Чёрное Небо Синего Солнца (СИ)

— Папа. А что ты мучаешься? Хочешь ей помочь?

— Хочу. Но она слишком гордая. И просто ничего не примет.

— Угу. Поэтому надо просто собрать продуктов и оставить у неё в комнате. С запиской.

— И что мне написать?

Дочка поднимает глаза к потолку, потом радостно выдаёт:

— Анастасии Павловне от неизвестного поклонника с уважением и благодарностью. Как раз тут так все выражаются. Уж продукты то она никуда не денет. Ну, поделится с соседями. Тебе жалко?

Отрицательно мотаю головой. Действительно. Деньги она не возьмёт, да и унизительно это для дворянки. А, как я вижу, она из них. Порода чувствуется за версту. А вот продукты… Сдавать она точно не побежит. И потому это лучший вариант… Собираем с дочерью посылку. Аватара прыгает рядом с нами, давая советы. Естественно, что консервы, потом сало, лучше копчёное, пару кругов сухой колбасы — всё-равно скоро, через две недели придут Красные… И я не знаю, что с ней будет: то ли эвакуируется, то ли останется. Будем посмотреть, короче… Хлеб, чай, сахар-рафинад. Масло. Подсолнечное и сливочное. Всё упаковываем в деревянный ящик, накрываем сверху крышкой. Долго колеблюсь, не сунуть ли туда и тёплый жакет, потому что бараки практически не топят. И там жутко холодно. Но отказываюсь от этой идеи. Не возьмёт. Это точно… Вечером наблюдаем происходящее. Настя оказалась куда лучше, чем я предполагал. Обнаружив дома ящик, вначале испугалась, но когда прочитала записку — долго выспрашивала соседей, кто доставил. И поскольку те никого не видели, и не могли, собственно говоря, то девушка щедро поделилась с ними продуктами. Оставив себе совсем чуть-чуть. Глупо? Не для неё. Зато меня обдало краской стыда, мог бы и побольше положить, раз такое дело. Лиэй ходит гордо, задрав носик. Таинственно улыбается, увидев меня за очередным сеансом наблюдения… Но вот настаёт роковая дата — пятнадцатое ноября. И я, честно говоря, готов распрощаться со своей красавицей… С раннего утра толпы людей устремились в порт, стремясь попасть на корабли, приготовленные для эвакуации. Анастасия тоже. Впрочем, я этого ожидал. Слишком она была красива…

Сходни трещали под напором множества людей. Толпа на пирсах бушевала и колыхалась. Кто-то полетел на землю, и дико закричал, когда по нему затоптались ноги. Плакали дети, ржали лошади, рыдали женщины, умоляя взять их на борт. Солдаты, казаки, офицеры в мрачном молчании поднимались на борт. Немногие счастливцы судорожно прижимали к груди то немногое, что им разрешили взять с собой и облегчённо улыбались. А внизу, на берегу разворачивалась трагедия… Я выхватил лицо девушки камерой объектива. Испуг, тревога. Надежда. Её вытолкнули раз, другой, третий. Просто не впустили в толпу. Люди потеряли человеческий облик, превратившись в неуправляемую массу. У всех было одно желание — спастись, сбежать. Матери бросали детей, мужья — жён, прокладывая себе путь к сходне кулаками. Растаптывали слабых, сбрасывали в воду, крики и вопли, ржание брошенных и мечущихся повсюду лошадей сливались в один неумолчный вой, стоящий над морем…

— Ранец!

Кибер мгновенно пристёгивает мне антигравитационный ранец к спине комбинезона, и я шагаю в распахнутый люк — счёт идёт на секунды. Корабли уже отваливают, кто-то прыгает в море, пытаясь плыть следом, но волны холодны, а на улице минус пятнадцать, что не характерно, но реально. Анастасия стоит неподвижно, не обращая внимания на толчки, ругань, слёзы и густой мат вперемежку с проклятиями. Кулачок засунут в рот, и она бессильно его кусает — это конец. Доносится бравая песня от окраин — в Севастополь вступают красные. Сухие выстрелы. Кто-то пытается отстреливаться, кто-то наоборот, пускает себе пулю в висок. Жуткая картина. Что ей делать? Большевики не пощадят… Внезапно сильная рука рванула её за предплечье, разворачивая, и она от неожиданности уткнулась в мужскую грудь, затянутую в необычного, пятнистого цвета тужурку. Высокий, видимо, очень сильный мужчина, с необычного вида пистолетом, почему то пристёгнутым к предплечью, непонятной металлической трубкой на боку и большим ранцем за спиной склонился к её уху:

— Хочешь жить?

Голова сама склонилась в согласии.

— Тогда — за мной!

Он ухватил её за руку, потащил в сторону пакгаузов. А от домов уже разворачивалась лава под знаменем цвета крови, сверкая шашками… Внезапно нежданный спаситель осклабился и сорвал свою трубочку с пояса. А в следующее мгновение послышался дикий вопль — Даёшь-, и оборвался — неведомо откуда появившееся чёрное лезвие мгновенно превратило несостоявшегося убийцу в пыль цвета его совести.

— Быстрее можешь?

Но Настя уже запыхалась до такой степени, что не могла вымолвить и слова, лишь мотнула в знак отрицания головой, с которой слетел платок. Господи, опростоволосилась! Но мужчина даже не обратил никакого внимания на её позор, просто с досадой мотнув головой. Топот копыт, истошные крики умирающих, выстрелы, крики насилуемых женщин — всё слилось в дикий, непереносимый концерт. Она боялась оглянуться, желая всей душой оказаться как можно дальше от этого кошмара. С жужжанием мимо уха пролетела пуля. Непонятная фраза сорвалась с губ спасителя. Оружие словно само собой оказалось вдруг в его руке, гулко бухнул выстрел, и снова бег. Полверсты до остатков строений они преодолели едва ли не быстрее, чем скачут лошади. У стены мужчина быстро осмотрелся, затем втолкнул её в какой то проём и они оказались в небольшой комнатушке без крыши. Куча старого хлама, какие то доски… В один миг её задвинули в угол, заставили сесть, потом стали забрасывать всем, что попадёт под руку. Быстро-быстро. Буквально несколько секунд, и всё исчезло под мусором. Потом донеслись его слова:

— Сиди спокойно, как стемнеет, я тебя заберу.

— А вы…

— Не волнуйся. Меня не найдут.

И — тишина. Томительно медленно тянется время. Но вот снова слышны шаги и топот копыт. Потом чужие, злые голоса:

— Кажись, сюда побежали!

Скрип ракушечника под ногами. Снова тишина. Настя затаила дыхание. Спустя вечность прозвучало:

— Нет никого.

— Вон он!

Грохнуло над ухом, вызвав звон в барабанных перепонках. Снова. Ещё. Топот множества ног, крик:

— Живьём брать сволоту! Пусть помучается!

Топот множества копыт, и вдруг страшные крики:

— А! Сволочь! Падла!

Дикое ржание смертельно раненой лошади… Всё затихло. Нет. Издалека по прежнему доносятся страшные крики расправы над несостоявшимися беженцами… Анастасия скорчилась в крошечном закутке и изо всех сил заткнула уши, чтобы не слышать… В конце концов, лишившись чувств…

…Я откидываю в сторону хлам, которым завалил девушку и обнаруживаю её свернувшейся в клубочек, без сознания. О, чёрт! На голой промёрзшей земле! Прикладываю ладонь к шее — дышит. Но пульс очень слабый. Надо срочно вытаскивать её на Остров. Беру её на руки, выхожу прочь и едва сделав шаг, торможу — передо мной двое заплаканных мальчишек. Прилично одетые, вывернулись откуда то из-за стены. Смотрят на меня с диким испугом, в глазах почти ничего человеческого.

— Дяденька… Не убивайте нас…

— А где ваши родители?

Тот, что постарше, светловолосый, машет рукой:

— Там. Они на пароход сели, а нас оставили…

Твою ж мать… Не бросать же их… Места хватит. Да и не одни они. Сколько детей сегодня лишилось родителей? Незаметно вздыхаю.

— Идите за мной, детишки. Не бойтесь. Солдат ребёнка не обидит…

Мне пришлось ждать темноты, чтобы взлететь на Остров. Ранец не может предоставить невидимость, а бронекомбинезон уж слишком сильно выделялся бы. Так что пришлось одеть обычный кевларовый камуфляжный мундир. И ждать, пока солнце не скроется за горизонтом. До меня доносятся всплески. Это бросают мертвецов в воду. Естественно, что трупы раздеты догола и обшарены сверху донизу. Сволочи… Заходим в первый попавшийся двор. Двери дома наглухо заперты. Тем лучше. Моя ноша лежит недвижимо. Замёрзла до последней стадии. И мальчишки. Опускаю девушку на крыльцо, всё не так холодно будет. Отстёгиваю от ранца пристяжные ремни. Грузоподъёмность хитрого агрегата — тонна. Так что вытянет всех.