Славные (ЛП)

Будучи сержантом терминаторов, он окружает себя воинством из других неторопливых, но размеренных убийц. Ультрамаринов, которые нависают над братьями в своих доспехах катафрактиев и которых вводят в бой, чтобы сокрушить врага, словно тараном, когда процедурам тактических развертываний и установленных маневров не удается принести должный результат.

Уркус делает шаг. Еще один. И еще. Доспех катафрактия с дополнительным весом, броней и устойчивостью ограничивает его скорость. Когда в воксе прозвучал приказ капитана Вентана, Уркусу и его отделению приходилось наблюдать, как Несущие Слово в своей жалкой броне бегут, спасая собственные жизни — и они-то могли бежать, оставляя катафрактиев далеко позади. Уркус обругал их трусами. До того, как отдали приказ, было удовлетворение от расправы над врагом. Такое же удовлетворение, как когда вбиваемый столб ограды с глухим стуком входит в землю, или огромные колосья падают под лезвием косы.

Уркус предоставляет офицерам и примарху тревожить свои сердца и головы мрачными думами о предательстве и возмездии. В воксе сержант слышит, как Ультрамарины приносят обеты мщения и грозят бывшим братьям из XVII Легиона мечом и болтером. Урсус не будет потворствовать подобному среди ветеранов из собственного отделения. Он знает, чем является — все, чем является. Он уже давно принял тот факт, что является оружием — средством достижения цели.

До того, как Уркус стал служить Жиллиману, его семья служила Ультрамару опорой, трудясь на полях Калта, чтобы империя могла есть. Уркус утруждался тем, что врагами теперь стали космические десантники, не больше, чем когда он с родней шел между выгородок, чтобы собрать новый урожай. Несущие Слово были не первыми, кто не оправдал ожиданий Императора. Вся плоть — зерно, предназначенное для мельницы.

В этом отношении космические десантники Императора не отличались от обычных людей. Некоторым не суждено было реализовать свое предназначение — гордо стоять перед лезвием косы и быть срезанным в расцвете. Некоторые были слабы. Они согнулись на ветру и позволили гнили изъесть себя. Уркус просто должен, как должна была его семья на Калте давным-давно, отделить пораженных болезнью от хороших. Вместо цепных кос по бокам от него трещит пара молниевых когтей. Вместо сторожевых комбайнов, продирающихся по бесконечным рядам, по перепаханной земле вышагивают отделения терминаторов-катафрактиев, которые срезают золотых сыновей Уризена болтерами и клинками.

Уркус моргает, прочищая глаза от пота. Тот катится по лицу, ощущаясь солью на губах. Температура снаружи превзошла способность доспеха регулировать ее. Теперь он полагается на то, что стойкость его собственной плоти и встроенные улучшения выдержат проникающую внутрь мощь жара и радиации.

В бушующем вихре, что кружится вокруг, безукоризненная синяя краска на броне сползает, сменяясь черным опаленным керамитом. Ручейки плавящегося материала стекают по липкой поверхности доспеха и с шипением вспыхивают, падая на пепельную землю.

Авточувства сержанта мигают, чередуя мгновения слепящего инферно с перебоями помех от перегрузки. Щурясь, он едва видит, куда идет, но упорные шаги бронированных ног непрерывно продвигают его вперед. Инструкции Вентана сопровождались закодированными местонахождениями входов в аркологии, к которым направляются все Ультрамарины. Уркус, как и его ослепшие братья в доспехах катафрактиев, плетется к одному из таких обещанных убежищ.

Уркус не полагается на ободрение или смелые слова, поскольку таковых у него нет. Простой в душе, сержант ставит поступки выше слов. Какой прок от слов и, конечно же, от растраченных на дыхание драгоценных ресурсов Ультрамарину, который падет перед превратностями судьбы? Лучше поберечь дыхание и сэкономить силы, расходуемые на пустые страсти. Лучше укрепить свою решимость и продемонстрировать на деле, чего можно добиться. Уркус просто будет идти впереди, а сильнейшие последуют за ним.

Шагая сквозь ярость звезды, когда каждый шаг — непосильное испытание, а усиленный доспех плавится вокруг, Уркус вспоминает рабочую песню, с которой его семья трудилась в полях. Воспоминание из раннего детства, выдернутое из суматохи мыслей, которые проносятся в путающемся от жары сознании. Оно кажется долгой дорогой прочь от шока, от ужаса и страданий из-за зверств Несущих Слово.

Над головами старушка Веридия,

Весь день жизни нам не дает,

Ну опускайся, старушка Веридия,

Пусть уже ночь настает.

Уркус видит фигуры в слепящей буре снаружи — воинов в багряной броне, которые, спотыкаясь, движутся в пламени. Ковыляя сквозь радиоактивную огненную бурю, враги врезаются в него и тянут руки к обжигающей поверхности его доспеха. Сержант сметает их в сторону когтями. Он не свернет с курса. Несущие Слово шатаются и падают на оголенную землю, их доспехи и тела вспыхивают.

Зрение Уркуса с треском переходит от помех к ужасающей реальности сожжения заживо, и он проталкивается среди кричащих врагов, вокруг которых кружится пламя. Загоревшиеся Несущие Слово падают на колени, их терзаемые огнем останки полыхают, а сержант, пошатываясь, идет дальше. Только толщина брони спасает его от такой же участи.

Над головами старушка Веридия, ― крутится у него в голове песенка.

Жарит и светит аж жуть,

Ну опускайся, старушка Веридия,

Дай ночку мне отдохнуть.

Уркус топает дальше. Он слышит визг гидравлики и шипение волоконных пучков, которые продвигают его отказывающий доспех на один ужасный шаг за другим. Каждый из них — палящая мука. В воксе ему слышны придушенные страдания его отделения, упорно продолжающего идти. Уркус слышит грохот брони, когда небольшие горы керамита бьются о шипящий от солнца камень под ногами. Сперва падает Лепид, затем брат Эфанор, которых забирает пекло неистовой звезды. За их корчащимися в огне трупами, заключенными в металлических гробах доспехов катафрактиев, не вернуться.

Перед Уркусом вопит слова мольбы и отречения Несущий Слово, возникший из жгучего сияния, словно призрак. Один миг он — броня и плоть. В следующий же — каша из разжиженных тканей и расплавленного керамита, которую взметает звездная буря и разносит по дочерна опаленному доспеху сержанта. Огонь уносит прочь круговерть золы и пепла, и Уркус замечает что-то за ними. На несколько драгоценных мгновений авточувства прерываются помехами, а затем системы на миг восстанавливаются и показывают металл противовзрывной двери. На ней пляшет пламя. Сделав несколько мучительных шагов в ее направлении, сержант терминаторов слышит гром, с которым его качающийся доспех бьется о толстый металл. Он отшатывается назад и едва не падает — что стало бы смертным приговором посреди огненного шторма, прогрызающего себе дорогу сквозь броню.

― Я... обнаружил... вход, ― сообщает своему отделению Орестриан Уркус. Из-за жары внутри доспеха он едва в состоянии набрать воздуха. ― Он... закрыт.

Припав на одно колено, Уркус усилием воли наполняет когти трескучей энергией. Ударив вперед со всей оставшейся у него силой, он погружает когти в камень у основания противовзрывной двери. Он дергает вверх, протаскивая клинки сквозь ломающийся камень, пока они не входят в металл двери. Молниевые когти недалеко проскальзывают вглубь металла, а затем упираются в ребра жесткости, пронизывающие конструкцию двери.

Уркус тянет вверх руками и отталкивается ногами, конечности жжет от напряжения даже под сервоприводами доспеха. Сержант задействует все, что у него осталось. К нему возвращается каждый час, проведенный на тренировках. Каждый час, в изнеможении потраченный на прорезание пути сквозь омерзительных ксеносов и врагов Империума. Уркус пытается думать о чем-то, кроме боли, которая разливается по ломающимся конечностям. О чем угодно, но не о неудаче. Если он уронит дверь сейчас, то уже не сможет снова ее поднять.

Над головами старушка Веридия,

Не требуй тебя умолять,

Ну опускайся, старушка Веридия