Кубанская конфедерация. Пенталогия (СИ)

Здесь семеро наших парней с Ерёменко во главе сдерживают два десятка солдат из «Кодса» – только они таскают на плечах своих мундиров зелёные погоны. Вражеские спецназовцы замечают нас, но поздно, мы вступаем в схватку и уничтожаем их одного за другим. Не успеваем отойти от рукопашки, как совсем рядом снова раздались выстрелы. Это наёмники нас догнали, и снова боестолкновение, и снова наш отряд, ведомый уже не командирами групп, а самим комбатом, откатывается к городской окраине.

Дело уже к вечеру, день прошёл както незаметно, ещё часдругой, и мы должны будем выйти в лес, а после, придерживаясь дороги, покинуть город. Можно было бы и прямо сейчас уйти, однако не всё так просто. На самой окраине Нальчика, в частном секторе, идут картофельные поля, которые отлично простреливаются вражескими пулемётчиками, засевшими на высотках неподалёку. Надо дождаться полной темноты и только тогда отходить.

Когда осматриваем окраины, обнаруживаем подвал, всё время осады Нальчика бывший госпиталем. Здесь в грязном халате, который некогда имел белый цвет, возле печкибуржуйки сидит усталый старик из местных жителей, который представляется медбратом госпиталя. Наши отцыкомандиры, что корпусные, что местные, с основными силами отступили, а раненых эвакуировали не всех – то ли транспорта не хватило, то ли он потерялся, то ли бойцов попросту забыли. Раненых в подвале относительно немного, около тридцати человек, и здесь не только наши, но и горцы. Все они лежат на деревянных лавках, сдвинутых по двое, и большинство, если бы их подлечили, смогло бы вернуться в строй. Паскудство. Мы уходим, а помочь людям, ещё день или два назад стоявшим с нами рядом, ничем не можем.

Пройдя между рядами «коек», я вглядываюсь в лица людей – ищу знакомых и нахожу. Возле самого входа лежит Орлик, тот самый разведчик, с которым мы в Павловской пересекались. Что с ним, я вижу сразу, так как плащпалатка, которой его укрыл медбрат, соскользнула и обнажила ампутированную по колено правую ногу.

– Орлик, спишь? – присаживаюсь я рядом с ним.

Парень бледен, видимо, крови много потерял. Он открывает глаза, узнаёт меня и протягивает:

– Мечник, братан. Живой.

– Как ты?

– Нормально. – Он с трудом выталкивает из себя слова. – Что наверху, сколько нам ещё ждать?

– Час, может, два, и наёмники с халифатцами будут здесь.

– Нас не эвакуируют?

– Нет, братан. Бросили вас. Мы всё вокруг обошли, рядом нет ни одной повозки и ни одной лошади. В общем, полная жопа, и нам вас на себе не вытянуть.

Орлик на миг прикрыл глаза, помотал головой по скатанной в изголовье овчине и попросил:

– Дай гранату, Мечник. Побратски тебя прошу, дай. Сам знаешь, что в плен нас брать не будут, а на куски порезать – это у халифатцев запросто. Не хочу мучаться.

Вытащив из разгрузки ребристую Ф1 с уже вкрученным запалом, вложил её в руки Орлика и спросил:

– Может быть, просьбы какието есть?

– Да, под моей подушкой посмотри.

Порывшись, нашёл письмо, обычный солдатский треугольник, на котором был написан адрес.

– Кому передать?

– Матери, девушки у меня нет, а братья ещё мальчишки совсем.

– Сделаю, друг. – Я киваю и покидаю подвал, в котором остаются раненые и медбрат, так и не бросивший своих подопечных.

Держим оборону на окраине, отбиваем ещё одну вялую атаку наёмников, и снова начинается обстрел. Снаряды сметают всё, что ещё только есть на поверхности. Пыль и гарь забивают лёгкие, все отхаркиваются, а нас без устали и перерывов закидывают стальными болванками, начинёнными тротилом и прочей гадостью, предназначенной для уничтожения людей.

Наступает вечер, мы всё же продержались до необходимого нам срока. Остаётся только на последнем боезапасе выдержать ещё один бой и уйти в «зелёнку». Здесь все, кто выжил в сегодняшнем месиве, – семь десятков наших спецов и ещё столько же местных барбудосов. Мы закрепились в частных особняках на самой окраине Нальчика, каждый из них – это бывшая маленькая крепость: высокие каменные заборы, теперь уже порушенные, и остатки домов, в глубоких подвалах которых люди пережидали очередной артиллерийский обстрел.

– Вперёд, в атаку! – гдето за остатками стен закричал невидимый в дыму и гари Буров.

Вот так, в последнем на сегодня сражении Кара решил принять личное участие. Сами наёмники наступать не хотели, но грубые окрики Бурова и его верных псов сделали своё дело. Вражеские бойцы поднялись с земли и бросились вперёд. Встретили мы их, как и положено, огоньком из всех стволов, но боеприпасов у нас было всего ничего, и снова, не в первый уже раз за день, во дворах частного сектора завязался неистовый рукопашный бой.

Рыча от ярости, падая в грязь и опять поднимаясь, короткими бросками наёмники неслись прямо на нас, и уже через пару минут все мы схватились на дворе дома. В тылы вражеских солдат полетели последние наши гранаты, у кого были пистолеты, пользовались ими, остальные схватились за ножи и сапёрные лопатки. Гранаты взрывались, как им и положено, меня ударило взрывной волной и осыпало кусками грязи, но я не терялся и, выпустив из своего ТТ всю обойму, схватился с высоким смуглолицым наёмником, лицо которого было мне чемто знакомо. Он выставил перед собой автомат, но не успел нажать на спуск, мой удар кулаком в переносицу отбросил его наземь, и я смог оглядеться. Над полем сражения стоял дикий ор из проклятий, криков, стонов и предсмертных воплей. Люди кромсали один другого, резали ножами, рубили сапёрными лопатками, били кулаками и пускали в ход всё, что только под руку попадалось. Полторы сотни последних защитников Нальчика схватились с вдвое большим количеством наёмников, и от того, кто победит, зависит наша жизнь.

Взяв старый потёртый АКМ наёмника, сбитого мной в грязь, я передёрнул затвор автомата и, стреляя от пояса, пошёл вперёд. Свалив трёх или четырёх противников, снова вступил в рукопашку, рубанул прикладом в череп одного, магазином в лицо другого, и в этот момент ктото сильно ударил меня в спину. Ставший теперь бесполезным автомат отлетел в сторону, а я рухнул лицом в грязь. Практически сразу обернувшись и стерев рукавом с глаз жижу, посмотрел на тех, кто сбил меня с ног. Метрах в трёх напротив меня стоял Кара и его верный ближник Олег. Рядом – никого, ни наёмников, ни наших бойцов. Бой откатился к домам, и я остался со своими врагами наедине.

– Вот и свиделись, Саша. – Командир наёмников ухмыльнулся и блеснул своими золотыми вставками. – Сейчас ты пойдёшь с нами, и, если будешь хорошим мальчиком, долго мучить тебя не будем. Так, для порядка, кусок кожицы сниму с тебя, как и обещал, а потом глотку перережу. Ну, вставай и пойдём, а то здесь ещё постреливают, попадёт пулька в башку, и никакого удовольствия от нашей встречи.

Встряхнувшись, я встал и немного подался всем телом вперёд. Исподлобья посмотрев на своих противников, ответил Каре:

– Что, подлюка, думаешь, что достал Сашку Мечникова? А хрен ты угадал, Кара. Попробуй возьми меня, сука рваная!

– Олег, – Кара кивнул своему верному бойцу, – разберись.

Старый наёмник надвинулся на меня и произнёс:

– Саня, угомонись. Мне никакого кайфа нет тебя сейчас калечить. Становись на колени, свяжу тебя, и пойдём к нам в лагерь.

Не знаю, о чём думал в тот момент Олег и какой хотел от меня ответ получить, но я сказал совсем не то, что он ожидал:

– Тебе от Имана Гойгова большой и пламенный привет.

– Что? – Всего на миг старый наёмник растерялся, всего на долю секунды отвлёкся, и я его на этом подловил.

Хорошо поставленным приёмом, которому меня научил алим Гойгов, я резко ударил раскрытой ладонью под подбородок Олега. Весь секрет здесь в том, что при сильном ударе необходимо сразу же проворачивать саму ладонь. При этом происходит смещение шейных позвонков, и при удаче противника можно уложить одним ударом. Мне повезло. Старый наёмник, грудой мышц возвышающийся надо мной сантиметров на пятнадцать, покачнулся и упал на колени. Сразу же наношу второй удар, теперь уже кулаком в височную кость. Чтото хрустнуло, и теперь я мог точно сказать, что Олег мёртв.