Метро 2033: Подземный доктор

– Отдайте мне оружие и ключи от двери. Встаньте лицом к стене. Молчите и не шевелитесь, пока сюда кто-нибудь не придет.

Глеб уже был на ногах. Отец передал ему один из автоматов и мотнул головой в сторону двери:

– Идем. И ничего не предпринимай, я всё сделаю сам.

Доктор и правда всё сделал сам. У безносого охранника он также потребовал оружие, и тот безропотно подчинился.

– У него еще где-то мой автомат, – сказал мутант и вскоре держал в руках уже два «калаша».

– Никого не впускать и не выпускать, – сказал Подземный Доктор охраннику. – Кроме Деда Мороза, которому скажешь: «У твоего сердца долгий завод, нужно лишь правильно жить. В лесу, возле речки. Растить цветы, слушать птичек. А будешь продолжать свои козни – сдохнешь». Всё понял? Повтори!

– Так точно, понял! – вытянулся охранник. Глаза его сделались оловянными, но голос звучал четко: – «Птичек в речке не расти – коза сдохнет!»

– Ну, можно и так, – сказал Доктор. – Только еще про сердце не забудь. Хотя… – махнул он рукой, – ладно. Не в коня корм.

– Коню – цветы! Заводу – сердце! – отрапортовал безносый.

– Ура, товарищи! – воздел сжатую в кулак руку Подземный Доктор и кивнул Глебу: – Идем. Представление окончено.

Какое-то время они шли молча, но мутанта донимало такое количество вопросов, что он не выдержал:

– А как ты вообще узнал, что Святая – это твоя Маш… твоя жена?.. И уж совсем непонятно, как ты узнал обо мне? Ведь меня с рождения скрывали от всех, прятали, будто горшок золота, разве что в землю не закапывали. Хотя… я и так был под землей…

– Про Машечку я узнал быстро, – продолжая шагать, ответил отец. – Она начала собирать под свое крыло людей почти сразу после Катастрофы. И Святой же ее прозвали не сразу… В общем, некоторые из моих людей выбирались по ночам наружу в поисках полезных вещей и как-то принесли занятную бумажку. На обычном тетрадном листе от руки был написан призыв к «нормальным людям»: объединяйтесь, дескать, под моим началом, я поведу вас к новой жизни. Дословно уже не помню, но смысл такой. И подпись: Мария Кудрявцева. Меня слегка покоробило, что она подписалась девичьей фамилией, но я всё равно ликовал от счастья – моя любимая Машечка жива! Признаться, поначалу даже думал пойти к ней. Но… Ладно, ты уже знаешь, что я никуда не пошел.

– А обо мне…

– О тебе и правда мог бы не знать, помог случай. Как-то Алексей, вернувшись с рыбалки, привел пожилую женщину. Говорит, из реки вытащил, утопиться хотела. Женщина была похожа на ненормальную – тряслась, молча плакала, мы не могли добиться от нее ни слова. А потом… Потом я разозлился и наорал на нее. Не помню уже, что я наговорил, но она мне всё рассказала. Теперь-то я понимаю, что сработала моя способность к убеждению.

– И что же она рассказала?

– Она рассказала о тебе. Эта женщина была очень предана Ма… Святой и оказалась среди тех немногих, кто знал о ее беременности, а потом и о родах. Мало того, она при них присутствовала – была кем-то вроде медсестры. И потом тоже помогала следить за твоим здоровьем. Но, как мне призналась эта несчастная, ее с самого начала приводил в дикий ужас твой вид. Находясь рядом с тобой, она испытывала такое отвращение, что порой едва не теряла сознание. Но признаться об этом своей покровительнице она страшилась еще сильнее. Боялась показаться неблагодарной скотиной, предательницей… Женщина терпела около трех лет. Но когда ты начал говорить, она не выдержала. Выбралась ночью из подземелий и пошла к реке. Другого выхода для себя, кроме как уйти из жизни, она просто не видела. Но и броситься в воду долго не решалась – сделала это уже когда стало светать. И когда пришел порыбачить на утренней зорьке Алексей. Потом она, кстати, умерла – почти сразу, через день или два, – сердце не выдержало стрессов. А я… Я тоже испытал стресс – да еще какой! Почти месяц толком не спал, ходил сам не свой. А потом мне и пришла в голову мысль с пересадкой мозга. С тех пор вся моя жизнь была посвящена только этой цели.

Дальше отец и сын снова шли молча.

Дойдя до ближайших развалин, Доктор снял с плеча один из своих автоматов, отсоединил магазин, сунул его в карман пиджака, а сам «калаш» быстрыми заученными движениями разобрал на части и раскидал их как можно дальше вокруг. То же самое он проделал и с «лишним» автоматом Глеба.

– Тогда и эти нужно, – сказал Глеб об оставшихся у них автоматах.

– Ты же говорил, нам могут помешать.

– Но мы же не станем в них стрелять!

– Посмотрим… – зашагал дальше Подземный Доктор. – Лучше скажи: теперь, узнав, кто я тебе, ты по-прежнему согласен на операцию?

– Я… согласен, – с запинкой ответил мутант. – Мне только не совсем ясно теперь, зачем тебе самому нужна эта операция. Ведь если бы ты нормально воспитывал Вовку…

– Кого?..

– Нюра назвала так твоего сына. Неважно… Зачем операция, если бы у тебя и так мог быть нормальный сын?

– Это был бы только мой сын, – глухо ответил отец. – А мне нужен наш – мой и Машечкин!..

– Но почему?! – остановился Глеб.

– Я уже говорил. Потому что я люблю ее. Люблю, понимаешь?! Но она меня ненавидит, мы никогда не сможем быть вместе! У меня от нее остался лишь ты!..

– Любишь?.. Разве можно вот так…

– Разве можно любить так долго, не видя свою любимую, зная, что ты для нее – никто и даже хуже? А что ты знаешь о любви? Ты сам когда-нибудь любил?.. Нет-нет, только не надо называть любовью поцелуйчики-обнимашечки, цветочки-записочки, даже секс, каким бы сладким он ни казался!.. Любовь – это когда она, твоя любимая, – это не кто-то там, в стороне, пусть даже под боком с краю постели. Это тот, кто всегда с тобой, внутри тебя. Потому что она – твоя часть. Реальная часть твоей души и тела. При этом неважно, где она – уткнулась сонной мордочкой тебе под мышку или улетела покорять Марс без возможности возврата. Она всё равно с тобой и в тебе, и если попытаться отнять этот кусок – становится так же больно, как если бы ты вырывал сердце. И вы живете, мыслите, дышите вместе, как одно целое, потому что вы одно целое и есть. Но страшное происходит тогда, когда чья-то любовь умирает, оставаясь жить только в одном. Только представь: в тебе – мертвый кусок души и тела. И ты никаким образом не можешь от него избавиться, потому что если вырвешь его – умрешь. Избавиться можно, лишь разлюбив, тогда мертвые части если и не отвалятся, то ссохнутся, сожмутся, не будут занимать много места и станут почти невесомыми. Но я не смог разлюбить. Как ни пытался – не смог. Да и нет такого рецепта, как разлюбить. Впрочем, как полюбить – тоже. И уж тем более невозможно оживить умершую любовь. Вот я и живу двадцать лет с этим грузом. А ты… Ты часть этой мертвой любви. И пусть ты не сможешь оживить ее целиком, но все-таки сделаешь мою ношу легче. Ведь в тебе – половина ее, моей Машечки…

– Но, забирая меня у нее, ты же делаешь больно ей, своей Машечке! Как же так? Разве это возможно, если ты ее любишь?

– Ты уверен, что ей станет больно? Я ведь уже говорил: больно, когда любишь! А она не любит тебя. Я ведь знаю всё – и как ты жил, с малолетства запертый в каземате, как рос там, не видя людей и неба, как она стыдилась тебя, скрывала твоё существование от всех, а потом, когда скрывать стало сложно, – просто вышвырнула тебя подальше, стерев память. И это любовь? Вся беда в том, что она в принципе не умеет любить. Никого. Даже себя. Не умеет! Не умеет!! Не умеет!!!

Подземный Доктор пнул по груде камней, и те разлетелись, испуганно цокая.

– Хорошо… – пробормотал мутант, для которого слова отца, за исключением чувств к себе матери, показались откровенным бредом. – Но ведь я – ее и твой сын – вот он, уже рядом с тобой. Для чего операция?

– Мне нужен нормальный сын, а не!.. – Доктор оборвал вырвавшийся, казалось, из самых глубин души крик боли.

– А не урод? – продолжил за него Глеб.

– Да-да-да! Не урод! – полыхнул на него углями из темных глазниц Подземный Доктор. – Ты ведь и сам не хочешь оставаться таким, правда? Но ты не видишь себя, а я… Ты всегда будешь перед моими глазами, и я не смогу любить тебя, я не вынесу этого!