Дон-16. Часть 2 (Освободительный поход) (СИ)

Приказываю рвануть к расположению батареи, и мы успеваем вовремя, туда же спешит до взвода противника, но глазастый Асатиани со своими минометчиками накрывают бегущих фашистов, затем и мы начинаем массажировать им кожу свинцом. Фашисты залегли, куда им беднягам с одним МП и двумя десятками карабинов, против двух минометов, шести пулеметов (ДП и МГ) двум ППШ, трем ППД и десятку МП, короче фрицы, ваши не пляшут, ваши реально танцуют. Не для того, мы учили ДОН-16, и не для того насыщали ударные части автоматическим оружием, в ближнем бою наши ударники, опасней всех кобр, гюрз, львов, тигров и т.д.

Асатиани переносит огонь на цистерны и третья мина, становится причиной пожара, эти цистерны не видны Полуэктову (они в мертвой зоне, прикрыты вагонами), и с поезда наши обрабатывают правую сторону. А мы переносим огонь дальше, станция напоминает ад, да фашистам этот кисель придется хлебать долго, и я командую отход (валить надо, пока живы), минометчики хватают первый миномет и прячась в дыму бегут к нашему "пиратскому" эшелону. Тут что-то горячее чиркнуло меня по ноге, но мне не до этого, пора уносить ноги (и чиркнутую тоже). Асатиани, поменяв прицел, выпускает последние три мины, и мы все берем ноги в руки, и давим на газ. Десять минут коротких перебежек и мы у состава, настрелявшись... Быстро грузимся, машинист трогает, и "пиратский поезд", набирая скорость, уходит. Из-за дыма показывается два германских танка, две трёшки, первая трешка получает несколько снарядов от сорокопяток и послушно загорается, в лобешник второго Полуэктов зарядил шесть мин небельверфера, что с ним стало потом, мы не интересовались, но чувствую у фашистских танкистов, воспоминания остались не очень положительные (если остались).

Состав ускоряется, и рейдовая группа убирается из ада, еще больше увеличивается скорость, да, мы не боимся встречного поезда. Не потому, что наши поезда самые поездатые в мире, а потому, что Ивашин имеет приказ, не пропускать составы, идущие с востока, а едущим с запада поездам теперь не до езды, станцию тупо не пройти. Поезд пыхтит, Лечи кричит на машиниста, что бы тот прибавил, проходит время и мы на месте, Ивашин с Хельмутом встречают нас, танки тут же, пленных не видно, видимо отогнали их в лес. Как только поезд останавливается, сержант - ЗАРовец гонит из лесу, наших пленных, что бы разгрузить орудия и минометы с платформ. И в течении пятнадцати минут, все полезное с поезда снято (и свое и чужое), затем, паровоз трогается и на нем укатывают Вахаев с Асатиани, они имеют приказ разогнать состав, спрыгнуть и обратно, а мы их подождем в лесу. Настрадавшуюся паровозную бригаду отпускаем, пусть живут, все таки свои, советские граждане.

Всех пленных накормили дважды, и они полны сил, придется им топать тридцать километров, большинство согласно, ведь теперь они на свободе. А вот предателям не позавидуешь. В лесу на условленном месте оставляю отделение Вахаева, вместе с ганомагом, как-нибудь доберутся, когда кавказцы (чеченец и грузин) их догонят, а мы уходим вперед, у нас почти четыреста человек освобожденных пленных, из них сорок женщины-военнослужащие РККА и около взвода командиров.

Идем исходя из скорости наислабейших из пленных, Ивашин ушел вперед, в машины мы загрузили наиболее женщин и ослабевших, когда один из командиров попытался сесть в грузовик (мотивируя ромбами на петлицах), пришлось пригрозить расстрелом. Ивашин получил приказ передать всех Елисееву, на жесткий фильтр, и колонна транспорта и танков ушла, а мы идем пешком, самые здоровые пленники и предатели шагают под взведенными автоматами, ЗАРОВцев. Если что, я демонстративно (громко и с матом) приказал бойцам не жалеть патронов на врагов народа и предателей Родины.

Через часик нас догоняют вахаевцы, сам Лечи хромает, неудачно спрыгнул с паровоза, зато Тенгиз Асатиани цветет и пахнет, герой, три километра чеченемца тащил на своем горбу, но дотащил. Тут мне от чего-то, кардинально поплохело, я ощутил боль в ноге, и теряя сознание, сползаю на землю...

19 июля 1941 года где то в Белоруссии (в 100-150 км от Брестской крепости)

Очнулся я в землянке, рядом обняв меня, сидит Маша, приговаривая какие-то нежные глупости, напротив меня сидят, посмеиваясь Калиткин с Онищуком, а что со мной случилось?

Маша приказывает мне лежать, и выпроваживает дохтура с хохлом, потом подходит ко мне и говорит:

- Слушай, ты коммандос гребанный, ты же мне еще в ноябре 2011обещал беречь себя, нафига ты полез под пули?

- Я обещал? Маш, я что, ранен?

- Да милый, ты еще умудрился прошагать пять километров с раной в ноге, теряя кровь, от потери крови и потерял сознание.

И потом полезла на меня с кулаками:

- Сволочь, скотина, тварь бесчувственная, нехристь такая, а что бы было, если бы ты умер, ты обо мне думаешь иногда, говнюк напыщенный, ты же идиот, не знаешь что я беременна...

- Что беременна, кто беременна, как беременна, почему беременна? - И от радости все логические центры у меня отключились, я только покрывал поцелуями любые части тела Маши, что попадались моим губам, причем три раза умудрился поцеловать воротник любимой, и два раза вообще окружающую среду.

- Все, спи сволочь, спи кровосос, ты должен выспаться, что бы выздороветь, понял? Теперь на тебе ответственность еще и за НАШЕГО РЕБЕНКА...

На этом кончаю дозволенные речи, ибо благодарности моей к Маше не было предела, но..

об этом не пишут, то есть, конечно, пишут, но в своеобразной, специфической литературе, но тут вам не там! Все и этот день закончился.

20 июля 1941 года где то в Белоруссии (в 100-150 км от Брестской крепости)

Блин, Маша беременна? Так она тут с 3 июля, прошло чуть больше двух недель, неужели можно забеременеть (и самое главное, узнать об этом, откуда тут тест?) за неполные два десятка дней?

Что-то у меня в голове не стыкуется, чего-то я вообще не понимаю, рядом посапывает Маша. Неужели беременна, а где же логика. Машинально ищу по карманам сигареты (из той жизни привычка), но фиг вам, нет сигарет, да и вообще ниже пояса ничего нет (из одежды конечно), выше пояса белье красноармейское, а ниже только одеяло.

Засада однако, и на улицу не выйдешь, представляю часового, если он увидит меня в таком эротическом прикиде, застрелит наверно на месте, тут нудистов и других вегетарианцев реально не любят.

Машуня просыпается и крепко-крепко обнимает меня:

- Милый ты как?

- Да в норме, хватит краски мрачные нагонять, у меня рана не опасная, подумаешь, икроножную мышцу прострелили (была б опасная, была бы перемотка).

- Да но ты скотина такая раненный протопал, теряя кровь пяток километров.

- Ну и что, организм как у быка в расцвете сил, за недельку кровища восстановится, все тащи одежку.

И Маша, что бы, не расстраивать "ранетого и поломатого" быстро встав, принесла мою форму. Хотел осмотреть место раны на галифе, но Машуня дает мне форму РККА, а ранили-то меня в шикарном прикиде фельджандармского майора. Облачаюсь, нога, конечно побаливает, но жить можно, тем более рядом любимая. Она помогает доодеться мне, и вдвоем мы выходим из землянки. Само собой опираюсь на Машу, а она ниче, сильная, тащит меня как танк телегу, ну и девушка у меня, прям трактор Комацу.

Оказывается, давно рассвело, время, где-то 9 утра, бойцы вовсю продолжают обустройство лагеря, а мне дюже интересно кого ж мы вчера привели. И предлагаю Маше пройтись в ведомство Елисеева. Она не против, мы ковыляем по направлению к "кровавой гебне", все вокруг оглядываются, и прямо перед нами возникает Калиткин: