Львиное Сердце

— Мне просто надоело быть здесь. Зона лишила меня свободы, но право на выбор я ей не отдам.

Кошка, словно обидевшись, что на нее не обращают внимания, встала, выгнула спину и принялась точить когти о половик.

— Не дери ковер, Надя, — сказал Харон и улыбнулся.

— Откуда она у тебя? — спросила Ким, почувствовав, видимо, что ее спутник и Хозяин Зоны затронули очень опасную тему, и решив немного разрядить обстановку.

— Приблудилась уже давно, сразу после Первого Выброса. Из Припяти, наверное. Тоже не стареет… Да ей не привыкать — у нее и так девять жизней. Котов себе где-то находит, котят носит регулярно. В общем, самостоятельная животина…

Минуты две они молча смотрели на кошку. Потом Плюмбум поднялся из-за стола и начал одеваться.

— Я пойду, — сказал он, подпоясываясь. — Я знаю, о чем хочу спросить Мнемозину, и уверен, что захочу сохранить ответ.

Харон поглядел на него испытующе.

— Иди, сталкер, — сказал он. — Я в тебя верю.

— Я тоже пойду, пожалуй, — добавила Ким. — Только не в речку вашу, а назад, к Саркофагу. Там у меня имущество кое-какое осталось — за ним присмотреть надо.

— Конечно, иди, — отозвался Харон. — Жаль, клубочка дать в дорогу не могу. Такая вот я Баба-Яга, непутевая. Но точно могу сказать, что доберешься без приключений.

— И на том спасибо. — Ким тряхнула головой. — Справлюсь. Не первый день в Зоне.

— Это точно, — подтвердил Харон. — И еще одно, Ким. В дороге ты встретишь попутчика. Не бойся быть с ним откровенной.

— Я должна буду что-то ему рассказать? — поинтересовалась Ким. — Или что-то спросить?

И то, и другое. — Харон загадочно улыбнулся. — И можно без хлеба. Просто будь искренней. И все получится именно так, как надо…

2

Первое, что Плюмбум увидел, были звезды. Огромные, близкие, разноцветные. Они сияли под ногами россыпью драгоценных камней. Виктор по давней привычке нашел ковш Большой Медведицы, от него провел мысленно линию к Полярной звезде, а дальше замялся — очертания Малой Медведицы были как-то странно искажены. И это помогло ему понять, что на самом деле он стоит на высоком холме, точнее на гребне возвышенности, и смотрит на город, раскинувшийся внизу и погруженный в ночь.

Сталкер поднес к глазам бинокль и увидел, что светятся большие шары, расположенные на крышах, точнее на шпилях небоскребов города. В шарах искрились пойманные молнии, освещая крыши синими всполохами. Воздух был невероятно чистым, наполненным влагой и запахом цветов. Очевидно, больших белых цветов, что гроздьями усыпали ближайшие деревья.

Плюмбум решил пока не спускаться в город, а осторожно пошел по гребню, стараясь держаться в тени деревьев, присматриваясь, прислушиваясь и принюхиваясь. Могут ли быть здесь аномалии? Вряд ли… Никто не станет жить рядом с аномалиями…

Негромкие голоса заставили его остановиться.

Впереди на разложенном ковре сидели двое — девушка с распущенными светлыми волосами, одетая в белое платье, и мужчина в темном костюме. Девушка что-то сказала, но Плюмбум не разобрал ее слов — из-за леса раздался шум винтов и низко, над самыми деревьями, пролетел серебристый дирижабль, заставив их кроны отчаянно качаться и сбрасывать на землю дождь из цветочных лепестков. Девушка засмеялась. Мужчина протянул руку, чтобы освободить лепестки, запутавшиеся в ее в волосах. Она отстранилась.

Тогда мужчина с укором произнес:

— Сударыня, будь вечны наши жизни,

Кто бы стыдливость предал укоризне?

Не торопясь, вперед на много лет

Продумали бы мы любви сюжет.

Вы б жили где-нибудь в долине Ганга

Со свитой подобающего ранга,

А я бы в бесконечном далеке

Мечтал о вас на Хамберском песке,

Начав задолго до Потопа вздохи.

И вы могли бы целые эпохи

То поощрять, то отвергать меня —

Как вам угодно будет — вплоть до дня

Всеобщего крещенья иудеев!

Любовь свою, как семечко, посеяв,

Я терпеливо был бы ждать готов

Ростка, ствола, цветенья и плодов.

Столетие ушло б на воспеванье

Очей; еще одно — на созерцанье

Чела; сто лет — на общий силуэт;

На груди — каждую! — по двести лет;

И вечность, коль простите святотатца,

Чтобы душою вашей…

^[4]

Очевидно, Плюмбум неловко пошевелился, и ветка хрустнула под ногой. Девушка вскрикнула. Мужчина немедленно вскочил на ноги и обернулся к нему.

— Ты чей, серв? — он говорил спокойно, но в голосе звучал скрытый гнев.

Плюмбум его понимал. Он обломал мужику весь кайф. Правда, не нарочно. Но кого это интересует?

— Извините, — сказал он смиренно. — Я не хотел вам помешать. Я сейчас уйду.

— Я спросил, чей ты серв? — повторил мужчина уже громче.

— Я… я ничей. Я издалека.

Мужчина распахнул куртку, и в руку ему словно сам собой прыгнул револьвер. Он навел оружие на Виктора, но остановился. Присмотрелся к защитному костюму Плюмбума, потом к лицу.

— Сталкер?.. Я тебя знаю?..

«Мордред, — сказал четкий дикторский голос в голове Плюмбума. — Двоюродный брат и правая рука Артура. Ты встречался с ним в апреле, когда он пытался остановить твою экспедицию на дальних подступах к Зоне. Ты завладел его кольцом».

Виктор еще не привык к общению с Летой-Мнемозиной, а потому невольно вздрогнул. Но это общение приносило ощутимую пользу. Чтобы пройти в мир альтов, Плюмбуму не понадобилось искать специальную «воронку» и настраивать «Звезду Полынь» — Лета-Мнемозина фактически все сделала сама.

— Ты меня знаешь, Мордред, — сказал Плюмбум вслух, вызвав замешательство у альта. — Очень хорошо знаешь. Однажды ты мне сказал: «Какая разница, Свинцов, кто тебя убьет?»

— Свинцов?! Но… этого не может быть… Ты… ты… не можешь здесь находиться…

— Но я здесь. Пожалуй, тебе предстоит пересмотреть свои убеждения, Мордред.

Альт зло ощерился.

— Вранье! — заявил он. — Все это интриги Ланса. Нанял актеришку, обрядил в костюм. Тебе и ему придется поплатиться за обман. Умри, паяц!

Мордред снова поднял револьвер, но Плюмбум не стал дожидаться выстрела. Отпрыгнул, поскользнулся на траве и покатился на животе вниз по склону. Вслед ему летели пули.

«Вот черт! — подумал Плюмбум. — Лета-Мнемозина, с меня достаточно! Я возвращаюсь назад».

Он докатился до конца склона и угодил в невидимую в темноте речку. В приоткрытый рот хлынула ржавая вода.

3

Уф! Пендрагон-младший едва отдышался.

Да, засиделся он в кресле. Давно не передвигался на своих двоих, давно не общался с аборигенами. Будем честны — он с ними никогда толком не общался. Не видел в этом особого смысла, предпочитая работать с информационными сетями и средствами связи. Сейчас, говоря по правде, он его тоже не видел. Жители зависимого мира такие душные! Словца не скажут в простоте, даром что ничего в жизни не понимают. В «Солнцестояние» верят!

Артур усмехнулся. «Солнцестояние» было проектом Гвиневеры — бессмысленным и прекрасным, как все ее идеи. Он разместился на «уровне химер» — в одном из низших побочных «пузырей», используемых как коллектор вариаций, захваченных в основном потоке, но позже признанных деструктивными и отфильтрованных. Формально доступ из этого мира в Зону был закрыт, но слишком близко они были расположены, в некоторых местах мембрана между мирами истончалась и периодически случались спонтанные прорывы. В одном из таких мест Гвиневера воздвигла алтарь из белого мрамора и устроила вокруг него пляску горячих воздушных струй, огненных языков и гравитационных жгутов. Постоянный восходящий поток теплого воздуха надежно разгонял облака и над алтарем всегда светило Солнце. Получилось солнцестояние — архианомалия столь же таинственная и притягательная, сколь и губительная. А вот каким образом эта архианомалия превратилась в фольклоре в таинственную группировку, заправляющую в Зоне, Артур не знал, но, пообщавшись немного с аборигенами, уже начинал догадываться. Люди мира-отражения склонны слышать и видеть только то, что их устраивает. Они просто жить не могут, если не будут знать, кто за все в ответе. И никогда в жизни не возьмут лишнюю ответственность на себя. Конечно, куда проще и безболезненней проклинать мифическое «Солнцестояние»… Или молиться на него.