развязаны руки и он сможет избавить этот мир от скверны.

  Попов оказался мастером владения бутылкой во всех смыслах. Спектр его фантазии владения этим простым предметом не поддавался описанию. Начиная от тривиального сования горлышка или дна бутылки во всевозможные физиологические отверстия жертвы, ломание пальцев на руках и ногах, легкое обстукивание черепа жертвы горлышком. Пытки бутылками не были прихотью или фетишем опричников. Просто бутылки всегда были под рукой. Пустых бутылок на столе всегда хватало. Использовали их часто.

  Иваницкий сначала стал неформальным лидером, а потом и формальным начальником следственной бригады. Он оказался старше всех по возрасту.

  Иваницкого сразу насторожило появление узкоглазых корейцев. Такое же нехорошее предчувствие появилось у Попова. Он часто имел дело с гостями из среднеазиатских стран, но эти азеры существенно выбивались из его привычных представлений. А после того, как они увидели построение этой орды кочевников, им стало действительно не до смеха. Происходящее обещало неприятности.

   Попытки наладить контакт со своими серым братом, который пас это опасное стадо, закончились полным провалом. Узкоглазый капитан никак не шел на сближение, но это окончательно убедило опричников, что хитрый азер ведет свою игру.

  Нужно было его колоть. Слишком уж он рвался охранять периметр со своими бандерлогами.

  Вторым источником волнения была, прибывшая ночью, толпа дагов, но корейцы напрягали больше.

  * * *

  Иваницкий целый день терзался смутными сомнениями, относительно истинных намерений гостей из Северной Кореи. Понимание того, что корейцы что-то затевают уже прочно и основательно утвердилась в его мозгу. Осталось понять только что? Допросы он вел уже без прежнего азарта и, когда ему Бочкин привели пару очередных гопников, он отдал их на растерзание Попову.

  Дохлого даже допрашивать не пришлось - из него чистосердечные признания лились обильно, вместе с соплями и слюнями. Большую часть завываний тупого придурка можно было игнорировать, а вот кое-что заслуживало внимание. Во-первых, у гопоты был тайник и не один, а знал про это гопник, который был постарше и покрепче. Во-вторых, они собирали информацию о накопителе и его обитателях, о приходящих и уходящих караванах для какого-то Пистона, а это уже было еще интереснее. А вот информацией по радиосвязи, частоты и сеансы знал как раз дохлый. В-третьих, вставший на путь исправления и сотрудничества с администрацией, жулик рассказал про припрятанное оружие. Ну, это уже не так интересно.