Орден последней надежды. Тетралогия (СИ)

В коридоре довольно прохладно, по ногам ощутимо дует. Вечная беда каменных замков – сквозняки, какие в зимнюю погоду способны моментально выстудить помещение. Оттого гигантские камины пылают круглосуточно, а ложась в постель, каждый сует в ноги бутыль с горячей водой. Тщательно кутаюсь в тяжелый плащ, что‑то быстро я привык к жаркой французской погоде, а ведь совсем недавно едко насмехался над теплыми зимами, требовал бодрящего морозца!

Стоявшие в почетном карауле у дверей кабинета его королевского величества дофина Карла гасконцы разом вытягиваются во фрунт, вмиг построжевшие лица светятся яростной решимостью и отвагой. Уж они‑то варварами не выглядят, явно пообтесались при дворе, приобрели некоторый лоск. Лишь строгие глаза выдают людей чести и слова, вот почему короли так любят гасконцев: купить можно, подкупить – никогда!

Железные шлемы и кирасы начищены до зеркального блеска, лезвия алебард празднично вызолочены. Выглянувший из богато украшенных дверей секретарь дофина граф де Плюсси повелительным взмахом руки приказывает мне войти.

Столкнись я с ним в темноте, по шелесту кружев и атласных лент, изысканному запаху духов и благовоний мог бы принять господина графа за одну из доступных дворцовых красоток. Стоит хоть раз взглянуть в суровое волевое лицо, оценить волчью грацию движений, как подобные мысли мигом испаряются из головы. Мода здесь такая, вот и все.

Я с поклоном подаю дофину письмо от матери, отступаю на пару шагов назад, как принято при дворе, как раз поближе к жаровне, от которой тянет живительным теплом, а затем преспокойно начинаю осматриваться. Понятно, что делаю я это незаметно, разевать рот и тыкать пальцем не в моем обычае. Сидящий напротив высокий мужчина рассматривает меня ничуть не скрываясь, да и кого стесняться будущему королю Франции?

Что ж, дофин мне сразу понравился: у Карла решительное лицо и твердый взгляд, широкие плечи воина и лоб мыслителя, а сам он чуть младше меня. Длинные белокурые волосы достались дофину от матери, серые глаза – от отца. Судя по тому, что я о нем слышал, характером и складом ума Карл явно пошел в Изабеллу. Для страны это большая удача, ведь второго безумца на троне Франция просто не выдержала бы. Карл внимательно осматривает поданное письмо, несколько долгих секунд изучает наложенные печати, ровным голосом любопытствует:

– Ты знаешь, что в нем?

– Нет, ваше величество, – отвечаю я.

– Я еще не король Франции, говори мне «ваша светлость».

– Будете, ваше величество, – уверенно заявляю я.

Дофин, безразлично пожав плечами, распечатывает письмо, трижды проглядывает текст, надолго задерживается на одном месте, теребя тонкий ус.

– Значит, это ты спас мою мать? – Карл испытующе смотрит мне в глаза. – Любопытно, ведь ее охраняло никак не меньше сотни англичан.

– Не стоит упоминания, – небрежно отмахиваюсь я. – Если дело идет о жизни и чести королевы, я справлюсь и с двумя сотнями. Хотя, если честно, их было никак не больше дюжины.

– Что ж, – кивает каким‑то своим мыслям дофин, – так и поступим. – Пружинисто поднявшись из‑за стола, его королевское величество подходит ко мне. – На колени!

От резкого тона я невольно вздрагиваю, лицо Карла заметно изменилось. Из прежнего, добродушно‑расслабленного, оно стало жестким. Глаза сузились, рот сжат в одну линию, на лбу – глубокие складки. Охрана дофина насторожилась, стоит сейчас сделать хоть одно резкое движение, и уже не спастись. Пальцы, которые раньше просто лежали на рукоятях мечей, ныне угрожающе сжались. Вокруг – самые лучшие бойцы королевства, где ж им еще быть? На плечи ложатся тяжелые, как бревна, руки. Не дожидаясь, пока заставят силой, я становлюсь на одно колено. Дофин медленно вытаскивает лязгнувший меч, плавно касается правого плеча.

– Ты предан, честен и отважен, Робер де Могуле, – произносит он торжественно. – Во имя Божие и святого Михаила я, дофин Карл де Валуа, посвящаю тебя в рыцари! Будь благочестив, смел и благороден. За преданную службу жалую замок Армуаз в Нормандии, отныне ты будешь зваться Робер де Армуаз. Встаньте, шевалье.

Потрясенный, я поднимаюсь с колен, растерянно пялюсь то на дофина, то на графа де Плюсси. Карл довольно улыбается:

– Что, сьер Армуаз, умею ли я награждать преданных мне людей?

– Нет слов, ваше величество, – признаюсь я, – аж дух захватывает.

Секретарь подает Карлу расшитый пояс и золотые рыцарские шпоры, я с поклоном принимаю символы рыцарства из рук дофина. Рыцарство – обособленный, замкнутый мир, по принятым в нем негласным законам отныне дофин является для меня вторым отцом.

– К сожалению, Робер, – говорит Карл, – я не могу закатить пир, как положено, когда в семейство рыцарей вливается новый член. И я объясню почему.

Я пытаюсь было сказать, что ничего не надо объяснять, но Карл прерывает меня решительным взмахом руки.

– Оставьте нас, – бросает он страже.

Коротко поклонившись, четверо гвардейцев выходят в коридор, мы остаемся втроем.

– В письме, которое ты привез, мать предостерегает меня от подобного шага, хотя и дает тебе чрезвычайно лестную характеристику. Изабелла Баварская считает, что в прежнем качестве ты был бы более полезен. Я думаю иначе, у меня на тебя особые планы.

– Какие именно? – осторожно интересуюсь я.

Кто их знает, этих дофинов: что ему стукнет в голову? Еще решит, что мне пора повоевать, набраться воинского опыта. А то зашлет куда‑нибудь к сарацинам, чтобы подучиться у местных врачевателей. По широко распространенным среди французов слухам, тамошние лекари буквально творят чудеса! Толченый рог носорога вперемешку с пряностями, ну, вы уже поняли, да? К счастью, Карл еще молод, а потому думает только о деле.

– Мой великий предок Франциск Первый, как тебе, конечно, известно, основал для борьбы с Англией рыцарский орден «Звезда», – продолжает Карл. Я почтительно молчу, как воды в рот набрал. – Туда принимают самых отважных и достойных рыцарей Франции. Но внутри этого ордена есть еще один – орден «Пурпурной Звезды».

Если дофин ждет, что я страшно удивлюсь и засыплю его кучей вопросов, он сильно ошибается. Для человека двадцать первого века нет ничего удивительного в том, что за фасадом одного учреждения прячется нечто совершенно иное. Потому, коротко кивнув, я продолжаю слушать с непроницаемым лицом. Некоторое время дофин наблюдает за мной, затем интересуется:

– Скажите, шевалье, что вы поняли из моего рассказа?

Куртуазно поклонившись (а то, я же теперь рыцарь, был бы здесь троллейбус, постоянно бы уступал места женщинам и инвалидам), задумчиво отвечаю:

– Орден «Пурпурной Звезды». Слово «пурпур» с древности связывалось с царствующими домами, думаю, этот обычай возник еще до Византии. Пурпур или багрянец – цвет властителя, а стало быть, орден подчиняется лично королю. Далее, если вы рассказали мне о существовании некой тайной организации, стало быть, желаете принять меня в ее члены. И наконец, третье: очевидно, вы желаете доверить мне важный государственный секрет, поручить миссию настолько тайную, что… я даже не знаю, с чем ее сравнить. Нечто чрезвычайно важное лично для вас.

– Довольно. – Дофин прерывает меня властным взмахом руки. – Мать не обманула, ты и в самом деле очень умен. Учился в Сорбонне?

– Что вы, ваше величество, – честно отвечаю я. – Нахватался тут и там, все больше по верхушкам.

– Может, это и к лучшему, – с некоторой грустью замечает дофин.

Надо полагать, ведь главный парижский, а стало быть, и французский университет ныне в руках англичан, кует кадры для нужд колониальной администрации. Профессура куплена на корню, все как один поддерживают новую власть. Возможно ли воспитать в таких условиях преданных сынов Франции из студентов, большинство которых принадлежит к благородным семьям, я вас спрашиваю?

– Отвечу по порядку, – начинает Карл. – Орденом и впрямь руководит король Франции ну или лицо, его замещающее.

Понятливо киваю, с Карла Великого повелось, что все французские короли коронуются в готическом соборе города Реймс. Обойти древнюю традицию никак нельзя, страна не примет подобного властителя. Ныне древний город в руках англичан, а потому, пока их оттуда не выбьют, короноваться невозможно.