Душа для Командора

– Здесь скоро будет вакуум! – в отчаянии крикнул Андрей и стукнул кулаком по переборке. – Он возвращается на "Черную Герцогиню"!

Дрэйд бросился к стенке отсека.

– Будем прыгать! – крикнул он, срывая с полок красные прямоугольные рюкзаки.

Быстро разобрав спасительные парашюты, все трое стали спешно пристегивать их плохо слушающимися от холода и волнения руками, а транспорт с каждой секундой погружался все глубже и глубже в безжизненную черноту неба. Следя за движениями Дрэйда, Андрей застегивал свои ремни. По бокам рюкзака за спиной торчали небольшие сопла.

– Дрэйд, как им управлять? – спросил Андрей, срываясь на крик.

Полковник одернул на Стаке ремни, сунул ему в ладони отходящие от рюкзака мягкие цилиндрики, похожие на ручки от скакалок, и быстро сказал:

– Раскроется от нажатия кнопки или сам по достижении критической высоты. Управление идет путем сжатия ручек. Встретимся у "Тени". Ориентир – продолжение прямой линии от кратера до дворца.

Пол страшно притягивал к себе. На четвереньках они добрались до перекошенной створки, и, не замедляя движений и не размышляя, один за другим нырнули в дыру. Андрей прыгнул последним.

Ледяной ветер обжег лицо, забив крик обратно в горло, пальцы панически искали кнопку, а найдя, сразу нажали, не спрашивая хозяина. Удар, и вверх. Звенящая тишина, и круги перед глазами.

"Как тяжело дышать, и как холодно. И зачем я так рано открыл парашют, – думал Андрей. – Хорошо, что уже рассвет".

И действительно, сияние разливалось по планете и лишь прямо под ним, где переливались разноцветные огни, мрак не сдавался и не уходил, словно выжидая, пока всем не овладеет смерть. Андрей вспомнил о ручках и попробовал осторожно сжать их негнущимися пальцами. Его сильно толкнуло вперед, и тогда он ослабил сжатие. Вскоре он разобрался и направил падение туда, где виднелись две красные точки – два парашюта, летящие в сторону скал.

Воздух был беден кислородом и заставлял дышать ртом, замораживая горло. "Только бы наш корабль остался на месте, только бы на месте", – думал Андрей и шевелил замерзшими губами в такт мыслям, будто произнося молитву.

Внизу уже стало совсем ясно: здешнее солнце всходило быстро, и Андрей, снижаясь, уже отчетливо видел, что цепочки нападающих подошли к кратеру вплотную, и яркие красные, желтые, синие точки загораются и вспыхивают уже у подножия вулкана. Дворец, по-видимому, был уже взят: огни там горели ровно. Но возможности разглядеть его уже не было: Андрей смещался по направлению к скалистой гряде, которая с высоты казалась зарубцевавшимся шрамом от когда-то страшной раны.

Через некоторое время, порядком снизившись, он разглядел то самое ущелье, по которому еще недавно их группа пробиралась к дворцу. "Ширны, должно быть, уже просыпаются, – подумал Андрей. – И хорошо, что не пришлось возвращаться тем же путем". А парашют полковника уже виднелся по ту сторону гряды, где ему пришлось принять бой с десантниками. И "Тень" вдали… Лучи фиолетовой звезды отразились от обшивки корабля, и он заблестел.

Первой приземлилась Кея и побежала к звездолету. А вот упал Дрэйд и сразу же поднялся, отстегивая парашют. "Подождите!" – хотелось крикнуть Андрею. Он вдруг представил, что они улетят без него, и на секунду в нем поднялась волна паники. Но нет, это от нервов, никуда они не улетят… Только быстрее бы опуститься.

Андрей ослабил давление на управляющие рукояти, а затем свел вместе и напружинил ноги, ослабляя удар. Ветра почти не было, и, когда он завалился на бок, парашют не потащил его по острым камням. Андрей долго не мог отстегнуться, нервничал, а когда наконец сбросил лямки, буквально побежал к звездолету, немного припадая на болезненно занывшую правую ногу, хотя при посадке боли и не почувствовал. Поднимаясь по трапу, он услышал, как загудели, прогреваясь, двигатели, и, нырнув в темный еще коридор, столкнулся лицом к лицу со спешившей ему навстречу Кеей. Лицо ее было измученным, но глаза светились радостным безумием, как у человека, которого только что разбудили и сообщили невероятную, необыкновенно счастливую новость.

– Мы спаслись, – сказала Кея и положила руки на плечи Андрею. – Ты чувствуешь это?

5

– Куда держим курс? – деловито осведомился Дрэйд. Он ходил вдоль приборной панели, оживляя мертвый корабль и наполняя рубку звуками и огнями.

Андрей знал только одно место, куда он сейчас хотел держать курс. Только одно во всей Галактике.

– На Землю, Дрэйд. На Землю.

Полковник на мгновение замер, словно не понял, но ничего не переспросил. Лишь движения его стали несколько замедлены.

– Подниматься будем долго, – бросил он. – Корабль плох, да и выйти на орбиту планеты для прыжка надо подальше от "Черной Герцогини".

Андрей откинулся в кресле, не спеша застегнул ремни и посмотрел на сидящую рядом Кею. Ее лицо все еще было покрасневшим, а между бровями пролегла грустная морщинка.

– Ты проводишь меня до Земли? – тихо спросил Андрей, и голос его выдал.

– Конечно. Мы доберемся до Земли, и ты сойдешь, а я полечу дальше.

– И какие у тебя планы?

– Для тебя, наверное, самым главным будет услышать, что мои планы больше с твоими не связаны? – Кея улыбнулась.

Андрей задумался. Хотелось ли ему связать дальнейшую судьбу с Кеей? Еще вчера он бы решительно отказался, но сейчас, когда опасность начала понемногу обходить стороной, а вкус боя еще чувствовался на прикушенных губах, пожалуй, решение могло быть иным. Вот только небольшая передышка не помешала бы.

– Если я еще чем-то могу помочь, я с тобой, – уверенно сказал Андрей, глядя на Кею взглядом человека, которому уже сам черт не брат. – Только уж давай сразу начистоту.

– Пока я и сама не знаю, как буду действовать. Мне надо подумать.

– А давай подумаем вместе. У меня ведь с того момента, как я первый раз увидел этот корабль, и до этой самой секунды не было возможности о чем-то спокойно размышлять. Все время требовалось принимать быстрые решения. Теперь есть такая возможность.

– Ты хочешь поговорить о судьбе своей планеты?

– Да. Но скорее о бессмертии, ради которого она должна быть принесена в жертву.

Заревели двигатели. "Тень" поднималась медленно, но постепенно ускорение возрастало, и тело мягко наливалось тяжестью. Со своего места пилота Дрэйд окликнул пассажиров и предупредил, что двигатели все же повреждены, и атмосферу планеты корабль будет покидать долго.

– Бессмертие – оно и есть бессмертие, – сказала Кея, устало откинув голову. – Высший дар для человека. Что тут еще можно сказать?

– Но ведь душа стареет вместе с телом! – воскликнул Андрей. – Да, есть люди, которые до глубокой старости молоды душой, а есть те, которые становятся стариками уже в юности, но так или иначе огонь в топке иссякает, желания меняются, жажда действий уходит вместе с остротой восприятия. А этот ваш проект дает лишь новое тело, душа остается прежней.

– Ты хочешь сказать, что душе тоже отмерен срок, как и телу? – заинтересовалась Кея. – И душа начнет умирать, оставь ее жить дольше положенного срока, пусть и в молодом теле?

– Да. И мне кажется, что душа – это тот заряд энергии, который рассчитан на жизнь человека, на ее совместное проживание с телом, и вместе телом она стареет и истончается, – сказал Андрей. – Хотя говорят: тело смертно, а душа вечна, ведь душа – это внутренний мир, божественная природа человека, дающая жизнь, ощущения, чувства. Но откуда она приходит и куда уходит – не ясно. Ясно лишь, что уходит она совсем не такой, какой приходит в тело при рождении.

– А может, это тело своей молодостью взрывает в человеке эмоции и порождает страсти? Химические процессы влияют на сознание. Если ты выпьешь вина, Андрей, в тебе же просыпается кто-то очень энергичный или, наоборот, сонный?

– Возможно. Давай представим, что тело будет заряжать душу энергией, подпитывать ее, – сказал Андрей. – И представь себе очень мудрого, опытного человека, который достаточно пожил на своем веку и хорошо разбирается в окружающем мире. И вот он переселился в новое тело. Долго жил. Снова переселился и снова долго жил. А потом еще и еще. Сколько же всепонимания, цинизма и усталости будет в таком тысячелетнем человеке? Опытный, мудрый, разбирающийся в людях человек по поступкам, по глазам, по интонациям уже будет определять мотивы и желания других. Он будет так хорошо знать людей, что по взгляду сможет читать мысли. Разве способен он будет любить, если любовь – это всегда розовые очки? Разве способен он будет дружить, если дружба – это общность интересов. А какая общность интересов может быть между стариком и младенцем, если младенцами для него будут все остальные? Ведь у ребенка все написано на лице. И как жить такому старику? Его ничто не будет интересовать, даже собственные дети, потому что дети – это и есть бессмертие для обычного человека.