Предатель

Со скрежетом входивший в реальность корабль был копией сраженного колосса, о котором говорил Лоргар. На его спине вздымался город из монастырей и соборов, обладавший почтительностью когтистых рук, изваянных, чтобы вцепиться в звезды. Большая часть имперских боевых кораблей выглядела как копья решимости, покрытой зубчатыми стенами, и мощи с хребтами из железа, но этот был крепостью в космосе, простирающейся на огромном трезубце. Центральное острие служило сердцевиной корабля: у кормы оно было широким и покрытым массивными двигателями, и постепенно сужалось к носу, где образовывало остроконечный таран размером с малый звездолет. Прилегающие зубцы образовывали меньшие по размеру крылья-клинки, каждое из которых было покрыто наростами бортовых орудий и пушечных батарей.

Если бы кто-то облек понятие злобы в железо и отправил странствовать среди звезд, вероятно, получилось бы близко к облику того, что в этот миг врывалось обратно в реальность. Это во всех отношениях была переродившаяся «Яростная бездна».

— Это, — улыбнулся Лоргар, — «Благословенная Леди».

Магнус сделал ненужный выдох, наблюдая, как корабль, слишком большой, чтобы существовать, вышел из раны в материальную вселенную. Он с легкостью затмевал даже флагманы типа «Глориана» объединенного флота Легионов, туманные отростки варпа хлестали по его шпилям, визжа в тишине и явно не желая отпускать корабль назад в реальность.

— Так ты построил два, — выдохнул колдун.

— О нет, — Лоргар даже не открыл глаза. Он поднял руку, указывая в пустоту, где звезды перечеркнула очередная щель в варп. — Я построил три.

2

Едва ли люди

Воины и крестоносцы

Сокрушенные на той же наковальне

Двое воинов являлись людьми лишь в самом общем понимании слова. Они были таковыми в детстве, однако время, мучительная хирургия и обширная генетическая терапия направили их рост по менее естественному пути. Здесь стояли сыновья двух миров и двух Легионов, воплощавшие идеалы и недостатки родных планет и родословных. Они олицетворяли триумфы своих Легионов и грехи отцов в куда большей степени, чем кто-либо из их братьев.

Основная ангарная платформа «Завоевателя» уже сотрясалась от первого обстрела орудий Арматуры. Флаги и победные знамена колыхались на ложном ветру, порожденном дрожью костей корабля. Среди них было несколько опаленных и изодранных штандартов, вырванных из мертвых рук Гвардейцев Ворона и Саламандр на смертных полях Исствана V — трофеев, призванных вдохновлять легионеров Пожирателей Миров в последние мгновения перед высадкой.

Керамитовая броня первого воина обладала белизной чистого мрамора церквей, которые лучше было бы никогда не строить. Усиленная окантовка доспеха была такой же синей, как зимнее небо в нечестивые эпохи Старой Терры, когда человечество еще не выжгло поверхность планеты и не выпило естественные океаны досуха. Кожа воителя имела характерную чахоточную бледность: наследие машины боли, находившейся внутри черепа. Даже теперь та пульсировала с дразнящей неравномерностью, создавая в сознании огненное тиканье.

Под мышкой он держал щерящийся шлем с раскосыми глазницами, красными линзами и ротовой решеткой типа «Сарум». Сверху, словно акулий плавник, возвышался офицерский плюмаж из белого конского волоса, призванный выделять воина среди его людей в пылу боя. Гравировка на наплечнике, выполненная на низкородном наречии награкали, именовала его Кхарном из Восьмой.

Вокруг обоих воинов разворачивался технологический балет — промышленное представление с десантно-штурмовыми кораблями и десантными капсулами, которые цепляли кранами, поднимали и буксировали. Кхарн пытался не обращать внимания на режущую боль в голове, и ему это не удавалось. Когда та стала почти нестерпимой, как это часто бывало, он прижал обе руки к лицу, вдавливая бронированные кончики пальцев в виски в поисках вен и болевых точек. Иногда это помогало.

Однако не в этот раз.

За всю свою жизнь он ни разу не молился, но в этот момент выглядел чрезвычайно схожим образом.

— Гвозди? — спросил его брат. Голос второго воина звучал омерзительно из-за сочувствия. Кхарн ощутил, как тот положил руку в перчатке ему на плечо, и отодвинулся от незваного прикосновения.

— Не трогай меня, — сказал Кхарн, как говорил бесчисленным остальным бесчисленное количество раз. Пребывание слишком близко от других людей всегда вызывало у него головную боль.

Второй воин уже давно привык к неудобствам Кхарна. Колхидские рунические надписи на броне именовали его Аргелом Талом, повелителем ордена Освященного Железа, и все знали, что он брат Кхарна не по крови, а по делу. Аргел Тал стоял в багряном доспехе цвета артериальной крови, отделанном серебром, имевшим оловянный оттенок, словно реликвии, выкопанные из древней гробницы. Смуглая кожа указывала на происхождение с планеты песков и вездесущей жажды. В его мозгу не трещала машина боли, поскольку он принадлежал к XVII Легиону, а не к XII-му. Вместо этого его душу изуродовала вера, которой он желал бы оказаться ошибочной.

Он говорил двумя голосами — человека, которым был раньше, и существа, которым становился. Оно добавляло к человеческому голосу фоновое звериное рычание — каждое слово произносилось одновременно обоими голосами.

— Арматура, — произнесли голоса. — Эта планета — самоубийство. Гвардия Арматурской академии. Города-казармы XIII-го для новобранцев и надзирателей-эвокатов. Легио Лисанда титанов. Знаешь, мы здесь умрем.

Кхарн сомневался, что не согласен с этим. Он читал аналитику, изучал донесения и сам провел полдюжины брифингов, обрисовывая ожидаемое сопротивление другим центурионам и младшим командирам Пожирателей Миров. К тому же — проклятье — сегодня у него болела голова. Головная боль, которая заканчивает все головные боли. Аргел Тал всегда оказывал на него такой эффект. Несущий Слово был столь же скверен, как Эска или Вориас.

— Численность преувеличена, — проговорил Кхарн, заворчав от боли. Миллиард смертных солдат. Миллиард. И это даже не считая титанов и скитариев Механикума. Даже не учитывая размещенные внизу танковые батальоны. Даже не включая тысячи эвокатов Ультрадесанта. Численность обязана была быть преувеличена, иначе они все погибнут.

Аргел Тал горько усмехнулся.

— Ты ведь не веришь в это на самом деле, да?

Нет. Он не верил. Аналитика наземного конфликта строилась на архивах переписей самого Ультрамара. Разумеется, было отставание на несколько лет, но все равно им противостоял миллиард солдат. Пусть даже десятая их часть была подростками на самых ранних стадиях генной имплантации, все равно не было смысла притворяться, будто это будет бескровным триумфом.

Кхарн не ответил. У него начинали болеть даже глаза. Гвозди нагревались. Он оглянулся на штурмовые капсулы «Клешня смерти» — дары Магистра Войны, соответствующие стилю войны Пожирателей Миров — которые загружались на место. Каждый из корпусов был шипастым и ребристым свидетельством смертоносного предназначения и отражением ярости машинных духов. заключенных внутри. Количество «несчастных случаев» из-за сбоев работы «Клешней ужаса» не давало поводов для веселья. Это были злобные машины, и потому они становились полезными столь же часто, как и бесполезными. Большинство имперских командующих предпочитало развертывание при помощи более надежных и менее злых машинных духов.

Кхарну они очень нравились. Он питал к ним не какую-то подлинную привязанность, а искреннюю — и, возможно, веселую — симпатию. Капсулы вызывали у него не восхищение, а чувство родства. Они ни разу не привели его или его людей не туда.

Среди поднятых капсул двигались техножрецы, которые пели и шептали последние молитвы. За приготовлениями надзирал особенно тщедушный жрец, передвигавшийся на пяти ногах-черенках из полированного черного железа. Его красное одеяние колыхалось на фальшивом ветру ангара, потревоженное дрожью палубы и горячим выхлопом двигателей десантных кораблей, набиравших обороты перед запуском.