Мир вашему дому!

…Стемнело окончательно почти сразу после того, как мальчишки разожгли костер. Игорь как раз закончил устанавливать сканер, а Борька, открывая консервы, ругал сам себя, что за весь день не удосужился добыть свежатинки. Когда Игорь вернулся к костру, от вскрытых банок и наполненных стаканчиков уже шел пар, а Борька разговаривал через комбрас с Катькой. У «базы» все было в норме, Женька со Степаном тоже сообщили, что у них дела обстоят хорошо.

— Связь так себе, — заметил Игорь, разуваясь и ставя обувь с разостланными на ней носками у огня. — Картинка плывет… Может, мы зря обычную рацию не взяли?

— Пока, целую, — не обратив внимания на слова Игоря, сказал Борька и, поднеся комбрас к лицу, чмокнул воздух над экраном. Вздохнул: — Эх, и суток не прошло, а я уже соскучился!

— По дому? — не понял Игорь. — Так мы не сутки уже…

— При чем тут дом? — возмутился Борька. — По Катюхе!

— А-а… — с такой интонацией отозвался Игорь, что Борька фыркнул:

— Не понимаешь!

Игорь в самом деле не очень понимал. Он честно пытался представить себе ощущения влюбленного (в девушку, не в дело или родителей) человека, но память подсовывала то отрывки лицейских балов — высокий сверкающий зал, блеск металла и камней на открытых платьях дам и гулкий голос распорядителя, объявляющий танцы; то занятия по физиологии человека — с учебной виртуалкой, после которой снились незапоминающиеся, сладостно-мучительные сны; то чужой опыт — из книг, из стерео, красивый или ужасный, но безотносительный… Еще почему-то вспоминались слова Марселя Ашара: "Любовь — это свет. А супружество — плата за свет." Немного обидно было оплачивать негорящую лампочку, но Игорь отдавал себе отчет, что никого не любил и не любит — и не очень от этого страдал; хватало интересных дел, а в среде учеников лицеев вообще было распространено презрительное отношение к "слабому полу". Для себя Игорь решил, что, если не встретит такую любовь, как у отца к маме была, то "оплатит счет" не раньше тридцати — выберет девушку лет на десять моложе, из хорошего рода, может быть — сестру кого-нибудь из соучеников, с Муромцевыми многие будут рады породниться. Вот и все… Он не завидовал «обычным» мальчишкам, гулявшим с подружками о десяти лет, а то и раньше. Может быть, потому что все-таки не очень хорошо представлял себе, что теряет. Или потому, что умел кучу всякого, о чем не имели представления эти мальчишки.

— Слушай, — вмешался в его мысли Борька, наматывавший на одноразовую вилку капающие соусом спагетти, — в принципе ты ведь можешь любого зверя просто так подманить — буквально на нож, да?

— А еще мы можем взять дирижабль и не стирать мягкое место седлами, — добавил Игорь, беря свою банку. Борька засмеялся:

— Да я понимаю все. Я не для охоты, а в принципе.

— В принципе — конечно могу, если животное высокоразвитое, я уже говорил.

— А вабиска?

— С лету — не могу, нужно время.

— А нашего, землянина? — допытывался Борька.

— Трудно и не со всяким получится. Да и вообще — не смогу я заставить делать то, что человек не хочет. Могу в мозгах покопаться и подтолкнуть, если сомневается, в нужном направлении. Так что я не волшебник.

— Когда тебя ранили стрелой, — вспомнил Борька и чуть смешался, но продолжал, — в общем, ты тогда остановил смертельное кровотечение… Как это у тебя выходит? В смысле — это уже рефлекс, или ты должен усилия прилагать?

— Наверное, рефлекс, ~ неуверенно ответил Игорь, — я, если честно, и сам не очень понимаю… Вкусные консервы.

— Это мы голодные, — со знанием дела объяснил Борька. — Я один раз шесть дней ничего не ел. Мы тогда еще не тут жили, а на северо-востоке. Мне было… было двенадцать, ну и сорвался я на охоте со скалы, сломал ногу… Хорошо еще, ручеек был рядом. Первые три дня было совсем плохо, а потом меньше есть хотелось.

— Я тоже голодал, — вспомнил Игорь, — нас специально учили… Борь, а ты что, правда так сильно скучаешь по Кате?

Борька слегка удивленно посмотрел на друга. Задумчиво облизнул с губ мясной соус. И ответив словно бы отмеряя каждое слово:

— Понимаешь, я без нее словно бы весь наполовину. Живу, дышу, вообще… существую, а не живу. Я это понял, когда пожар тушили, ну, во время которого ты в станицу приехал.

— Ты женишься на ней? — спросил Игорь, накалывая на вилку кусочки мяса. Борька немного удивленно сказал:

— Я?.. Я не думал. Наверное, но еще не скоро. Нам просто хорошо вместе — мне с ней, ей со мной…

— А… — откликнулся Игорь. Прислушался и заметил: — Не хотел бы я сейчас оказаться в лесу. Смотри.

Действительно, в лесу буквально кишела шумная и мерцающая огоньками чьих-то глаз глазами и крупных светляков жизнь. Кони спокойно похрустывали травой у подножия холма, возле самой линии защиты, они не забеспокоились, даже когда длинная плоская тень отделилась от черной стены кустов и начала красться через открытое место, стелясь по залитой светом звезд и спутника Сумерлы траве.

— Это кто? — встав на колени, Борька ближе подтянул ИПП. — Не знаю такого…

— Пусть шляется, — Игорь, подняв уголек, ловко запустил им в сторону ночного гостя — тот мерзко завопил, шарахнулся длинным низким прыжком с места и канул в кусты, словно капля в воду. — Или ты хотел познакомиться?

— Познакомимся еще, — пообещал Борька и сел вновь. — Давай доедим — и спать, а?

— Давай, — согласился Игорь. Небольшой эпизод с ночным гостем развеселил его.

На семьдесят километров к северо-западу, у подножья изогнувшейся буквой «с» гранитной отвесной скалы тоже горел костер, как бы дополнительно отгораживая ночь от людей и коней, расположившихся со всеми мыслимыми удобствами на целой груде лапника.

В отличии от своих товарищей на юго-востоке Женька и Степан затеяли грибной суп — из мясных консервов, спагетти и собранных днем белых грибов, до которых, как выяснилось, оба были большие охотники. Сейчас варево булькало, распространяя умопомрачительные запахи, а мальчишки в ожидании ужина разговаривали.

— Ты служишь у Муромцевых? — поинтересовался Женька.

— Ну… да, — кивнул Степка. — Но вообще я кадет.

— Хочешь военным стать, — понимающе кивнул Женька. — Я тоже раньше мечтал — не казаком, это

понятно, а в регулярной армии. А потом решил — останусь на Сумерле. В лесу работать.

— Нет, я вообще-то хочу дороги строить и обслуживать, — возразил Степка — А кадет — это так… для общего развития.

— Стреляешь ты здорово, — согласился Женька. — И историю знаешь хорошо, я и не слышал про разные вещи, о которых ты говоришь. Этому что, тоже в кадетах учат?

— Это я сам, — ответил Степка. И добавил: — Мне иногда прямо кажется, что я в прошлом жил, понимаешь?

— Третья мировая… — задумчиво претворил Женька. — Я дату-то едва помню, а из-за чего воевали — вообще не пойму… Но вообще-то, конечно, если на твою страну нападут, тут не до выяснений, кто прав, кто виноват. Своя страна всегда права, по-другому и быть не может.

— Я тоже так думаю, — согласился Степка. — А. суп, похоже, готов.

— Ну-ка… — Женька встал на колено, пробуя варево. — Черт, как вкусно получилось, надо Катюхе рецепт рассказать!

— А рецепт простой, — Степка тоже присел у огня. — Берете все, что есть, мелко крошите и засыпаете в кипящую воду. Соль и специи по вкусу… Правда ничего.

Следующие несколько минут оба молча работали ложками, по временам кидая за линию огня внимательные взгляды и прислушиваясь. Не потому, что чего-то боялись, а просто по привычке. Наконец Степка отвалился от почти опустошенного котелка и, удовлетворенно вздохнув, заявил:

— Теперь еще закурить — и все.

— Ты вроде бросил, — напомнил Женька, доскребая остатки.

— Бросил, — согласился Степка, — но помечтать-то можно?

— Кто о чем! — засмеялся Женька. Потом посерьезнел и вздохнул тоже: — Вот я знаешь о чем мечтаю? Правда, я знаю, что это только в книжках и в кино получается, а в жизни… — он поморщился. — В общем, удрать куда-нибудь, где с фоморами война будет. Они же на Сумерле высаживались, ты знаешь? Но я тогда совсем никакой был, пяти лет еще не исполнилось, и жили мы не здесь… Я только помню, как нас на «дэках» увозили — мама меня к себе прижимает, а я в окно гляжу, а там позади горит все, и наши казаки в ту сторону скачут, скачут, и отец с ними, а я не понимаю, куда все торопятся… Я бы сейчас им показал, как наши дома жечь!